Ночью я спал, как младенец, и проснулся с утра свежим и бодрым, готовым к новым свершениям. В этот день я полностью погрузился в медитации, не охотился, не ел и почти не пил. Вся прожитая жизнь была разложена по полочкам, были сделаны важные выводы, подведены итоги многих событий. К вечеру я точно заново взглянул на мир. Теперь предстояло выработать свой дальнейший путь в жизни, и, точно отвечая на мои задумки, ветер принёс запах магии.
Моё чутьё на магию заголосило, и хотя не принесло ощущения прямой угрозы, масштаб творимой где-то рядом волшбы создавал угрозу всему окружающему, а через него и мне самому. Бежать я не привык, поэтому решил защищать свой укромный уголок в лесу любыми доступными способами. Для этого следовало раньше обнаружить мага, чем он наткнётся на меня. Короткие сборы – кольчугу под куртку, лук через плечо, тройку стрел за пояс – и я готов к бою с любым противником.
Маг нашёлся в километре от моей последней стоянки. Никакой опасности он уже не представлял, так как был кем-то укорочен на целую голову. Магией больше не воняло, зато откуда-то сбоку еле различимо доносился звон мечей. Этот звук я не смог бы спутать ни с чем на свете, ибо опыт, что называется, не пропьёшь. Многолетние тренировки давно привели к неожиданному результату: «говорящий» на языке боя клинок способен был поведать мне очень многое.
Клинки вели разговор на востоке. Уже через пять минут пути им навстречу я полагал, что вижу всю картину боя. Три больших, скорее всего двуручных, меча противостояли паре средних клинков. Двуручники имели между собой некоторые едва ощутимые отличия, но были явно одного и того же типа. Смутно знакомого мне типа. Что-то было в их тугих тягучих перезвонах, чего я никак не ожидал здесь услышать, а потому закрыл свою голову от мыслей об этом. Зато пара мечей вела себя крайне необычно: во-первых, эти мечи были абсолютно идентичны, а, во-вторых, они работали поразительно слаженно. Либо один мастер двумечного боя противостоял сразу трём амбалам с двуручниками, либо действовала слаженная двойка бойцов. Учитывая, что столкновения двуручников с обоими мечами происходили зачастую синхронно, и слабо представляя, как можно двумя средними мечами отбить одновременно два тяжеленных двуручника, я склонялся к мысли о паре бойцов. Мою мысль подтверждали и изредка вплетавшиеся в картину боя мелодичные лязги лёгкого ножа, явно принадлежащего одному из пары мечников – не три же руки у двумечного бойца! Некоторое недоумение вызывала лишь скорость движения пары воинов, которые для такой интенсивности боя должны были чуть ли не летать по полю битвы. Но это уже вопрос личного мастерства, так что я испытал лишь чувство уважения к бойцам.
Картина боя была предельно ясна, и не требовала моего вмешательства. Уже собираясь поворачивать назад, я вдруг почувствовал изменение «градуса» беседы клинков. К звонкой тональности одного из средних мечей добавился глухой призвук – такой получается у большого имперского меча. Но ведь до этого клинок не был древковым! Стройная картина боя в моей голове рассыпалась в прах, я больше не понимал происходящего – я, посвятивший столько лет мечному бою! Дело уже было не только и не столько в природной любознательности, была затронута моя честь, моя профессиональная гордость. А тут ещё и три двуручника начали вдруг работать поразительно быстро и слаженно, словно бойцы неожиданно очнулись ото сна, а ещё через мгновение и пара средних клинков заплясала в поистине невероятном темпе. По крайней мере, я ни с чем подобным до этого просто не сталкивался. Клинки буквально пели, практически непрерывно сталкиваясь с оглоблями противников. Что-то там происходило, что-то, что заставило меня изменить решение и посмотреть на бой вблизи. Чутьё бывалого мечника буквально вопило о чём-то запредельном, чему я стал невольным свидетелем.
Точкой наблюдения за сражением я выбрал высокое надёжное дерево. Удобное переплетение ветвей у самой его верхушки было словно специально создано для лучника. Движимый любопытством, я мгновенно взлетел на дерево, и только теперь смог рассмотреть картину боя во всех подробностях. Очень неожиданных подробностях. У меня, опытного в делах мечного боя, буквально отвисла челюсть: на небольшой поляне трое орков рубились с одинокой человеческой фигуркой. Почему-то сразу бросились в глаза волосы одинокого воина, сплетённые в роскошную косу.
Орки действовали невероятно слаженно, что говорило о высочайшем их профессионализме. Среди орков – одиночек по природе – слаженная рубка была редкостью. Только один клан практиковал нечто подобное – клан Ветра; самый воинственный и самый уважаемый. Что я знал о клане Ветра? Его бойцы неофициально использовались Империей для боевых акций на орочьей и варварской территории, а равно у наших человеческих соседей. В результате неофициальной поддержки Императора клан пользовался непререкаемым авторитетам среди своих, имел роскошный каменный город, великолепные тренировочные площадки и лучшее оружие. Его безопасность стерегла даже тройка имперских магов.
Однако мастерство орков просто блекло по сравнению с тем, что творил их противник. Он действительно дрался двумя мечами одновременно. Вернее не так, – он дрался одновременно мечом и большим имперским мечом. Семидесятисантиметровый средний клинок покрывал ближнюю зону, а такой же клинок, насаженный на полуметровое древко – дальнюю зону. Первый он использовал, в основном, как щит, второй – для коротких скупых выпадов. Длины его бима вполне хватало для прорыва к орочьим тушам. Но это – лишь то, что я смог рассмотреть в подлинном стальном вихре, что жил в руках человека. Даже мой намётанный взгляд фиксировал лишь отдельные выпады и движения воина, остальные просто смазывались из-за запредельных скоростей. Человек не мог так драться. А ещё человек не мог с лёгкостью блокировать удары двуручников – не отводить, как это делали мы, гвардейцы, гордясь своими навыками, но именно жёстко блокировать, даже не срываясь при этом с темпа. Мне также было непонятно, какой клинок вот так просто выдержит бесконечный град сильнейших рубящих и режуще-колющих ударов. Да ещё и дробящие удары рукоятью и гардой, когда орки перехватывали свои двуручники за лезвие… Даже самые хорошие офицерские мечи, поставляемые в войска северных гарнизонов по личному распоряжению Императора, просто сломались бы от такого обращения! Но самым невероятным лично для меня представлялось участие в бою косы воина. Время от времени она вылетала вперёд или назад, чаще, конечно, назад, во время отступления, и наносила оркам ощутимые удары, которые те вынуждены были блокировать своими клинками. Блеск солнца на конце косы и по всей её протяжённости говорил о вплетённом в волосы металле. Именно его звук я принял издалека за звон ножа.
Кроме феерических движений мечами, воин постоянно перемещался, совершал невероятные для человека прыжки, кувырки и сальто, выполнял фляги. И вся эта запредельная пижонская акробатика реально работала, позволяя избегать казавшейся неминуемой встречи с гигантскими клинками! Воин точно танцевал, а не сражался, настолько красиво выглядели со стороны его движения. А ещё через мгновение моя челюсть поползла ещё ниже, так как стало очевидным, что воин – женщина! Это вообще ни в какие ворота не лезло! Но столь высокая грудь просто не могла принадлежать мужчине, равно как и широкие бёдра… Да и длинные волосы, с запозданием подумалось мне, отличали именно женщин… Костюм на ней тоже был странным, непривычным, однако будил чувство чего-то смутно знакомого. Чёрная кожаная куртка, с каким-то синеватым отливом, ощущением бархатистости на ощупь; высокий стоячий воротник до самого основания головы; плотно обтягивающие фигуру брюки той же расцветки, что и куртка; изящные сапожки чуть выше колен. Что-то в этом облачении было от обычного женского охотничьего костюма, разве что крой очень необычный. А ещё… Взгляд словно прикипел к необычной пряжке широкого, увешанного метательными ножами, пояса: на гранях фантастического цветка, сотканного из нитей металла и бриллиантов, играло заходящее солнце. Лучи касались граней, дробились на десятки солнечных зайчиков, слепили, обжигали, – даже на таком значительном расстоянии от источника.
