Рефаимская деревня тянулась по всему гребню горы. Две ее улицы шли параллельно друг другу, прихотливо повторяя рельеф плоскогорья. Они были застроены тесными домами из белого известняка, деревянными загонами для скота и на пару этажей вниз изрыты пещерками, заменявшими погреба. Аврон провел гостью к своей усадьбе, которая объединяла не только его собственный дом, но и красивую кенассу с двускатной черепичной крышей. По двору ходили куры. Полная неопрятная женщина, засучив рукава, стирала в деревянном корыте. Она то и дело покрикивала на двух девушек, таскавших воду и развешивавших белье вдоль открытой веранды. При виде «амазонки» ее румяное хитроватое лицо расплылось в радушной улыбке, и она заковыляла навстречу Бреселиде.

— Шааб, ты опять беременна? — сдержанно восхитилась гостья. — Боги благословили твой дом, Аврон. Надеюсь, на этот раз будет мальчик.

Когелет сокрушенно вздохнул. В течение двадцати лет жена дарила ему только дочерей.

— Надолго ли в наши края, перелетная птичка? — Шааб уперла руки в бока и оценивающе уставилась на меотянку. — Не пора ли и тебе вить гнездо?

По лицу гостьи промелькнула тень.

— Гнезда вьют в родном лесу, — сухо сказала она. — А мой скоро выгорит дотла. Благословите богов, что к вам не долетят даже искры.

— Окажи нам честь, отдохни под нашим кровом, — поспешил вмешаться Аврон. — Расскажи, что нового внизу? Что привело тебя в наши места?

— Дело, — усмехнулась «амазонка». — Как всегда, дело. Мне показалось, что и у тебя есть ко мне какая-то просьба?

Когелет кивнул. Бреселида всегда чувствовала несказанное. Их добрые отношения строились на цепи взаимных услуг. Случалось, она оставляла у рефаима на хранение какие-нибудь ценные вещи. Случалось, Аврон давал ей поручения вдали от рефаимских земель. На этот раз женщина ожидала чего-то подобного.

— Завтра, если боги благословят, мне нужно побывать в городе, — сказала меотянка.

— В городе или в святилище? — уточнил Аврон.

— Побывать и вернуться, — поддразнила его Бреселида. — Тогда я буду к твоим услугам.

— За стену дворца ты попадешь через лавку Хама, — удовлетворенно кивнул старейшина. — А что дальше — нас не касается. Завтра тебя проводят вниз вместе с караваном товаров. А сегодня отдыхай. Мерим, Дебра! — крикнул он дочерям. — Согрейте воды с мятой и приготовьте для гостьи достойное платье.

Не выразив ни малейших возражений, гостья пошла за дочерьми Аврона, которые едва не повизгивали от восторга, что сейчас смогут расспросить ее обо всем. Их мир был так тесен, что Бреселиде не составило труда удовлетворить нехитрое любопытство девушек. Она хвалила шафрановый цвет платья Дебры и сердоликовые бусы Мерим, чем вогнала дочерей когелета в крайнее смущение. Но сама постоянно думала о другом, пока не запретила себе мысленно возвращаться к делу, которое ждало ее внизу. Завтра будь что будет. Сегодня надо отдохнуть.

Соловая кобыла оказалась довольно миролюбивым существом. Она не брыкалась и не кусалась. Фарнак расседлал ее, чтоб начать чистить. Лошадь доверчиво положила ему голову на плечо и пожевала большими черными губами где-то у самого уха.

— Не надо так делать. Мне щекотно, — сказал он, оглаживая животное по крутой шее. — Устала? Хочешь есть? Сейчас будешь. — Пастух с сожалением провел рукой по сбитой конской спине и неодобрительно хмыкнул: — Наверное, твоя хозяйка совсем за тобой не следит? Как же тебя зовут? Честно говоря, ты больше похожа на корову. Все амазонки ездят на коровах?

Сбруя, снятая и развешенная на гвоздях, была потрепанной и старой, с многочисленными узлами. Медные бляшки на ней казались тусклыми и поцарапанными. Внимание привлекал только меч, который гостья не отвязала от седельного тюка. Его побитые деревянные ножны некогда были обтянуты алой кожей и инкрустированы слоновой костью, на рукоятке мерцал крупный прозрачный халцедон.

Фарнаку остро захотелось вытянуть клинок. Не целиком. Хотя бы до половины. Чтоб увидеть цвет и качество стали. Его пальцы сами легли на крестовину, и меч поехал из ножен, словно смазанное маслом тележное колесо. Фарнак не успел опомниться, как оказался стоящим в сарае с вытянутым клинком в руках. Бронза была темной. Черно-синей с золотыми насечками. Такую привозили с востока, из Парфии. Говорят, что при закалке в тигли кидают лепестки цветов. Сейчас, глядя на завораживающую глаз синеву, юноша готов был в это поверить. Какая легкость! Неужели им можно убить? А правда, что кончик сгибается до рукоятки?

— Поздравляю, — раздался сзади сухой насмешливый голос. — А подковы ты не гнешь?

Фарнак от неожиданности выпустил меч из рук и обернулся. Гостья стояла в дверях спиной к свету, но он сразу узнал ее. На ней было одно из платьев Мерим, несколько широковатое в талии. Мокрые волосы она вытирала холщовой тряпкой. От нее исходили, запах мяты и хорошо ощутимое чувство угрозы.

— Подними, — приказала Бреселида. — И положи на место.

Фарнак молчал, тупо глядя на нее исподлобья. Чего он ожидал? Что гостья сейчас ударится в крик, как Шааб, когда он забьет не ту овцу? Или ударит его? Бреселида не сделала ни того ни другого. А когда он все-таки поднял меч и не слишком удачно, гораздо туже, чем вынимал, вставил в ножны, произнесла:

— Тебе такой не подойдет. Для тебя нужен раза в полтора длиннее. И гораздо тяжелее. Гораздо.

Трудно было задеть его сильнее. Есть вещи, которые не даны от рождения, и минутное прикосновение к ним существует лишь для того, чтоб напомнить: они не твои и никогда не будут твоими. Фарнаку очень захотелось ударить эту маленькую женщину. Так чтоб кровь из носа потекла прямо на новое платье. Выражение холодной ярости, на мгновение как бы проступившее сквозь лицо пастуха, живо напомнило Бреселиде точь-в-точь такое же у Делайса.

Фарнак задом попятился из конюшни, выскочил через другую дверь и бежал до тех пор, пока не оказался за проломом старой крепостной стены. Там прямо на него через кусты орешника вышло козье стадо, и пастухи долго судачили между собой, куда это, вытаращив глаза, несется Авронов парень.

В сумерках девушки собирались на краю деревни у южных ворот, где в изрытом пещерами известняковом склоне жители держали скот на продажу. Здесь, на широкой площадке перед хлевами, обычно развлекалась молодежь. Пастухи и сыновья торговцев приходили сюда подраться на палках, покрасоваться перед девушками, которые смирно сидели на крышах загонов и тихо повизгивали от испуга или хлопали в ладоши. Изредка здесь устраивались танцы, и тогда девушкам разрешалось спуститься вниз и покружиться перед парнями. Остальное время мужчины и женщины проводили врозь. Работали, ели, отдыхали отдельно, лишь на ночь, сходясь под крышей одного дома. Бреселида не понимала этого. И не старалась понять. Ей было достаточно, что Аврон и его семья относятся к ней дружелюбно.

Дебра и Мериам привели гостью на склон холма и усадили посредине между собой. В пестром платке и длинном лиловом платье с расшитым воротом, она мало чем отличалась от подруг, разве что кожа была посветлее. Парни уже собрались внизу, и на гостью никто не обратил внимания. Бросать прямые взгляды на девичий рядок здесь было не принято.

Всадницу всегда развлекали деревенские «побоища», где люди, которым боги не дали умения драться, старались показать свою силу и ловкость.

— Врежь ему! Врежь! — разорялся осанистый торгаш с короткими ногами, подбивая приятеля напасть на другого бойца, покрупнее.

— Сам врежь, — отнекивался тот. — У Левия знаешь какой удар правой!

Но Левий без приглашения втиснулся среди горячившихся парней и, подбрасывая буковую палку, предложил торгашу помериться силой. Несколько пар уже колотили друг друга. Девушки оживились, у каждой был свой боец, за которого она болела всей душой. Многие вскрикивали и даже потрясали в воздухе смуглыми кулачками. Бреселида зевнула. Способы здешнего боя не могли поразить ее воображение.