Игорь поздоровался с ним и, не успев изложить суть вопроса, как тот его опередил — Если ты по поводу инструктажа, то приезжать не надо, не первый раз заступаешь в наряд. Нового я тебе все равно ничего не скажу.

— Я по другому поводу звоню, — стал объяснять Чернов, — Нельзя меня заменить в это дежурство кем-нибудь из корабельных офицеров?

— А ты чем лучше их? — удивился Скрыпник.

— Александр Николаевич, — благодушным тоном начал Чернов, — В воскресенье День авиации. Неужели нельзя было поставить в наряд кого-то из флотских? Поверьте, плохая примета.

— Черт, представляешь, забыл, — с сожаление сказал тот, — Менять уже поздно. Давай сделаем так, ты все-таки заступишь в наряд, тебе после 45 суток отпуска, хватит праздников. Зато в четвертом квартале, я обещаю тебя в наряд не ставить.

— Хорошо, — грустно ответил Игорь и повесил трубку.

В воскресенье утром майор Чернов ехал на автобусе в Североморск заступать в наряд дежурным по Особому отделу флота. Стоял на удивление теплый и солнечный день, но настроение у него было скверным. Игорь с курсантских времен не любил заступать в наряды. Единственным утешением было то, что наряд выпадал на выходной день. Обычно, дежурства по воскресеньям были спокойными, потому что в отделе не было никого, кроме матросов взвода охраны. Можно было спокойно почитать книгу или посмотреть воскресные программы по телевидению. Но самым ценным было то, что в понедельник был гарантирован выходной день.

Как и ожидал Игорь, воскресный наряд прошел тихо и спокойно. Если не считать принятых докладов с мест и завершающего доклада в Москву, то можно сказать, что Чернов провел сутки на диване перед телевизором (в комнате дежурного стоял старый раскладной диван).

Утром, он как обычно проснулся и после доклада в Москву об обстановке на Флоте, включил телевизор. На всех каналах транслировалась, либо камерная музыка, либо балет «Лебединое озеро».

«Видимо, кто-то умер из членов Правительства», — подумал Чернов и включил радиоприемник. К сожалению, и там программы не отличались разнообразием. В семь часов утра, наконец, на экране появился диктор, который ровным, хорошо поставленным голосом сообщил, что в СССР объявлено чрезвычайное положение, в связи с тем, что Президент СССР Михаил Горбачев не способен выполнять свои функциональные обязанности по состоянию здоровья. При этом вся полнота власти в стране переходит в руки Государственного Комитета по чрезвычайному положению.

На этом сообщение было завершено и на экране вновь появились танцующие балерины.

Едва успел Игорь выключить телевизор, как в дежурку вошел капитан второго ранга Скрыпник. Он был явно взволнован, но старался казаться спокойным и даже попытался шутить.

— Ты что натворил? — обратился он к Чернову, не дослушав его доклад, — Стоило на сутки оставить тебя у руля. Так, вон чего натворил.

— Я же говорил, что плохая примета авиатора ставить в наряд на День авиации, — попытался отшутиться Игорь.

— Ну и глазливый же ты Чернов, — Скрыпник махнул рукой на Игоря и вышел из кабинета.

В это утро все офицеры прибыли на службу раньше обычного и сразу же собрались в кабинете начальника Особого отдела Флота.

После возвращения в гарнизон, Чернов решил зайти в отдел, чтобы узнать последние новости. Во Флотском отделе никто из офицеров не решился рассказать, о чем шла речь на совещании у начальника. На удивление все офицеры со всех гарнизонов ВВС, включая Горобченко, находились в кабинете Мухина. Увидев Чернова. Они заметно оживились.

— Ну, рассказывай, что там произошло? — вставая со стула, сразу спросил начальник отдела.

— Горбачева сняли, — растерянно ответил Чернов.

— Да, это мы и без тебя знаем, — подал голос из — за стола Мухин, — ты расскажи, что говорят в «столице».

— Я сменился, когда еще никто ничего не обсуждал, — пояснил Игорь, — наоборот, думал, что пока доеду до гарнизона, вы мне что-то расскажете.

— Жаль, — произнес майор Пшеничный, старший оперуполномоченный в авиационном полку Бе-12, — мы на тебя так надеялись.

В кабинете повисла напряженная тишина. Горобченко растерянно смотрел в окно, Мухин молча курил, уставившись в одну точку, остальные изображали, что что-то заполняют в тетрадях. Игорь осмотрел всех присутствующих и, обращаясь к Горобченко, спросил:

— Ну, коль, никаких вводных нет, я пошел отдыхать?

— Какой отдых! — возмутился начальник, — В любую минуту могут поднять отдел по тревоге. Сидите на местах и ждите указаний.

Последнюю фразу Горобченко адресовал всему оперсоставу. Он направился в свой кабинет, чтобы позвонить руководству.

— Говоришь, выходной у тебя сегодня, — не без сарказма спросил у Игоря Мухин, — Тогда давай партейку в нарды сбацаем.

Не дожидаясь согласия, он достал из шкафа доску и стал расставлять фишки. Разговор Горобченко с вышестоящим Руководством затянулся на три партии. Наконец, он вышел из кабинета и растерянно произнес:

— Довожу до сведения всего оперсостава Указание начальника особого отдела Флота. Из рабочих кабинетов не выходить, подготовить акты по уничтожению всей рабочей документации, сейфы закрыть и опечатать, с агентурой не встречаться.

— А что ж теперь делать? — спросил Пшеничный.

— Занимайтесь самообразованием, — буркнул Горобченко и тут же направился назад в свой кабинет, давая понять, что не настроен отвечать на возможные вопросы.

— Да, ни дай бог родиться в эпоху перемен, — философски констатировал Пшеничный и сел за свой стол.

— А я всю свою службу в контрразведке мечтал получить такую команду. А вот сейчас почему-то радости не испытываю, — грустно пошутил Мухин.

— А что так? — поинтересовался Чернов.

— До пенсии выслуги не хватает, — ответил Виктор, вновь расставляя фишки.

Он закурил новую сигарету, смачно затянулся и после непродолжительной паузы добавил:

— А вообще, мужики, по-моему, пришел конец военной контрразведке. В войска обратно нас не возьмут, придется осваивать новые профессии. Хотя, мы ведь ничего делать не умеем. Поэтому, предлагаю организовать ансамбль песни и пляски Особого отдела Северного флота, и будем разъезжать с концертами по зимовкам оленеводов. Иван Петрович Иващенко будет играть на баяне, а мы петь. Подполковнику Горобченко дадим бубен.

— А потом в бубен, — усмехнулся Пшеничный.

Все дружно, но не весело рассмеялись.

Так, до конца дня никаких команд и не последовало. Вечером по телевидению Игорь смотрел трансляцию пресс-конференции с лидерами ГКЧП, где вице-Президент СССР Янаев с трясущимися руками отвечал на вопросы журналистов. Именно тогда впервые прозвучало определение этих событий, как государственный переворот. Часом позже, Борис Ельцин, как Президент России, зачитал свой Указ «О незаконности действий ГКЧП».

— Неужели это начало гражданской войны, — мрачно подумал Чернов, наблюдая по телевизору, как накаляются страсти в Москве, — Интересно, в каком виде эти волнения дойдут до Заполярья.

А тем временем, в гарнизоне все шло своим чередом и никаких существенных перемен не происходило, если не считать того, что все полеты были временно приостановлены. Командованием Флота была прекращена боевая служба корабля с авигруппой и дана команда возвращаться на базу. Оперсостав особого отдела, как всегда, своевременно приходил на службу, и беспрерывно вместе с Горобченко играл либо в нарды, либо в домино. В армии подобное времяпрепровождение называлось отпуском при части, однако это мало радовало офицеров, потому что, после любого затишья всегда начинается буря.

На пятый день, когда в глазах рябило от фишек, Горобченко вызвал к себе в кабинет Чернова.

— Игорь Геннадьевич. — начал он почти официально, — Довожу до вас указание начальника особого отдела ВВС. 26 августа Вы должны в составе экипажа подполковника Тюнина сесть на борт плавучего госпиталя «Свирь» и принять участие в праздновании 50-летия конвоя «Дервиш-91». Слышали о таком мероприятии?