За ледяным переплетом мелких веток обозначилось нежное бежевое пятно, и, мелодично звякнув парой сосулек, на поляну вышел безукоризненно выбритый капитан Седьмых. Поприветствовал всех неспешным кивком и направился прямиком к Чертослепову.
— Постарайтесь припомнить, — сосредоточенно произнес он. — Не по протекции ли Намазова была принята на работу машинистка, перепечатавшая ваш отчет о мероприятии?
Лицо Чертослепова почернело, как на иконе.
— Не вем, чесо глаголеши, — малодушно отводя глаза, пробормотал он. — Се аз многогрешный…
— Ну не надо, не надо, — хмурясь, прервал его капитан. — Минуту назад вы прекрасно владели современным русским.
— По моей протекции… — с надрывом признался Чертослепов и обессиленно уронил голову на грудь.
— Вам знаком этот документ?
Чертослепов обреченно взглянул.
— Да, — сказал он. — Знаком.
— Ознакомьтесь внимательней, — холодно молвил капитан и, оставив бумагу в слабой руке Чертослепова, двинулся в неизвестном направлении.
Нежное бежевое пятно растаяло в ледяных зарослях февральского леса.
Глава 6
— Ему снабженцем работать, а не капитаном, — с некоторой завистью проговорил Шерхебель, глядя в ту сторону, куда ушел Седьмых. — Смотрите, это же наш рапорт в верха! Где он его здесь мог достать?
Действительно, в неверных пальцах Чертослепова трепетал тот самый злополучный документ, с которого все и началось.
— О, Господи!.. — простонал вдруг замдиректора, зажмуриваясь. Он наконец заметил роковую ошибку машинистки.
— В каком смысле — Господи? — тут же спросил любопытный Шерхебель, отбирая у Чертослепова бумагу. — А? — фальцетом вскричал он через некоторое время. — Что такое?!
Пошатываясь, подошел очнувшийся Альбастров и тоже сунулся в документ.
— Грамота, — небрежно объяснил он Шерхебелю. — Аз, буки, веди… глаголь, добро…
— Нет, вы только послушайте! — В возбуждении снабженец ухватил электрика за короткий рукав крупнокольчатой байданы. — “Обязуемся выгрести к пристани Баклужино в десять ноль — ноль, шестнадцатого, одиннадцатого, тысяча двести тридцать седьмого”. Печать, подпись директора… А? Ничего себе? И куда мы еще, по-вашему, могли приплыть с таким документом?
— Что?! — мигом протрезвев, заорал электрик. — А ну дай сюда!
Он выхватил бумагу из рук Шерхебеля и вонзился в текст. Чертослепов затрепетал и начал потихоньку отползать. Но Альбастров уже выходил из столбняка.
— А-а… — зловеще протянул он. — Так вот, значит, по чьей милости нас угораздило…
Он отдал документ Шерхебелю и, не нашарив ничего в переметной суме, принялся хлопать себя по всему, что заменяло в тринадцатом веке карманы.
— Куда ж она к шайтану запропастилась?.. — бормотал он, не спуская глаз с замдиректора. — Была же…
— Кто?
— Удавка… А, вот она!
Шерхебель попятился.
— Слушайте, а надо ли? — упавшим голосом спросил он, глядя, как Альбастров, пробуя сыромятный арканчик на разрыв, делает шаг к замдиректора.
— Людишки… — презрительно пробасил Афанасий, и все смолкло на поляне. — Кричат, копошатся…
В лопнувшей под мышками кольчуге, в тяжелом побитом шлеме, чужой стоял Афанасий, незнакомый. С брезгливым любопытством разглядывал он из-под нависших бровей обмерших членов экипажа и говорил негромко сам с собой:
— Из-за бумажки удавить готовы… Пойду я… А то осерчаю, не дай Бог…
Нагнулся, подобрал свою железную палицу и пошел прочь, проламывая остекленелые дебри.
Не смея поднять глаз, Альбастров смотал удавку и сунул в переметную суму.
— Слушайте, что вы там сидите? — сказал Шерхебель Чертослепову. — Идите сюда, надо посоветоваться. Ведь капитан, наверное, не зря оставил нам эту бумагу…
— Точно! — вскричал Альбастров. — Исправить дату, найти лодку…
— Ничего не выйдет, — все еще обижаясь, буркнул Чертослепов. — Это будет подделка документа. Вот если бы здесь был наш директор…
— А заодно и печать, — примолвил Шерхебель. — Слушайте, а что если обратиться к местной администрации?
— Ох!.. — страдальчески скривился замдиректора, берясь за поясницу. — Знаю я эту местную администрацию…
— А все же попробую, — задумчиво сказал Шерхебель, свивая документ в трубку.
ЧАСТЬ 3. ИЗ-ЗА ОСТРОВА НА СТРЕЖЕНЬ
Глава 1
Не любили татары этот лесок, ох, не любили. Обитал там, по слухам, призрак урусского богатыря Афанасия, хотя откуда ползли такие слухи — шайтан их знает. Особенно если учесть, что видевшие призрак татары ничего уже рассказать не могли.
Сам Афанасий, конечно, понятия не имел об этой мрачной легенде, но к весне стал замечать, что местность в последние дни как-то обезлюдела. Чтобы найти живую душу, приходилось шагать до самой дороги, а поскольку бороды у всех в это время года еще покрыты инеем, то Афанасий обычно требовал, чтобы живая душа скинула шапку. Блондинов отпускал.
Поэтому, встретив однажды посреди леска, чуть ли не у самой землянки, брюнета в дорогом восточном халате, Афанасий был крепко озадачен.
— Эх, товарищ Филимошин, товарищ Филимошин!.. — с проникновенной укоризною молвил ему брюнет. — Да разве ж можно так обращаться с доспехами! Вы обомлеете, если я скажу, сколько сейчас такой доспех стоит…
На Афанасии была сияющая, хотя и побитая, потускневшая местами, броня персидской выковки.
— Доспех-то? — хмурясь, переспросил он. — С доспехом — беда… Скольких я, царствие им небесное, из кольчужек-то повытряс, пока нужный размер нашел!.. Ну заходи, что ли…
Шерхебель (ибо это был он) пролез вслед за Афанасием в землянку и тут же принялся рассказывать.
— Ну, я вам скажу, двор у хана Батыя! — говорил он. — Это взяточник на взяточнике! Две трети сбережений — как не было… Хану — дай, — начал он загибать пальцы, — женам его — дай, тысячникам — дай… Сотникам! Скажите, какая персона — сотник!.. Ну да Бог с ними! Главное: дело наше решено положительно…
— Дело? — непонимающе сдвигая брови, снова переспросил Афанасий.
Ликующий Шерхебель вылез из дорогого халата и, отмотав с себя слоя два дефицитной парчи, извлек уже знакомый читателю рапорт о том, что гребное устройство непременно достигнет пристани Баклужино в такое-то время. Дата прибытия была исправлена. Чуть ниже располагалась ровная строка арабской вязи и две печати: красная и синяя.
“Исправленному верить. Хан Батый”, — сияя перевел Шерхебель.
Афанасий задумчиво его разглядывал.
— А ну-ка прищурься! — потребовал он вдруг.
— Не буду! — разом побледнев, сказал Шерхебель.
— Смышлен… — Афанасий одобрительно кивнул. — Если б ты еще и прищурился, я б тебя сейчас по маковку в землю вбил!.. Грамотку-то покажи-ка поближе…
Шерхебель показал.
— Это что ж он, сам так красиво пишет? — сурово спросил Афанасий.
— Ой, что вы! — Шерхебель даже рукой замахал. — Сам Батый никогда ничего не пишет — у него на это канцелярия есть. Между нами, он, по-моему, неграмотный. В общем, все как везде…
— А печатей-то наляпал…
— Красная — для внутренних документов, синяя — для зарубежных, — пояснил Шерхебель. — Так я уж на всякий случай обе…
Тут снаружи раздался нестройный аккорд, и щемящий надтреснутый голос запел с надрывом:
— Ах, умру я, умру… Пахаронют меня-а…
Шерхебель удивился, Афанасий пригорюнился. Из левого глаза его выкатилась крупная богатырская слеза.
— Входи, бедолага… — прочувствованно пробасил Афанасий.
Вошел трясущийся Альбастров. Из-под надетой внакидку ношеной лисьей шубейки, только что, видать, пожалованной с боярского, а то и с княжьего плеча, глядело ветхое рубище да посвечивал из прорехи чудом не пропитый за зиму крест.
— Хорошие новости, товарищ Альбастров! — снова воссияв, приветствовал певца Шерхебель.
Электрик был настроен мрачно, долго отмахивался и не верил ничему. Наконец взял документ и обмер над ним минут на пять. Потом поднял от бумаги дикие татарские глаза.