На берегу мы собрали различные породы кремня и помимо этого несколько кусков черного, плотного и тяжелого базальта, из которого местные жители также изготовляют боевые топоры, или пату-пату. Наконец перед самым отплытием мы нашли на берегу несколько кусков беловатой пемзы; как и вышеупомянутая базальтовая лава, это несомненно свидетельствует, что в Новой Зеландии действуют или действовали прежде вулканы.

Утром 23-го к нам подошли два маленьких каноэ с пятью индейцами, которых мы увидели первыми со времени нашего прибытия. Они напоминали обитателей бухты Даски, с той лишь разницей, что с самого начала не испытывали к нам такого недоверия, как те, и ничуть нас не боялись. Мы выменяли у них рыбу и кое-что подарили вдобавок. Без малейшего колебания поднялись они на корабль и так же уверенно последовали за нами в каюты. Поскольку мы как раз садились за стол, они совершенно спокойно поели вместе с нами. Зато когда дело дошло до вина и водки, они не захотели составить нам компанию, выказав к тому и другому непреодолимое отвращение, и не стали пить ничего, кроме воды. Они были столь непоседливы, что от стола, побежали в рулевую рубку и там еще раз подкрепились у офицеров, при этом выпили немало воды, которую для них подсластили сахаром, поскольку знали, что он им необычайно нравится. Они готовы были взять все, что видели и до чего могли дотянуться, но, стоило им хоть как-то дать понять, что мы не можем или не желаем с этой вещью расстаться, они охотно возвращали ее на место. Особенно интересовали их, видимо, стеклянные бутылки, которые они называли таха; едва заметив одну, они тотчас показывали на нее, говорили мокх и прикладывали руку к груди, что всегда означало желание получить что-нибудь. Бусы, ленты, белая бумага и тому подобные мелочи их совершенно не интересовали, но железо, гвозди и топоры очень им нравились; это доказывает, что они уже познакомились на опыте со значением этих товаров и научились их ценить; равнодушие к этим вещам, которое отметил капитан Кук во время прошлого путешествия, объясняется просто тем, что тогда они не имели никакого понятия о пользе и прочности железных изделий.

Некоторые члены нашей команды настолько с ними освоились, что захотели после еды воспользоваться их каноэ, чтобы отправиться на берег. Однако индейцам такая вольность пришлась не по душе. Они тотчас пошли в каюту капитана и пожаловались ему. Следовательно, они поняли, что капитан здесь командует; когда тот восстановил справедливость и приказал вернуть каноэ, туземцы весьма довольные вернулись на берег.

На другой день уже на рассвете они появились снова и привели с собой много других, в том числе женщин и детей. Похоже было, что они пришли торговать. Мы в этом не собирались им препятствовать, но сами сразу же после завтрака с капитанами обоих кораблей отправились в очень широкую бухту, которая находится в северной части пролива и во время прошлого путешествия получила название бухты Уэст-Бей. По пути мы встретили двойное каноэ с тринадцатью туземцами, которые направлялись к нам. Видимо, эти люди помнили капитана Кука, потому что они сразу обратились к нему и спросили о Тупайе[218], индейце с О-Таити, который приезжал с ним в прошлый раз и который был еще жив, когда корабль находился в Новой Зеландии[219]. Услышав, что он умер, они, судя по всему, очень опечалились и произнесли несколько слов жалобным тоном. Мы знаками показали им, что они могут плыть к кораблю в Шип-Коув; но, увидев, что мы отправились в другое место, индейцы тоже вернулись в бухту, из которой вышли.

Горы здесь оказались не такие крутые, как в большинстве мест на южной оконечности Новой Зеландии, особенно ближе к берегу, но почти сплошь покрыты зарослями, такими же густыми и непроходимыми, как в бухте Даски. Зато здесь было несравненно больше голубей, попугаев и маленьких птиц, многие из которых, видимо, перелетели сюда на зиму из холодных краев. На берегу водились устрицеловки, или морские сороки, а также бакланы, но уток было мало. В Уэст-Бей много красивых бухт с дном, удобным для якорной стоянки. От берега полого поднимались холмы, поросшие деревьями и кустарником, но вершины кое-где были безлесные, там можно было увидеть лишь обычный папоротник (Acrostichum furcatum). Примерно так же выглядели многие острова в проливе и большая часть юго-восточного побережья до мыса Коамару против бухты Ост-Бей.

Собрав много новых растений, среди которых была разновидность перца, напоминающая вкусом имбирь, а также настреляв достаточно птицы, мы поздно вечером вернулись на корабль.

Пока нас не было, с севера приходило большое каноэ с двенадцатью индейцами, которые торговали своими каменными топорами, палицами, копьями и даже веслами. Большая шлюпка, посланная утром в ближнюю бухту, чтобы доставить зелень для команды, а для коз и овец травы, к нашему приезду еще не вернулась; когда она не пришла и на другой день, мы стали беспокоиться за судьбу двенадцати человек, которые в ней находились. Среди них были третий корабельный лейтенант, лейтенант морских пехотинцев, господин Ходжс, плотник и констебль. У нас было тем больше оснований для беспокойства, что их не могли задержать ветер или ненастье; погода утром 25-го была как раз превосходной, лишь после стало дождливо и ветрено.

26-го пополудни, когда немного прояснилось, пропавшая шлюпка наконец вернулась, но люди в ней были совершенно без сил. Весь запас провизии, который они взяли с собой, состоял из трех сухарей и бутылки водки, а из-за волн нельзя было поймать ни одной рыбины. Они что было сил гребли к кораблю, но не могли справиться с волной; после того как их изрядно помотало, они вошли в бухту, где несколько заброшенных индейских хижин дали им кров. Изголодались они ужасно, ведь единственную их пищу составляли улитки, которых удалось найти на скалах.

На другое утро мы совершили прогулку по берегу бухты, где искали растения и птиц, а после полудня отправились на скалистый мыс Пойнт-Джексон пострелять бакланов, которых мы теперь научились употреблять в пищу вместо уток. В промежутке нас вторично посетила семья индейцев, которая уже была у нас 23-го. На этот раз их, похоже, интересовала только возможность поесть с нами, поскольку для обмена они не принесли ничего. Мы спросили, как их зовут; понадобилось некоторое время, чтобы они поняли наш вопрос. Наконец мы узнали, что старшего из них зовут Товаханга, других Котугхэа, Когхоээ, Кхоээ, Коллэкх и Таывахеруа. Последний был мальчик лет четырнадцати, в нем было что-то очень приятное, он казался также наиболее живым и смышленым из всех. Мы взяли его с собой в каюту и посадили за стол, где он весьма храбро принялся за еду. Среди прочего он, съел, даже проглотил с громадным аппетитом большую порцию бакланьего паштета; против ожидания тесто ему понравилось больше мяса. Капитан угостил его мадерой, и он выпил больше стакана, хотя вначале и скривился весьма кисло. Затем на столе появилась бутылка сладкого капского вина, ему тоже предложили стакан, и это вино ему так понравилось, что он не переставал облизывать губы, а скоро потребовал второй стакан, который ему и дали. После этого он пришел в крайнее возбуждение, стал говорливым, пустился в пляс по каюте. Затем ему захотелось получить плащ капитана, лежавший на стуле. Отказ очень его огорчил. Тогда он потребовал пустую бутылку, но, не получив и ее, в сильнейшем гневе выбежал из каюты. На палубе он увидел наших слуг, они складывали белье, вынесенное для просушки. Он тотчас утащил у них скатерть, однако ее у него сразу отобрали. Тут он уже перестал сдерживаться, затопал ногами, стал угрожающе ворчать или скорее рычать что-то сквозь зубы; наконец до того разозлился, что не мог уже выговорить ни слова. В поведении мальчика особенно ясно проявились чувствительность и легкая ранимость, присущие этому народу, и мы подумали, что эти люди, на свое счастье, не знают опьяняющих напитков, которые, несомненно, сделали бы их еще более дикими и необузданными.