— Не пори ерунды! — прикрикнула я. — Что он, лбом, что ли, твою дверь прошибет?

— А вдруг у него лом?

Пожалуй, ломом он мог бы прошибить дверь — если бы умудрился замахнуться. Дверь отворялась в такой закоулок, что мы с Соней еле туда протискивались. Но он мог засунуть какую-нибудь дрянь в щель и отжать дверь!

Позвонили опять — долго, упрямо.

— Молчи, — приказала я Соне. — Не визжи и не паникуй!

— Господи, ну зачем я ему понадобилась? — вдруг взмолилась Соня. — Ну, зачем он меня преследует? Что я ему сделала? Я же его никогда в глаза не видела!

— Заткнись, — спокойно сказала я. — У тебя красный перец есть?

— Ты с ума сошла?

— Есть или нет?

— На кухне…

— Понимаю, что не под одеялом.

Тут он впервые ударил в дверь — еще не очень сильно, а как бы пробуя кулак.

— Пошли на кухню.

Он колотился в дверь, а мы зажгли свет и отыскали пакет красного перца. Я честно поделила его пополам.

— Если он все-таки проломится к нам, кидай ему в глаза перец и выскакивай на улицу, — приказала я.

— Ты с ума сошла! Он меня догонит, — обреченно сказала Соня.

— Ему будет не до тебя.

— Надо позвать соседей! — вдруг сообразила она. — Пусть кто-нибудь хоть на лестницу высунется! Пусть они в милицию позвонят! А, Жан?

— Зови, — позволила я, даже с некоторым любопытством — как она с этой задачей справится?

— По-мо-ги-те-е-е!!! — вдруг заорала Соня. — На-по-мощь!

У меня даже уши заложило. Я знала, что у нее тонкий и пронзительный голос, но таких бешенных децибелов не ожидала!

Тот, за дверью, уже бился в нее всем телом. Дверь дрожала, но держалась.

— Он сумасшедший, — вдруг негромко и уверенно сказала Соня. — Он сумасшедший маньяк! Он не понимает, что сейчас выскочат люди!

— Не слышу хлопанья дверей и возмущенных голосов, — зло ответила я.

— По-мо-ги-и-ите-е-е! — еще громче заорала Соня, и с тем же результатом. Дом спал или притворялся спящим.

— Ты лучше заорала бы “Пожа-а-ар”, все бы повыскакивали! — вспомнила я старое средство самозащиты. — Свою жизнь и имущество каждый спасти захочет!

— Да-а, а потом?

— Что — потом?

— Что я им потом скажу?..

— Идиотка!

Тут жалобно звякнул звонок и раздался самый громоносный удар.

Видимо, только таким грохотом можно было пробудить от спячки мои мозговые извилины.

— Стой у дверей с перцем! — приказала я. — А я попробую вылезть в окно.

— Не пущу! — и Соня, рассыпав перец, вцепилась в меня. — Ты шею сломаешь!

— Не бойся, не сломаю!

Я легко разбила ее захват и вскочила на подоконник. Соня кинулась ко мне, но я оттолкнула ее ногой, и она упала. Я проверила — перышко Зелиала крепко держалось в волосах, упрятанное в узел. Тогда я провела руками, как учила баба Стася, сперва сверху вниз, потом снизу вверх, взялась за плечи и крепко сжала их. Зуд охватил спину, руки, грудь. Ноги словно въехали куда-то в живот, спина прогнулась не человечьим, а уже птичьим прогибом. И я, пока превращение еще не завершилось, шагнула с подоконника куда-то в сторону, рассчитывая на какой-нибудь выступ в стене, чтобы Сонька не спятила от такого чуда.

Воздух сделался плотным, почти как вода. Я взмахнула крыльями и очень даже просто оттолкнулась от него и полетела. Мелькнула ехидная мысль — уж не в ворону ли я превратилась? — но полет все-таки требовал внимания, а зеркала ни во дворе, ни на улице, ни на крыше, которую я перелетела, не оказалось.

План мой был прост — у ближайшей телефонной будки перекинуться опять человеком и действительно вызвать милицию. Пусть приедет патрульная машина и повяжет нашего маньяка как обычного хулигана. В том, что дореволюционная дверь ему не по зубам, я практически не сомневалась. А то бы он взломал ее, пока Соня лежала в больнице или жила у матери. Взломал и засел ожидать хозяйку. А не бился бы сейчас, перебудив весь дом — я не сомневалась, что люди хлопают глазами в своих постелях и проклинают того, кто мешает им выспаться перед рабочим днем. А вопль “Помогите!” они приняли с брезгливой гримасой. Ну, гоняет кто-то свою бабу, ну, даст ей пару раз по шее… Чего тут помогать!

Обратное превращение оказалось таким же неприятным — в меня втянулись все перья, оставив такое ощущение, будто кожа вся в мелких дырочках.

Я набрала номер милиции и узнала, что все патрульные машины в разгоне, и как только хоть одна освободится, ее пришлют по указанному адресу. Адрес я, конечно, дала, но какое-то чувство подсказывало мне, что с машинами дело неладно. Выхода не было — я опять перекинулась и прямиком над крышами понеслась к райотделу милиции.

Разумеется, машина у входа стояла. Я пролетела вдоль окон второго этажа, в которых горел свет, села на один из подоконников и поняла, что эта машина в ближайшие полтора часа не сдвинется с места.

Крепкие, налитые, красивые ребята смотрели телевизор. Там, в экране, стреляли и тащили за руку блондинку-заложницу. Буйствовала итальянская мафия. Кипели страсти. Парни вытаращились в телевизор. Видно, этот фильм делали настоящие профессионалы.

Печально выругав тех умников, кто догадался крутить в ночных программах детективы, я снялась с подоконника в полетела назад. Что-то надо было делать. Самой заорать на лестнице “Пожар!”, в конце концов. Я могла проникнуть на лестничную клетку и с шестого этажа. Перекинуться, проорать, опять перекинуться и смыться.

Но у самого подъезда я нос к носу (клюв к носу? нос к клюву?) столкнулась с этой сволочью. Он вышел, покачиваясь и бормоча нецензурщину. Но мне он не показался пьяным. Возможно, у него разладилась координация от бешеного возбуждения.

Он так хлопнул дверью, что все заныло и задребезжало. И пошел по самой середине улицы — но не к домику, в котором поселился, а совсем в другую сторону.

Тут мне уже стало интересно. С дверью он не справился, куда же его понесло на ночь глядя? Ломать еще какую-нибудь дверь? Или на охоту? Вынь да положь ему беззащитную девочку?

Я почему-то была уверена, что Соня не валяется в обмороке, а понемногу приходит в себя. Стало быть, мое присутствие не обязательно.

Сукин сын остановился, как будто вспомнил, что у него в кулаке что-то зажато. Он поднес этот предмет к самому носу, громко выругался и отшвырнул его с непонятной яростью.

Когда он удалился шагов на десять, я опустилась пониже, чтобы разглядеть эту штуку. И увидела выдранный с корнем дверной звонок.

Наш очаровательный ночной гость уже шагал совершенно ровно, и я все больше убеждалась — нет, он не пьян, он не был пьян и тогда, когда напал на Соню. Только пьяный способен искренне надеяться, что перепуганная женщина может открыть дверь ночью незнакомому человеку. Но он не был пьян, когда стоял во дворе, задрав голову, и вел с Соней светскую беседу!

В общем, так меня все это заинтриговало, что я полетела следом. Я должна была знать, что у него за странные ночные дела. Я должна была понять эту тварь — хотя я всегда горела на том, что ждала от одноклеточного существа логики и чувств многоклеточного. Проще говоря, я собиралась заняться тем, о чем говорила Зелиалу.

Он шагал, я летела, присаживаясь по временам на ветки и провода.

А привел он меня на кладбище.

То есть, не на само кладбище, а в переулок между ним и церковным садом. Но все равно — пейзаж был как декорации для “Жизели”. Недоставало только прелестных резвящихся виллис в белых тюниках и с веночками на гладких прическах. То-то порадовался бы мой маньячок!

Я была уверена, что когда мы дойдем с ним до того места, куда он так бодро направился, я много узнаю и о нем, и почему он напал тогда на Соню. Возможно, так оно и было. Но я, забравшись в полете довольно высоко, увидела, что в дальнем углу кладбища полыхают молнии.

С самого начала своих полетов я знала, что умею летать быстро. Даже маньяк с его спорой походкой перемещался чересчур медленно для меня. Вполне можно было слетать поглядеть, что там за чудеса, и вернувшись, застать маньяка в том же переулке. Поскольку с одной стороны сад, а с другой кладбище, то на протяжении еще метров двухсот деваться ему некуда.