Почувствовав, что этот длинный разговор утомил ее, Джастина подозвала официанта, расплатилась за затянувшийся завтрак и, поблагодарив доктора Мендеса за экскурсию в историю испанского национального празднества, поднялась к себе в номер. Благоразумно решив, что нельзя упускать столь важную информацию, она уселась за стол и все время до вечера посвятила тому, что записывала все только что услышанное в ресторане в свой дневник, который должен был бы стать основой для ее первой книги.

Она поднялась из-за стола только к вечеру, когда за окном уже стемнело. Включив маленький черно-белый телевизор, который стоял у нее в номере, она узнала о том, что по предварительным результатам выборов в бундестаг в Западной Германии победили социал-демократы. Они завоевали абсолютное большинство мест в парламенте и, таким образом, могли сформировать однопартийное правительство.

Это могло означать только одно — конец политической карьеры Лиона Хартгейма. Джастина немедленно заказала телефонный разговор с Западной Германией. Однако спустя несколько минут телефонистка ответила, что абонент в Бонне не отвечает. Джастина попросила повторить заказ через час. Когда и эта попытка не ознаменовалась успехом, она обратилась к телефонистке с просьбой звонить в Бонн, пока там не ответят.

Из-за этого она провела беспокойную ночь. К утру погода в Мадриде испортилась. Джастина с потемневшим от усталости лицом стояла у окна, выходившего на улицу Алькала. Перед ней было хмурое, затянутое тучами небо, прохожие, спешившие куда-то под своими зонтиками, и вся эта картина напомнила ей грустный дождливый Лондон. Да, наверняка человек, приехавший сейчас сюда с мечтой о стране вечно лазурного неба, был бы очень разочарован.

О, где же сладостные миражи солнечных стран? Где опьянение солнцем и красками?

Джастине вдруг нестерпимо захотелось уехать отсюда. Она и так слишком долго задержалась в Мадриде. Уехать, но куда… В Лондон возвращаться ей не хотелось. Бонн, где, судя по всему, закончилась политическая карьера Лиона, тоже не привлекал ее. В Европе наступала осень. Близились холода, а Джастине хотелось солнца, неба и простора.

Что там Луиджи говорил об Африке? Может быть, отправиться туда? Египет еще не оправился от войны, и туда просто опасно ехать. Тогда куда же? Алжир? Марокко? Нет, наверное, все-таки лучше Алжир. Там по крайней мере хоть говорят по-французски, а она немного знакома с этим языком…

Куда же подевался Лион? Что с ним? Может быть, он просто в отъезде? Нет, это невозможно. После выборов он должен быть в Германии, хотя бы для того, чтобы узнать о результатах. Но почему он не появился дома?

Каково же было ее удивление, когда телефонистка смогла дозвониться до Бонна, и Джастина услышала в трубке знакомый голос Фрица.

— Алло, это квартира герра Хартгейма, — сказал он по-немецки.

— Фриц, дорогой, — обрадованно воскликнула Джастина, — ты узнаешь меня?

— Да, миссис Хартгейм, — учтиво ответил слуга по-английски.

— Где Лион, что с ним?

— Боюсь, вы не поверите, миссис Хертгейм, — сказал Фриц, — но ваш муж лишь недавно пришел домой совершенно…

Он помолчал, подыскивая нужное слово.

— Совершенно нетрезвым.

— Что с ним случилось?

— Как вы знаете, результаты выборов оказались неутешительными для партии, к которой принадлежит герр Хартгейм, — отвечал Фриц, — по-моему, он очень тяжело переживает поражение. Теперь ему придется подать в отставку. Миссис Хартгейм, телефонистка сказала, что это разговор с Мадридом. Вы сейчас в Испании?

— Да, да, — торопливо ответила она, — я немедленно выезжаю в Бонн.

— Это было бы неплохо, — согласился Фриц. — Наверняка вашему мужу понадобится поддержка. Мне кажется, что он несколько… разочарован.

— Хорошо, я беру билет на ближайший рейс до Бонна и буду там, наверное, к вечеру.

— Пожалуйста, миссис Хартгейм, позвоните мне из аэропорта перед вылетом. Я встречу вас на машине.

Положив трубку, Джастина стала торопливо собирать вещи. Сердце ее колотилось от бешеного возбуждения. Она должна быть рядом с Лионом, и как можно быстрее. Главное — помочь ему пережить поражение. Она прекрасно представляла, как сейчас тяжело ее мужу, который считал политику делом, ради которого он живет. У него были такие грандиозные планы…

Но, к сожалению, светлые стороны политической карьеры часто перемежаются периодами забвения. А сейчас для Лиона наступил именно такой момент, и она — Джастина — должна сделать все, чтобы он как можно быстрее пришел в себя и успокоился. Она должна напомнить ему о том, что в жизни есть и многое другое, кроме политики. Они должны отвлечься.

Джастина даже на мгновение застыла, бросив сборы, сама удивившись пронзившей ее мысли. Правильно, они должны уехать. Они уедут в Африку. Вместе с Луиджи Скальфаро. Они своими глазами увидят этот новый, неведомый мир, где их ждет множество открытий. До свидания, Европа!

Новенький, еще покрытый фабричным лаком «Астон-мартин» медленно катился по неширокой дороге между покрытыми пожелтевшей травой склонами в одном из пригородов Канберры. Проехав между потерявшими свой зеленый наряд кустами бугенвилей и полуголыми перечными деревьями, он остановился возле большого двухэтажного особняка с широкими окнами, выходившими на обе стороны. Темноволосый молодой человек в светлом плаще и строгом темном костюме еще несколько минут сидел за рулем, оглядывая напоследок белые стены особняка.

Над домом бывшего генерал-губернатора Австралии Джозефа Уилкинсона светило прохладное осеннее солнце. Легкие облака прикрывали небо лишь кое-где на западе. В Австралии стояла середина осени.

Это было время, когда после долгого летнего затишья политическая жизнь начинает разгораться, чтобы достигнуть своего апогея к началу весны. Однако никакие политические баталии, никакие скандалы не могли нарушить тишины и покоя в этом доме, где теперь жила со своей внучкой Мэгги Уилкинсон — вдова генерал-губернатора Джозефа Уилкинсона. Она решила больше уже не возвращаться в Дрохеду — во всяком случае, хотя бы первые несколько месяцев. Ее супружеская жизнь закончилась слишком быстро, но здесь, в Канберре, она чувствовала себя более уютно, чем в Дрохеде, где каждый бы стремился высказать ей свое сочувствие.

Смерть Джозефа Уилкинсона тяжело восприняла и Дженнифер, восприняла совершенно не по-детски. Может быть, потому, что это уже вторая смерть близких за ее недолгую жизнь. Сначала Стэн и вот теперь дядя Джозеф. Она притихла и стала часто о чем-то задумываться, как будто пыталась понять, почему в жизни столько несправедливого.

После похорон Джозефа Мэгги с Дженнифер съездили в Дрохеду, но не стали задерживаться там больше, чем на два дня. Все, с Дрохедой было покончено.

Чарли вышел из машины и, хлопнув дверцей, не спеша направился к особняку. Как вдове генерал-губернатора, Мэгги Уилкинсон были положены два личных телохранителя, доктор и несколько человек обслуживающего персонала.

Чарли сбросил в прихожей плащ и зашел на кухню, где в этот момент никого не оказалось. Приготовив кофе, он поставил на поднос чашку и кофейник, налил в маленькую розетку варенья из высокой банки, еще в одну — сливок и, торжественно поправив галстук, направился к лестнице, которая вела на второй этаж.

У него было хорошее настроение и он напевал что-то себе под нос, осторожно шагая по ступенькам, которые вели в просторную спальню на втором этаже. Спустя несколько мгновений он пробормотал:

— Вот черт. Забыл сахар.

И вернулся вниз, чтобы положить на маленькую тарелочку несколько кусочков рафинада. По старой привычке Мэгги иногда просила к завтраку и кофе рафинад. Немного подумав, Чарли добавил на поднос, сервированный к завтраку, вазочку с розой.

Сегодня был его последний день пребывания в Колд-Крик — именно так называлась загородная резиденция генерал-губернатора, которая располагалась в полутора десятках километров от города. Когда был жив Джозеф, они бывали здесь с Мэгги только иногда по выходным, остальное время приходилось проводить в Канберре, потому что именно там происходили основные события политической жизни, в которой вольно или невольно приходилось принимать участие Джозефу.