Горо хотел сказать еще что-то, но беззвучно пошевелил губами и промолчал. Он вернулся к брату. Н’Даннг продолжал лежать неподвижно, устремив взгляд в небо. Через некоторое время братья подошли к нему. Молчание нарушил Ого.

— Мы идем на восток, — сказал он. — Может быть, ты захочешь присоединиться к нам?

— Я останусь здесь еще немного, — ответил Н’Даннг. — Прощайте, пусть будет удачной ваша тропа.

— Куда ты пойдешь отсюда? — вмешался Горо. — Мы могли бы пройти вместе хоть часть пути.

— Я еще не решил, — признался Н’Даннг, — а впрочем, все дороги хороши для охотника — работа везде найдется.

Братья кивнули, соглашаясь.

— Прощай, быть может, мы еще встретимся, — сказал Горо.

— Прощай, — вздохнул Ого. — Я рад, что мы сражались вместе, великий воин.

Н’Даннг провожал их взглядом. Вскоре они перевалили через вершину холма и скрылись из виду. Он оставался на месте, пока тень от большого дерева не укоротилась настолько, что перестала закрывать его целиком. Тогда Н’Даннг встал, перебросил котомку через плечо и стал подниматься по склону. На вершине он обернулся, чтобы бросить последний взгляд туда, где, как он знал, на излучине реки стоит покинутый поселок. Но ему недолго оставаться пустым: скоро вернутся люди. Н’Даннг повернулся и зашагал прочь, чтобы никогда не возвращаться. Имя, легкое, как вздох, слетело с его губ.

Ни семьи, ни дома — только воспоминания остались у него. Н’Даннг был очень стар. Времена, которые он помнил отчетливее, чем вчерашний день, казались окружающим седой древностью.

Исчезли драконы, а вслед за тем стало ненужным ремесло охотника. Погибли в сражениях или умерли от ран великие воины, имена которых и по сей день повторяют сказители. Но теперь уже почти не верится, что они существовали, и кажутся страшными сказками повести о чудовищах, с которыми они боролись.

Н’Даннг вернулся в Озерную долину, в замкнутый мирок, отгороженный холмами, который был тесен ему после безграничного мира, где он прожил жизнь. Но для старого воина больше не было работы там, за холмами; теперь его уделом был покой. Он подолгу сидел неподвижно, наблюдая полет птиц, узоры облаков, закаты и восходы солнца, срезанные неровной линией холмов. Или вырезал из дерева фигурки: руки его были заняты работой, а сам он грезил об ушедших днях, вспоминал друзей, что не вернутся никогда. Вот и нет больше драконов, думал старик. Стал ли мир намного лучше?..

Опять детвора. Н’Даннг услышал их издалека и, усмехаясь, продолжил работу. Фигурка из ледяного дерева требовала от мастера упорства и терпения: древесина твердая, но хрупкая, соскочит резец, — вот и трещина, и начинай сначала. В кустах шуршало, засопело, как будто через них ломилось стадо коз. Ребятишки воображали, что подкрадываются бесшумно. Н’Даннг сдержал улыбку, отложил резец и рассматривал почти готовую фигурку. Это было крохотное, но точное подобие дракона, которого они прикончили в Змеином Ущелье: пучеглазого, с длинными шипами на хвосте и крыльях. Целая жизнь пролетела с тех пор. Годы отняли у него прежние силу и быстроту движений, но пощадили то, чем он больше всего дорожил — память. Образы, которые она хранит, Н’Даннг пытается теперь оживить в деревянных фигурках…

С воплями и смехом из кустов вывалилась жизнерадостная команда. Первым к пещере подбежал вожак, сорванец Манута, запрыгал вокруг Н’Даннга, затормошил:

— Покажи, покажи!

Старик ушел в пещеру, вынес несколько готовых фигурок, раздал. Детские голоса заполнили поляну, словно звонкий источник пробился наружу из подземных глубин тишины.

— Почему ты вырезаешь только драконов и воинов, старик? — спросил Манута, вертя в руках статуэтку. — У тебя получатся и слоны, и речные девы, и злые духи — только попробуй!

— Я делаю только тех, кого видел сам, — попытался объяснить Н’Даннг, во дети, которые внимательно слушали их разговор, громко засмеялись. Его слова звучали для них шуткой.

— Ты все же постарайся вырезать хотя бы слона, — важно сказал Манута, — а то твоими драконами можно играть не во все игры.

Старику было и смешно, и грустно. Он сидел на деревянной лавке у входа в свою пещеру, смотрел на ребятишек, которые носились наперегонки по поляне, на время забыв о нем. Хорошо хоть, они не боятся его, как взрослые. Когда он вернулся в Озерную долину, старейшинам деревни не хватило духа отказать ему. Они не скрывали радости, когда узнали, что он хочет поселиться не в деревне, а в земляной пещере, вырытой в склоне холма. Тому уже немало лет; и для жителей деревни он просто нищий отшельник, непонятный и опасный человек, колдун — разве простому смертному столько прожить? — а для детей и того проще, старик. Имя его давно стало легендой, воин Н’Даннг занял место среди ушедших героев, о которых повествуют сказители. Уже выросло поколение ребятишек, которые не видели и не увидят драконов, для которых драконы — такая же сказка, как злые духи и речные девы. Впрочем, может быть, злые духи как раз и не сказка. В последнее время до него все чаще стали доходить смутные слухи из тех, которые передают друг другу вполголоса, оглядываясь, и никогда — в темноте. Короток оказался век добра, если так…

Незаметно для себя Н’Даннг задремал. Снилось ему, что детвора снова обступила его. заглядывают в глаза, спрашивают:

— Сколько лет тебе, старик?

— Не знаю. — устало бормочет он. — Лет сто, наверное.

— Сто! — смеются дети. — Скажи лучше, тысяча! Разве ты не помнишь, как была морем эта суша? Давно, в начале начал, когда еще были драконы!

— Драконы были недавно, совсем недавно! — хочет крикнуть он и не может, и просыпается. Глупый сон расстроил его, солнце напекло голову, от неудобного положения затекла спина. Ребятня разбежалась, кто-то забрался в пещеру, другие шуршат в кустах. Н’Даннг поднялся, вынес из кладовой лепешки, которые пек сам, мед, орехи. Дети принесли ему из деревни масло, сыр, молоко: получился неплохой завтрак. Пришло время объявиться истинной причине их прихода…

— Расскажи сказку, старик! — это снова Манута, нетерпеливый и прямодушный.

— Какую?

— Расскажи о последнем драконе.

Н’Даннг долго смотрит вдаль, туда, где высоко над равниной парит орел. Детвора молчит, притихшая. Старый воин отнимает ладонь от глаз, обводит взглядом слушателей. Кажется ему, люди никак не могут понять чего-то важного о времени, хотя думают, что знают все, что нужно. Суть в том, что время никуда не уходит — протяни руку, коснись, вот оно! — но сами люди бегут вперед и вперед, без оглядки.

— Слушайте…

Говорят, город стоял на трех холмах. Хотя в действительности никто не мог этого подтвердить, потому что никто не бывал за его высокими стенами, облицованными черным и зеленым камнем. Ворота, поверхность которых покрывали рисунки и письмена столь древние, что никто из ныне живущих не мог постигнуть их смысл, открывались только затем, чтобы выпустить отряды лучников и копейщиков, которые наводили ужас на окрестные поселения Вслед за ними шли сборщики дани с большими корзинами, и никто не мог укрыться от их жадного глаза. Они не брезговали ничем, отбирая последний кусок хлеба у сироты, у нищего — только что поданный ему грош, единственную козу у крестьянина.

— Именем Дракона! — звучали грозные слова.

И никто не осмеливался роптать. Ибо копья были остры, а стрелы разили без промаха; и было нечто другое, чего боялись больше стрел и копий. Даже самые храбрые из храбрецов отводили глаза, когда вновь отворялись ворота, впуская стражников и сборщиков дани, исполнивших свой долг. Потому что никто не хотел увидеть, что творилось там, за стенами, отделанными камнем под чешую. А тем, кто хотел — что ж, им стоило шепнуть об этом, доверившись лучшему другу или деревянному идолу на перекрестке дорог, — и стражники на следующий день уводили их с собой, и больше они не покидали Город Дракона, живые ли, мертвые ли.