— Я не понимаю, как это могло случиться, друг Жискар.

— Я тоже не понимаю. Я не человек. Я никогда не обладал человеческим мозгом со всеми его сложностью и противоречиями, поэтому не понимаю механизма его реакций. Но, по-видимому, толпой управлять легче, чем индивидуумом. Это выглядит парадоксом. Казалось бы, чем тяжелее груз, тем больше усилий. Большое расстояние проходишь медленнее, чем малое. Почему же большое количество народа покачнуть легче, чем нескольких человек? Ты, друг Дэниел, думаешь, как человек. Можешь ты это объяснить?

— Ты сам, друг Жискар, сказал, что это эффект автокатализа, какая-то зараза. Маленькая искорка может сжечь дотла целый лес.

Жискар молчал и, казалось, глубоко задумался.

— Не зараза, а эмоции, — наконец сказал он. — Мадам Глэдия выбрала аргументы, которые, по её мнению, должны были взволновать аудиторию. Она не пыталась доказать ей что-то. Возможно, чем больше толпа, тем легче её поколебать именно эмоциями, а не разумом. Поскольку эмоций мало, а разумов много, поведение толпы легче предсказать, чем поведение одной личности. Это, в свою очередь, означает, что если законы, которые должны развиться для улучшения хода истории, можно предсказать, то нужно иметь дело с возможно большим количеством людей. Чем больше, тем лучше. Это и должно быть первым законом психоистории, ключом к изучению Человека. Но…

— Да?

— Видимо, я поэтому так долго шёл к пониманию этого, что я не человек. Человек же, возможно, инстинктивно понимает свой мозг и поэтому знает, как управлять другими такими же. Мадам Глэдия, не имея никакого ораторского опыта, выступила перед аудиторией мастерски. А насколько было бы лучше, если бы это был кто-то вроде Элайджа Бейли. Друг Дэниел, ты подумал о нём?

— Ты видишь его образ в моём мозгу? Удивительно!

— Нет, я не вижу его. Я не могу принимать твои мысли, но чувствую эмоции и настроение и знаю по прошлому опыту, что такая текстура твоего мозга ассоциируется с Элайджем Бейли.

— Мадам Глэдия упомянула о том, что я последний видел Элайджа Бейли живым, и я снова вспомнил то, что он мне тогда сказал, и думаю об этом сейчас.

— Почему, друг Дэниел?

— Я ищу выражение. Я чувствую, что это важно.

— Как он мог сказать что-то важное, не прибегнув к словам? Если там было нечто важное, Элайдж Бейли должен был сказать это.

— Возможно, — медленно ответил Дэниел, — партнер Элайдж и сам не понимал значения того, что он сказал.

Память!

Она лежала в мозгу Дэниела, как закрытая книга, всегда готовая для чтения. Некоторые её эпизоды вспоминались часто, поскольку хранили необходимую в тот или иной момент информацию, и лишь к очень немногим Дэниел обращался только потому, что хотел почувствовать их текстуру. Таких было очень мало, по большей же части те, которые относились к Элайджу Бейли.

Много десятилетий назад, когда Элайдж Бейли был ещё жив, Дэниел и мадам Глэдия приехали в Бейлимир. Когда они вышли на орбиту Бейлимира, на их маленьком корабле появился Бентли Бейли. Это был довольно грубый мужчина средних лет. Он посмотрел на Глэдию несколько враждебно и сказал:

— Вы не можете увидеть его, мадам.

Глэдия заплакала.

— Почему?

— Он не хочет, мадам, и я должен уважать его желания.

— Я не могу поверить, мистер Бейли.

— У меня есть его собственноручная записка и запись голоса. Я не знаю, узнаете ли вы его почерк и голос, но даю вам честное слово, что так оно и есть и на него не оказывалось никакого постороннего влияния, когда он делал эту запись.

Глэдия ушла в свою каюту, где в одиночестве прочитала записку и прослушала запись. Затем она вышла, как будто надломленная, но сказала твёрдо:

— Дэниел, ты высадишься один, повидаешь его, а потом сообщишь мне обо всём, что он сделает или скажет.

— Да, мадам.

Дэниел перешёл на корабль Бентли.

— На эту планету роботы не допускаются, Дэниел, — сказал Бентли, — но для вас сделано исключение, потому что это желание моего отца, а его здесь очень уважают. Лично я ничего не имею против вас, вы понимаете. Но ваше присутствие на планете должно быть ограниченным. Вы пойдёте прямо к отцу, а когда он закончит беседовать с вами, вас сразу же отвезут на орбиту. Вы понимаете?

— Понимаю, сэр. Как ваш отец?

— Он умирает, — ответил Бентли, пожалуй, намеренно грубо.

— Я это тоже понимаю, — сказал Дэниел.

Голос его заметно дрогнул, естественно, не от эмоций, а потому что сознание смерти человека, хоть и неизбежной, нарушало его позитронные пути.

— Я имел в виду, долго ли ему осталось жить?

— Он мог бы уже умереть, но цеплялся за жизнь, поддерживая себя мыслью о том, что должен увидеться с вами.

Они приземлились. Планета была большой, но её обитаемая часть оказалась крошечной. День был облачный, недавно прошёл дождь. Широкие прямые улицы были пусты, словно в знак того, что жители не желают смотреть на робота.

Наземный кар привез его к дому, который был побольше остальных.

Они вошли в дом. У двери в комнату Бентли остановился.

— Мой отец там. Идите один. Он не хотел, чтобы я шёл с вами. Идите. Вы, наверное, не узнаете его.

Дэниел вошёл в тёмную комнату. Глаза его быстро привыкли к темноте, и он увидел покрытое простыней тело внутри прозрачного кокона, который слабо поблескивал. В комнате стало чуть светлее, и Дэниел отчетливо увидел лицо.

Бентли был прав. Дэниел не узнал своего бывшего партнера. Его лицо было изможденным, костлявым.

Глаза лежащего были закрыты, и Дэниелу показалось, что он видит мертвеца. Он никогда не видел мертвого человека, и, когда эта мысль пришла ему в голову, он покачнулся — ноги не держали его.

Глаза старика открылись, и слабая улыбка пробежала по бледным сморщенным губам.

— Дэниел, мой старый друг Дэниел!

Этот шёпот отдаленно напоминал голос Элайджа Бейли. Из-под простыни медленно возникла рука, и Дэниелу показалось, что он всё-таки узнал Элайджа.

— Партнер Элайдж, — тихо сказал он.

— Спасибо, Дэниел, что вы приехали.

— Это для меня было важно, партнер Элайдж.

— Я боялся, что вам не позволят. Они, даже мой сын, считают вас роботом.

— Я и есть робот.

— Для меня — нет, Дэниел. А вы не изменились. Я не очень ясно вижу вас, но мне кажется, что вы всё такой же, каким я вас помню. Когда я в последний раз видел вас? Тридцать один год назад?

— Да, и за это время я не изменился, так что видите — я действительно робот.

— Зато я очень изменился. Я бы не позволил вам увидеть меня таким, но я слишком слаб, чтобы противиться желанию увидеть вас ещё раз.

Голос Бейли немного окреп, словно старику стало лучше при виде Дэниела.

— Я рад видеть вас, партнер Элайдж, как бы вы ни изменились.

— А леди Глэдия? Как она?

— Хорошо. Она приехала со мной.

— Она не… — Болезненная тревога появилась в голосе Бейли.

— Нет, она осталась на орбите. Ей объяснили, что вы не хотите её видеть, и она поняла.

— Это не так. Я очень хотел её видеть, но этому искушению я сумел противостоять. Она не изменилась?

— Она осталась такой же, какой вы видели её в последний раз.

— Это хорошо. Но я не мог позволить ей увидеть меня таким. Я не хочу, чтобы таким было её последнее воспоминание обо мне. Вы — другое дело.

— Потому что я робот, партнер Элайдж.

— Бросьте, Дэниел, — раздраженно сказал Бейли. — Вы не могли бы больше значить для меня, даже если бы были человеком. — Он немного полежал молча и продолжил: — Все эти годы я ни разу не писал ей и не вызывал по гипервидению. Я не мог позволить себе вмешиваться в её жизнь. Она всё ещё замужем за Гремионисом?

— Да, сэр.

— И счастлива?

— Я не могу судить. По её поведению нельзя предположить, что она несчастна.

— Дети есть?

— Разрешено иметь двоих.

— Она не сердилась, что я не подавал о себе вестей?