Джастина лежала рядом с Лионом, свернувшись калачиком, и лишь изредка вставляла отдельные фразы. Она чувствовала себя как кошка, которую согрел на груди и гладит любимый хозяин. И ей хотелось продлить это ощущение на долгую вечность.

— А кто был твой спутник? — тихо спросила она.

— Когда-то он работал в местном муниципалитете, а затем, по совету кардинала Витторио, перешел в епископальное управление Генуи и с тех пор занимается делами церкви. Это очень талантливый организатор и администратор. Его зовут Луиджи Скальфаро. Именно он порекомендовал мне проделать путешествие до Генуи на парусном корабле, чтобы получить наиболее полное впечатление от этого совершенно необычайного города. Я даже не подозревал о том, что всего лишь за несколько дней полюблю даже сами камни на улицах Генуи и буду вспоминать этот город с чувством нежной привязанности. В общем, мне повезло, что я провел там эти несколько дней, которые меньше были заполнены делами, и у меня оставалось время для прогулок и экскурсий. Я жил на вилле Баньярелло. Правда, очень поэтическое название? Но ты будешь смеяться, когда узнаешь, что Баньярелло — это просто фамилия мясника, которому она когда-то принадлежала. Теперь это дом для гостей, который находится в распоряжении епископального управления Генуи.

Джастина мягко улыбнулась и, погладив мужа по широкой, покрытой рыжим пухом груди, с наслаждением сказала:

— Я хочу пожить на вилле мясника в Генуе…

Лион лежал, задумчиво поглаживая ее по волосам, и столь же мягко ответил:

— Думаю, что мы еще побываем там. Хотя, мне кажется, расположимся не на вилле Баньярелло, а в палаццо Пескьерре, или Дворце Рыбных Садков. Я чуть попозже расскажу тебе о нем. Впрочем, на вилле нашего незабвенного мясника тоже можно жить. К этому располагает то место, на котором она построена. Ты выглядываешь в окно и видишь Генуэзский залив и темно-синее Средиземное море, которое простирается у твоих ног. Повсюду виднеются огромные дома и дворцы, построенные еще во времена Средневековья. Слева нависают высокие холмы, вершины которых зачастую скрываются в облаках, а их обрывистые края венчают когда-то грозные укрепления, которые рассыпались сами собой от ударов времени. Впереди от самых стен дома до расположенной неподалеку разрушенной часовни, стоящей на крутых и живописных береговых скалах, расстилаются зеленые виноградники, где можно бродить целыми днями. Кстати, из этого винограда получается отличное вино, которое пьют только местные крестьяне. Они не дают ему вызревать, а недозрелое вино — это нечто необычайно вкусное. Вилла Баньярелло расположена в таком узком переулке, что туда нельзя проехать даже на машине. Мы шли туда пешком, и Луиджи показывал мне вмятины на стенах, выдавленные по обеим сторонам переулка, куда пытался въехать какой-то американец на своем широченном «кадиллаке». Миновав узкие переулки, ты оказываешься перед аркой, не полностью перегороженной старыми железными воротами. Это и были ворота виллы Баньярелло. На них висела позеленевшая от времени медная ручка от колокольчика, если за него подергать — слышно в доме. Там, правда, был старый дверной замок, настолько расшатанный, что он вертелся у меня под рукой, но если с ним освоиться и научиться стучать, то его звон разносится далеко по окрестностям города. Из ворот попадаешь в маленький ухоженный садик, полный розовых кустов. Дальше за ним начинаются виноградники. Проходя через садик, входишь в квадратный, похожий на внутренности колокола, вестибюль и поднимаешься по великолепной мраморной лестнице в огромную комнату со сводчатым потолком и выбеленными стенами. Эта комната напоминала мне церковь методистов. Это был зал. В нем пять окон и пять дверей, и украшен он был картинами, способными порадовать сердца здешних лондонских реставраторов, которые пользуются в качестве вывески наполовину отмытой картиной, разделенной пополам, как изображение Красавицы и Смерти в лубочном издании известной старой баллады. Так что не поймешь — отмыл ли искусный мастер одну половину или, наоборот, закоптил другую. Мебель в этом зале была обита красной парчой, а кресла таковы, что сдвинуть их с места было решительно невозможно. Там я не мог так развернуться, как в собственной гостиной, где можно передвигать кресла поближе к камину, когда хочешь согреться холодным январским вечером. Диван, на котором я спал, весил, наверное, несколько тонн, потому что был сделан из невероятно старого тяжелого дуба.

— Дубовая мебель… — мечтательно проговорила Джастина. — Так похоже на Дрохеду…

— Да нет! — рассмеялся Леон. — Мебель в Дрохеде ни в какое сравнение не идет с той, что была на вилле Баньярелло. Наверное, из такого дуба раньше делали корабли… На этом же этаже, примыкая к залу, находятся также столовая, гостиная и несколько спален, каждая с безумным количеством дверей и окон. Этажом выше расположено еще несколько небольших комнат и кухня. Внизу вторая кухня с разными средневековыми приспособлениями, больше напоминающая лабораторию алхимика. Кроме того, на вилле есть еще несколько маленьких комнаток, где в знойные вечера можно отдохнуть от невероятной жары и которые отделены от остального дома такими тяжелыми дверями, что за ними можно играть на музыкальных инструментах. В общем, это был громадный старинный ухоженный дом, какого я прежде никогда не видел и даже не рисовал в своем воображении. Наш дом на Парк-Лейн в сравнении с ним — игрушка. Из гостиной можно попасть на небольшую, увитую виноградом террасу. А прямо под этой террасой, образуя одну из стен садика, находится бывшая конюшня. Mein Herz, там были коровы, и я все время пил свежее молоко! Никакого пастбища, разумеется, поблизости не было, и коровы никогда не выходили на воздух, а все время лежали в этой бывшей конюшне и поедали виноградные листья, проводя весь день — настоящие итальянские коровы — в сладостном ничегонеделании, «dolce far niente». За ними и всем домом присматривают старик по имени Антонио и его сын — оба коренные генуэзцы с загаром цвета жженой пробки. Старик почему-то вообразил, что я, по современным обычаям, атеист — и страстно жаждал обратить меня в католичество. Пару раз по вечерам мы сидели с ним на большой каменной скамейке у двери в дом — как Робинзон Крузо и Пятница, поменявшиеся ролями — и он в целях моего обращения рассказывал мне библейские истории. Не знаю, зачем он это делал. У меня сложилось такое впечатление, что в нем умер миссионер. Вид на Геную из виллы Баньярелло просто восхитителен, но весь день приходится держать жалюзи закрытыми, потому что солнце может свести с ума. Слава Богу, что день я проводил в делах и прогулках по городу! А потому эта ужасная чаша меня миновала. По саду бродили коты, которые охотились за бесчисленными птицами, украшавшими розовые кусты. Там были даже ящерицы, но они, конечно, меня не пугались, а только лениво сидели на камнях под солнцем.

Джастина поморщилась.

— Я уже забыла, что такое ящерицы, — сказала она. — Хотя у нас в Дрохеде было их полно. Между прочим, у нас там были даже маленькие скорпионы, но я их никогда не боялась, потому что они не кусались, а тоже грелись на солнце, не обращая никакого внимания на птиц, которые тысячами прилетали в наш сад. Тех, в свою очередь, скорпионы тоже не интересовали. Боже, как давно это было!.. Все-таки надо иногда ездить домой, чтобы не забывать собственное детство.

— Ничего, — успокоил ее Лион, — мы с тобой обязательно съездим в Дрохеду, herzchen. Наверное, твоя мать уже соскучилась по тебе. Хотя там у нее масса родственников, ты все-таки ее единственный ребенок, и об этом нельзя забывать. А я ужасно скучаю по Дженни. Съездим? А?

— Хорошо, — согласилась Джастина. — Только давай сделаем это, когда в Дрохеде будет весна. Я так уставала от изнуряющей жары, когда мы были там с Дженни. Не знаю, как мама переносит все это… Она — молодец — никогда не жалуется на здоровье. Наверное, все-таки там здоровый климат и хороший воздух, не то что у нас, в Лондоне.

— Ну, нам еще грех жаловаться. Ты бы побывала в Токио. Мне показалось, что там миллиарды машин. Как только мы вышли из самолета в аэропорту, я сразу же почувствовал, что начинаю задыхаться. По-моему, японцы скоро будут импортировать свежий воздух. В общем, Токио — это весьма печальное зрелище. Но, наверное, там стоит побывать хотя бы для того, чтобы знать, куда не должно идти человечество. А вот что касается Генуи…