Невилл медленно опустился на стул. Он понял, что потерпел поражение.

В квартире Селены теперь каждое окно представляло панораму Земли. Селена сказала:

— Большинство проголосовало против него, Бен. Подавляющее большинство.

— Но он вряд ли откажется от своих планов. Если во время строительства станций начнутся трения, общественное мнение Луны может склониться на его сторону.

— Но ведь можно обойтись и без трений.

— Разумеется. Да и вообще в истории не бывает счастливых развязок. Просто на смену одной благополучно решенной проблеме приходят новые. Пока мы удачно справились с очередным затруднением. А о следующих будем думать, когда они возникнут. Ну а с постройкой звездных кораблей всё вообще переменится.

— И я уверена, что мы своими глазами увидим, как это будет.

— Вы-то увидите, Селена.

— И вы, Бен. Не кокетничайте своим возрастом. В конце концов, вам всего сорок восемь лет.

— А вы полетите на звездном корабле, Селена?

— Нет, не полечу. Годы будут уже не те, да и расставаться с Землей в небе мне и тогда вряд ли захочется. Вот мой сын, возможно, полетит… И знаете что, Бен…

Она замолчала, и Денисон осторожно спросил:

— Что, Селена?

— Я получила разрешение на второго ребенка. Хотите быть его отцом?

Денисон посмотрел ей прямо в глаза. Она не отвела взгляда.

— Биологический отбор?

— Ну конечно… Комбинация генов должна получиться очень интересной.

Денисон отвернулся.

— Я польщен, Селена.

— Но что тут такого? — сказала Селена, точно оправдываясь. — Это же разумно. Хорошая наследственность крайне важна. И естественное генетическое конструирование, оно же… ну… естественно.

— Да, конечно.

— И это вовсе не единственная причина… Ведь вы мне нравитесь.

Денисон кивнул, но продолжал молчать.

— И в конце концов, любовь биологией не исчерпывается, — уже сердито сказала Селена.

— Не спорю, — сказал Денисон. — Во всяком случае, я вас люблю помимо биологических соображений.

— Ну, если уж на то пошло, биологические соображения могут диктоваться как раз любовью.

— И с этим не спорю, — сказал Денисон.

— Кроме того… — пробормотала Селена. — А, чёрт…

Денисон нерешительно шагнул к ней. Она стояла и ждала. И тут уж он поцеловал её без дальнейших колебаний.

Книга эта не входит в мои серии об Академии, роботах или Галактической империи. Она сама по себе. Наверное, об этом стоит предупредить, чтобы избежать недоразумений. Может быть, я ещё напишу другой роман, связывающий этот с остальными, — а может быть, и нет. В конце концов, сколько же можно заставлять себя придумывать хитросплетения новой истории?

И ещё. Я давно уже руководствуюсь основным правилом — все мои произведения должны быть ясными. И потому отказался от мысли о всяких поэтических, символических и прочих экспериментах, хоть они и могли бы в случае удачи принести мне Пулитцеровскую премию. Я научился писать просто и ясно, и это помогает мне установить теплые отношения с читателями и профессиональными критиками.

Мои книги пишутся сами собой — я сам удивился, обнаружив в своем романе две событийные линии. Одни события совершаются в будущем, другие — в прошлом, но обе линии сходятся в настоящем. Не сомневаюсь, что вы без труда разберётесь во всём, но, поскольку мы с вами друзья, я счел необходимым предупредить вас заранее.

Он остался один.

Где-то там, далеко, светили звёзды, и среди них одна, небольшая, со своей маленькой системой миров. Мысленный взор являл её гораздо отчетливей, чем можно было увидеть глазами, если вернуть прозрачность окну.

Маленькая звезда, розовато-красная, цвета крови и разрушения, носящая соответствующее имя.

Немезида!

Немезида, богиня возмездия.

Он опять вспомнил историю, которую слышал ещё в молодости, — легенду, миф, сказание о Всемирном потопе, истребившем грешное человечество, когда уцелела одна семья, с которой всё началось снова.

Но на сей раз Потопа не будет. Грядет Немезида.

Человечество вновь пало. Так пусть Немезида обрушит на него кару — оно заслужило такую судьбу. И это будет не Потоп. Не просто Потоп.

Даже если кому-то вдруг удастся уцелеть — куда им деваться?

Почему же он не чувствует жалости? Человечество не может оставаться таким, как есть. Оно медленно гибнет — и по заслугам. И если медленная смерть станет быстрой — о чём же жалеть?

Здесь, вокруг Немезиды, кружит планета, вокруг планеты вращается спутник, вокруг спутника — Ротор.

Только горстка избранных спаслась в Ковчеге от Потопа. Он не знал, каким был тот Ковчег, но сейчас Ковчегом стал Ротор. Он нес в себе семя рода людского, из которого должен вырасти новый и лучший мир.

А старой Земле предстоит встреча с Немезидой.

Он снова подумал об этом. Красный карлик неумолимо летел вперёд. Ему и его мирам ничто не грозило. А вот Земле…

Немезида уже в пути, Земля!

Она несет предреченное возмездие!

Последний раз Марлена видела Солнечную систему, когда ей едва миновал год. И, конечно, ничего не помнила.

Марлена много читала, но это занятие не помогло ей ощутить себя крохотной частичкой Солнечной Семьи.

Все свои пятнадцать лет она провела на Роторе, который был для неё целым миром. Как-никак восемь километров в диаметре. Лет с десяти у неё вошло в привычку регулярно, примерно раз в месяц, обходить его кругом. Иногда Марлена забиралась туда, где тяготение было слабым, — и тогда девочка почти парила в воздухе, едва касаясь ногами поверхности. Но пари или ходи — Ротор летел всё дальше и дальше, а с ним и здания, парки… и люди.

Путешествие занимало целый день, но мать девочки и не думала беспокоиться. Она всегда говорила, что Ротор — абсолютно безопасное место. «Это не Земля», — твердила она, не объясняя, впрочем, почему считала Землю местом небезопасным. «Да так, ничего», — говорила она.

Меньше всего Марлене нравились люди. Говорили, что, по последним данным, на Роторе их шестьдесят тысяч. Слишком много. Даже чересчур. И у каждого на лице фальшь. Марлена ненавидела эти лица, замечая то, что пряталось под приветливой внешностью. Но она молчала. Только раз, ещё маленькой девочкой, она осмелилась сказать об этом, но мать рассердилась и запретила ей неуважительно говорить о взрослых.

Став постарше, она научилась видеть фальшь куда более ясно, и лживые лица перестали волновать её. Она научилась не обращать на них внимания и старалась почаще уединяться и размышляла, размышляла.

Она всё чаще думала об Эритро — планете, на орбите которой прошло её детство. Марлена частенько забиралась на обзорную палубу и, сама не зная почему, с жадностью вглядывалась в лик планеты, мечтая когда-нибудь попасть туда.

Иногда мать спрашивала девочку, чем привлекает её пустынная, безжизненная планета, но та отмалчивалась. Она и сама не знала. «Просто хочется взглянуть на неё», — был её всегдашний ответ.

Она разглядывала планету в одиночестве, на обзорной палубе никогда никого не было. Роториане сюда не ходили: это не запрещалось, но почему-то никто не испытывал к Эритро подобного интереса.

Половина планеты была светлой, половина — погружена во мрак. Марлена смутно помнила, что впервые увидела её диск, сидя у матери на руках. С каждым мгновением планета становилась больше: Ротор медленно приближался к ней.

Действительно ли она это помнила? Впрочем, тогда ей было почти четыре года — могла и запомнить.