— Будьте любезны, — ответила Уэндел, — мне кажется, что ничего другого от вас я уже давно не слыхала.

— Великолепно! Пока мы можем сказать только, что суша этого мира полностью лишена жизни. Но это ничего не значит — лишь четыреста миллионов лет назад континенты Земли были столь же безжизненными, однако планета уже имела кислородную атмосферу, даже изобиловала жизнью.

— Её водными формами.

— Да, капитан. В этом нет ничего плохого. Возможно, и там существуют какие-то водоросли — нечто вроде микроскопических растений, выполняющих роль поставщиков кислорода. Водоросли земных морей выделяют восемьдесят процентов кислорода, каждый год поступающего в атмосферу. Это объясняет всё: и наличие в атмосфере кислорода, и отсутствие жизни на суше. А значит, нам никто не помешает исследовать планету: мы опустимся на безжизненном материке и изучим море с помощью доступных средств, а все подробности оставим следующей экспедиции.

— Да, но человек — животное сухопутное. Если бы Ротор находился в этой системе, то роториане наверняка уже приступили бы к колонизации планеты, но признаков этого мы не обнаружили. Неужели вы всё ещё считаете, что дальнейшие исследования необходимы?

— Конечно же, — торопливо вмешался By. — Нельзя возвращаться назад с одними наблюдениями. Нам необходимы факты. Не исключено, что обнаружатся и некоторые сюрпризы.

— А вы их ждете? — с раздражением спросила Уэндел.

— Неважно, чего именно я жду. Но разве можно вернуться на Землю, даже не побывав на планете, и заверить всех, что там ничего нет? Едва ли это разумно.

— По-моему, — проговорила Уэндел, — вы изменили мнение на противоположное, а ведь совсем недавно не собирались даже приближаться к этой звезде.

— Помнится, — произнес By, — мне пришлось подчиниться мнению большинства. Но в нынешних обстоятельствах мы обязаны провести исследование. Понимаю, капитан, вы испытываете сильное искушение, вам хочется обследовать ещё несколько звездных систем, но раз перед нами пригодный для жизни человека мир, мы обязаны привезти на Землю максимум информации о нём, для человечества куда более важной, чем любой каталог характеристик нескольких ближайших звезд. К тому же, — он показал на иллюминатор, — я хочу увидеть этот мир. Мне кажется, что нам нечего там опасаться.

— Кажется… — язвительно повторила Уэндел.

— И у меня есть право на интуицию, капитан.

— У меня тоже, капитан, и это меня беспокоит, — сказала Мерри Бланковиц и всхлипнула.

Уэндел с удивлением посмотрела на молодую женщину.

— Бланковиц, вы плачете?

— Нет, капитан, просто я очень расстроена.

— Почему?

— Я включала НД.

— Нейродетектор? Изучали этот безжизненный мир? Зачем?

— Потому что для этого я и прилетела сюда, — ответила Бланковиц. — Я должна была.

— Конечно, результат отрицательный, — проговорила Уэндел. — Очень жаль, Бланковиц, но другой шанс вам представится лишь в другой звездной системе.

— Все не так, капитан. Результат не отрицательный. Прибор свидетельствует о наличии жизни в этом мире, и это меня беспокоит. Результат такой неожиданный, и я не понимаю, в чём дело.

— Быть может, какая-то неисправность? — вмешался Ярлоу. — Прибор новый, и неудивительно, что он барахлит.

— Нет, он работает. Но, может быть, фиксирует наше собственное излучение? Или ошибается? Я проверила — экранировка в порядке, любую системную ошибку я обнаружила бы. Газовый гигант не даёт положительного сигнала, звезда тоже, от точек, наугад выбранных в космосе, его тоже нет, но стоит навести на спутник газового гиганта — и пожалуйста.

— Вы хотите сказать, — промолвила Уэндел, — что обнаружили разум там, где мы не в состоянии уловить признаков жизни?

— Очень слабый сигнал, он едва выделялся.

— Ну, капитан, — сказал Фишер, — что вы думаете о предложении Ярлоу? Что, если жизнь кроется в глубине океана и поэтому доктор Бланковиц получает столь слабый сигнал?

— Хорошая мысль, — согласился By. — В конце концов, жители моря — пусть и разумные — могут не иметь техники. В воде костер не разжечь. Внешние проявления жизни моря для людей малозаметны. Каким бы разумом ни обладали эти существа, без техники они не опасны, особенно если они не могут покинуть море: ведь мы будем на суше. Значит, вопрос становится ещё более интересным, и мы просто не имеем права не прояснить его.

— Вы все так тарахтите, что я не могу вставить слово, — раздраженно заметила Бланковиц. — Все вы не правы. Если бы носители разума обитали лишь в океане, положительный сигнал я получала бы только оттуда. А я получаю его отовсюду — и причем равномерно. И с суши, и с моря. Я этого не понимаю.

— Значит, и с суши тоже, — с явным недоверием повторила Уэндел. — Тогда здесь, конечно, что-то не так.

— Но я не могу понять, что именно, — сказала Бланковиц. Это меня и беспокоит. Я ничего не понимаю. — И, словно извиняясь, добавила: — Конечно, сигнал очень слабый, но тем не менее он существует.

— Мне кажется, я могу дать объяснение, — проговорил Фишер.

Присутствующие немедленно воззрились на него.

— Я не учёный, — начал он, — однако это не значит, что я ничего не понимаю. Итак, в море присутствует разум, но под водой. Поэтому нам трудно его заметить. Здесь всё понятно. Но интеллект существует и на суше. Значит, и тут он скрыт. Он — под землей!

— Под землей? — воскликнул Ярлоу. — Что ему там делать? И состав воздуха, и температура планеты, по нашим сведениям, вполне нормальны. От чего ему прятаться?

— Например, от света, — рассудительно ответил Фишер. — Возьмём тех же роториан. Предположим, что они уже освоили планету. Кто захочет обитать на её поверхности, в свете красного солнца, угнетающего растительный мир и психику человека? Под землей можно устроить электрическое освещение, там будет лучше и самим роторианам, и их растениям. К тому же… — Он замолчал.

— Ну что же ты? Продолжай! — сказала Уэндел.

— Ну хорошо. Постарайтесь понять роториан: они живут внутри Ротора. Они привыкли к этому и считают такую жизнь нормальной. Перебираться на поверхность планеты им просто не хочется. И в конце концов они зароются.

— Значит, ты предполагаешь, что нейродетектор Бланковиц обнаружил присутствие людей под поверхностью планеты?

— Да. Почему бы и нет? А кора планеты ослабляет излучение до уровня, принимаемого детектором.

— Но ведь Бланковиц утверждает, что на суше и на море реакция одинакова.

— По всей планете… и совершенно однородная, — подтвердила Бланковиц.

— Ну хорошо, — согласился Фишер, — туземцы в море, роториане под поверхностью суши. Разве такого не может быть?

— Постойте, — проговорил вдруг Ярлоу. — Значит, реакция одинакова повсюду — так, Бланковиц?

— На поверхности существует несколько незначительных положительных и отрицательных экстремумов, но они настолько невелики, что в их существовании легко усомниться. Словом, разум как будто целиком охватывает планету.

— Ну хорошо, в море это возможно, — сказал Ярлоу. — Но на суше-то? Разве можно предполагать, что за тринадцать лет — всего за тринадцать лет — роториане нарыли туннелей повсюду под поверхностью этого мира? Если бы вы обнаружили внизу одно, даже два небольших пятна, дающих такую реакцию и занимающих очень малую долю поверхности планеты, я бы согласился с такой перспективой. Но чтобы вся поверхность… Знаете, этому разве что моя тетушка Тилли поверит.

— Генри, значит, ваши слова следует понимать в том смысле, что вы предполагаете существование чуждого интеллекта под всей поверхностью этой планеты? — спросил By.

— Иного вывода мы, по-моему, сделать не можем, — ответил Ярлоу, — иначе остаётся считать, что показания прибора Бланковиц — сущий вздор.

— Знаете что, — заметила Уэндел, — похоже, что в таком случае лучше не спускаться на поверхность планеты, ведь чуждый нам разум не обязательно окажется дружелюбным, а «Сверхсветовой» — не военный корабль.

— Зачем же сдаваться? — возразил By. — Мы обязаны выявить носителей разума и определить, способны ли они помешать землянам переселиться сюда.