26-го благодаря прописанным лекарствам капитану Куку немного полегчало, а за последующие три дня он поправился настолько, что мог иногда сидя съесть немного супа. За свое выздоровление он должен был благодарить наряду с провидением прежде всего искусство нашего врача Паттена; это благодаря ему мы также смогли продолжить и закончить путешествие в неукоснительном соответствии с первоначальным планом. Ведь все надежды на дальнейшие открытия и длительное согласие на корабле были связаны только с капитаном. Забота, с какой сей достойный человек ухаживал за капитаном в течение всей его болезни, превыше всяких похвал. Это неутомимое усердие едва не стоило жизни самому доброму врачу. Он не спал несколько ночей подряд, да и днем редко позволял себе отдохнуть, и в результате оказался до того изнурен, что теперь мы беспокоились за его жизнь; а ведь от него зависела жизнь почти каждого человека на корабле. У него развилась болезнь желчного пузыря, опасная при его слабом желудке, и, если бы мы в скором времени не добрались до земли, где смогли получить свежую пищу, не исключено, что он сам мог бы стать жертвой мужественного и пунктуального исполнения своих обязанностей.

С 22 февраля дул восточный ветер, что, вероятно, было связано с положением солнца, как это обычно бывает в Южном полушарии. Теперь мы опять находились в области с более благоприятным климатом, термометр показывал уже 70° [21,1°C]. Время от времени появлялись серые морские ласточки, что, по словам нашего друга Махеине, должно было означать близость земли. 1 марта мы видели, как несколько бонит быстро проплыли мимо корабля, а на другой день, находясь под 30° южной широты, мы опять увидели тропических птиц.

В это время начала давать себя знать цинга. Ею страдали многие на корабле, а я особенно. Меня мучили боли, появились синие пятна, десны загнивали, ноги опухли. Эти опасные симптомы истощили меня за несколько дней, прежде чем до меня дошло, насколько серьезно я болен. Я старался воздерживаться от нездоровой и неприятной пищи, поэтому желудок мой был так ослаблен, что я не способен был в достаточном количестве принимать пивное сусло, которое могло бы мне помочь. У многих со здоровьем было не лучше, и они с трудом передвигались по палубе.

С 3 по 6 [марта] держался почти полный штиль, погода была ясная и теплая, но это приятное обстоятельство никак не возмещало нам отсутствия попутного ветра, ибо, покуда его не было, мы не могли двинуться с места и добраться до желанных берегов, где сумели бы подкрепить свои силы.

Вечером 5-го мы увидели над горизонтом несколько высоких облаков и дымку. Мы надеялись, что это сулит нам попутный ветер. Ночью прошел также изрядный ливень и в 8 утра с юго-востока появились первые предвестники ветра — маленькие пенистые волны. Мы поскорее подняли паруса, и попутный ветер понес нас вперед. Утром мы поймали четырех больших альбакор — самая маленькая весила 23 фунта — и с удовольствием ими полакомились; ведь более трех месяцев мы не пробовали свежей рыбы. Часто появлялись топорики, морские ласточки, олуши и фрегаты; они охотились за летучими рыбами, которые выпрыгивали из воды, спугнутые то нашим кораблем, то бонитами, альбакорами и дорадами [корифенами].

8-го в полдень мы достигли 27° южной широты и шли теперь прямо на запад к острову Пасхи, открытому в 1722 году голландцем Якобом Роггевеном. Этот остров совсем недавно, а именно в 1770 году, посетили также испанцы и назвали островом Св. Карла[370]. Утром 10-го вокруг летало множество серых морских ласточек. За час мы делали 7 миль, однако на ночь легли в дрейф, чтобы в темноте не наткнуться на землю, находившуюся, вероятно, поблизости.

На другое утро в 5 часов мы в самом деле увидели ее. Невозможно передать радость, выразившуюся на наших лицах. Сто три дня мы не видели земли; суровая погода южных областей моря, тяготы плавания, когда шторма и ледовые острова ни днем, ни ночью не давали покоя, частые перемены климата и скудное питание изнурили и истощили всех без исключения. Вид земли сулил каждому скорый конец бедствий. Мы заранее радовались обилию кур и фруктов, которые должны иметься на этом острове, по свидетельству открывшего его голландца. Все были рады и счастливы.

Однако к берегу мы продвигались медленно — к превеликой досаде всей команды, которая тем нетерпеливее жаждала добраться до земли, чем больше возникало препятствий и оттяжек. Остров на вид был невелик и не особенно высок; несколько отдельных возвышенностей полого спускались к морю. Плодороден ли он и на какую еду здесь можно рассчитывать, издалека судить было трудно.

Следующим утром выдался штиль. Мы находились в это время в пяти морских милях от берега. Отсюда он казался черным и мрачным. Чтобы скоротать время, мы ловили акул, плававших вокруг корабля и весьма жадно хватавших насаженную на крючок солонину. После полудня поднялся ветер, и мы направились к берегу, надеясь до наступления ночи бросить якорь. Хотя мы находились теперь гораздо ближе к земле, чем утром, вид ее не стал более привлекательным: очень мало зелени, а кустарника почти никакого. Но после столь долгого, трудного и однообразного плавания даже самые голые скалы были для нас желанным зрелищем.

Возле некоторых холмов мы заметили группы черных колонн. Судя по местности, это были фигуры, которые люди Роггевена приняли за изображения идолов; но мы, еще даже не изучив их как следует, придерживались пока другого мнения. Мы предполагали, что это могли быть памятники мертвым вроде тех, что ставят в местах погребения таитяне и другие обитатели Южного моря, называющие их э-ти.

Ветер был слабый, встречный. К тому же приближалась ночь, а мы не нашли на восточной стороне острова места для якорной стоянки; поэтому еще одну ночь нам пришлось провести под парусами. Когда стемнело, мы увидели возле упомянутых колони много огней. Голландцы их тоже видели и связывали с жертвоприношениями; вероятнее однако, что это были просто костры, на которых местные жители готовили себе еду.

Всю ночь мы лавировали, чтобы удержаться вблизи острова, поскольку утром собирались возобновить поиск места для стоянки. Здесь еще раз следует воздать должное превосходным инструментам для определения долготы, коими мы были оснащены. Благодаря им мы, не блуждая, вышли прямо к этому острову, тогда как другие мореплаватели, такие, как Байрон, Картерет и Бугенвиль, не смогли его найти, хотя отправлялись в путь от места гораздо менее отдаленного — острова [островов] Хуан Фернандес. Похоже, что капитан Картерет не нашел его просто потому, что широта острова была неверно указана в его географических таблицах. Но двое других не могли сослаться на эту причину. Тем более мы были вправе восхищаться превосходным устройством имевшихся у нас обоих хронометров: одного — работы Кендалла по образцу Гаррисонова, другого — Арнольда, сделанного по его собственному замыслу. И тот и другой шли необычайно точно. Последний, к сожалению, остановился сразу после нашего отплытия из Новой Зеландии в июне 1773 года, но первый продолжал идти до нашего возвращения в Англию и заслужил всеобщие рукоплескания. Все же во время долгих путешествий гораздо надежнее полагаться на наблюдения Луны, чем на показания хронометра, так как его ход бывает непостоянен. Метод определения долготы по положению Солнца и Луны или по положению Луны и звезд — одно из важнейших для мореплавания открытий. Немец Тобиас Майер, профессор из Геттингена, первым произвел многотрудные расчеты необходимых для этого лунных таблиц, за что его наследники получили объявленное парламентом вознаграждение. Благодаря дополнительным расчетам метод этот настолько облегчился, что его можно считать лучшим способом определения долготы в море.