Мы радовались всякому поводу для таких небольших наблюдений. Среди унылого однообразия, в каком мы вынуждены были проводить здесь, в этой пустынной части света, часы, дни и месяцы, они иногда служили нам хоть каким-то развлечением. Едва ли не постоянный густой туман; дождь, град и снег, спешившие сменить друг друга; воздух, несмотря на середину лета, холодный настолько, что термометр стоит почти на точке замерзания; кругом — бесчисленные ледяные острова, постоянно грозящие нам крушением; на еду каждый день — сплошная солонина, что тоже портит кровь не меньше мороза и сырости... Все эти тяготы, вместе взятые, заставляли нас мечтать о лучших временах, когда мы окажемся наконец в более мягком климате. К счастью, наша команда была набрана в Англии из людей здоровых и крепких; несмотря на все трудности, они держались бодро и не болели цингой. За последнее они, несомненно, должны были благодарить предупредительные, или так называемые профилактические, средства, прежде всего бульонные таблетки или студнеобразный мясной отвар[148], а также кислую капусту, которыми мы запаслись в изобилии, так что каждый мог получить достаточную порцию. Лишь два-три человека из команды, предрасположенные к болезни, не смогли избежать цинги. Особенно страдал плотник по имени Джордж Джексон, заболевший уже на десятый день после нашего отплытия с мыса Доброй Надежды. У него начали загнивать десны, а зубы так расшатались, что стали торчать криво. Пробовали его лечить мармеладом из желтой моркови, или каротели, которую нам особенно рекомендовали против цинги и запас которой у нас имелся, но она мало чем помогла. Тогда наш врач господин Паттен стал лечить его свежим суслом или солодовым настоем, и это средство за несколько недель постепенно поставило больного на ноги, зубы его укрепились, а десны как будто наросли заново. Но поскольку он по-прежнему оставался предрасположенным к болезни, ему пришлось и дальше пить сусло, что уберегло его от новых приступов цинги. Мы не могли нарадоваться целебной силе солодового настоя; это средство, конечно же, надо брать во все дальние путешествия, следует лишь старательно беречь его от сырости и плесени, из-за которых он во многом теряет свои качества, как нам довелось убедиться под конец нашего плавания.

Новый (1773) год начался со снега и холодного резкого ветра, который понес нас обратно на запад к меридиану, где Буве якобы открыл мыс Сирконсисьон. Здесь мы опять увидели тюленей и пингвинов; это возродило во многих надежду увидеть землю, и они усердно вглядывались вдаль. Мы плыли так довольно долго, покуда не убедились, что ожидания наши, увы, напрасны, и потому перестали доверять, как прежде, якобы достоверным приметам.

Теперь мы уже находились западнее меридиана, где Буве якобы совершил свое открытие, и, поскольку ветер за ночь переменился на северо-западный, мы снова взяли курс на восток. Пришлось опять идти через места, где 31 декабря мы встретили большие льды, но их уже отнесло, и мы смогли продолжить плавание на юго-восток.

9-го утром показался большой ледяной остров, окруженный множеством обломков. Так как погода была мягкая, мы легли в дрейф и спустили шлюпку, чтобы набрать как можно больше льда. Эти обломки потом разложили на палубе, разбили там на куски и побросали в бочки. После обеда часть льда растопили в котлах и горячую воду слили в те же бочки, так что лед, находившийся там, растаял. Таким образом, в открытом море, под 61°36' южной широты, мы получили запас пресной воды, достаточный на тридцать дней. Спустя два дня нам предоставилась возможность еще раз пополнить этот запас. Хотя от холода и воды болели руки, команда проделала эту неприятную работу с большой охотой. В напечатанной книге капитана Кука об этом плавании помещен рисунок одного из таких ледяных островов; рядом с ним видны корабль и шлюпки, на которые грузят лед. Мы видели в этих местах несколько больших китов. На глаз они были длиной футов 60. Мимо нас проплыли небольшие льдины, на которых было много пингвинов. Вода, полученная из растопленного льда, была совершенно пресной и чище на вкус, нежели та, которой мы запаслись на мысе Доброй Надежды. Единственный ее недостаток заключался в том, что при замерзании из воды уходил содержавшийся в ней воздух, поэтому у всех, кто пил ее, распухали железы в горле. Это всегдашнее свойство воды, вытопленной из снега и льда; вот почему среди жителей гор, не имеющих обычно другой питьевой воды, так много людей с большим зобом, который у них считается признаком красоты, отличающим их от других народов[149]. Некоторые члены экипажа, несведущие в естествознании, всерьез тревожились, как бы лед, растаяв, не разорвал бочки, в которые его поместили. Им не приходило на ум, что, раз лед плавает на воде, значит, он занимает больший объем, чем она. Чтобы разъяснить им это, капитан велел занести сосуд, заполненный мелким льдом, в теплую каюту; растаяв, лед занял несравненно меньше места, чем прежде. Видимо, морякам не слишком присуща способность здраво рассуждать и делать разумные выводы.

17-го утром мы прошли антарктический полярный круг и теперь находились в тех холодных широтах Южного полушария, где до нас не бывал никто из мореплавателей. За несколько дней до того мы встретили новую разновидность буревестников, коричневой окраски с белым брюшком и с большой белой отметиной на крыльях. Похоже, что они и живут в этих местах; мы встретили уже не одну, а двадцать-тридцать таких птиц; поэтому мы назвали их антарктическими буревестниками[150]. Чтобы познакомиться с ними поближе, мы подстрелили несколько штук, но, к сожалению, ни одна из птиц не упала достаточно близко от корабля, чтобы можно было поднять. В 5 часов пополудни мы увидели впереди более тридцати больших ледяных островов, а в воздухе на горизонте — сильное белое сияние, предвещавшее еще больше льдов. Скоро мы прошли через обширную полосу мелкого битого льда; он выглядел ноздреватым, пористым и грязным, и его наконец собралось так много, что он не позволял подниматься волнам; поэтому море казалось теперь совсем ровным, хотя ветер дул с прежней силой. За этим крошевом, насколько мог охватить взгляд с мачты, простиралось к югу необозримое поле крепкого льда. Стало ясно, что дальше на юг здесь продвинуться невозможно, поэтому, когда мы находились под 67° 15' южной широты, капитан Кук приказал обоим кораблям развернуться через северо-восток на север[151]. За все время этого плавания в южных широтах мы пока не встретили никакой земли, но повсюду видели много китов, снежных, серых и антарктических буревестников.

19-го и 20-го мы видели птицу, которую один из наших спутников, бывавший на Фолклендских островах, назвал порт-эгмонтской курочкой[152]. Собственно, это была большая северная чайка, (Larus catarractes), часто встречающаяся в высоких широтах, как у Южного, так и у Северного полюсов[153]. Эту птицу также считают предвестником земли: однако мнимые приметы столь часто обманывали наши ожидания, что мы стали меньше на них полагаться. 27-го мы еще раз увидели такую чайку среди разных буревестников и альбатросов; высоко поднявшись, она парила над кораблем и вертела головой, словно с большим любопытством разглядывала нас. Это было для нас нечто новое; все другие морские птицы в здешних местах держались ближе к поверхности воды.

Вечером 29-го мимо нас в разных направлениях проплыло несколько морских свиней; они двигались с невероятной скоростью, во всяком случае в три раза быстрее, нежели корабль под парусами, хотя мы в тот раз при добром ветре делали в час восемь с половиной английских морских миль. По расцветке они напоминали сороку — с большим белым пятном на боку, которое шло почти до верхних спинных плавников[154]. После полудня мы видели маленькую черно-белую птицу, которую одни приняли за разновидность зимородка, другие — за чистика[155] (Alca alle. Linn.). Эти птицы редко или никогда не залетают дальше мест, откуда можно видеть землю. Но поскольку мы видели ее на отдалении и недостаточно ясно, не исключено, что это был просто буревестник.