Мы не заметили среди них никакого деления на сословия. Весь их образ жизни был ближе к животному, чем у какого-либо другого народа. Мне поэтому представляется весьма вероятным, что они не образуют особого народа, а могут рассматриваться лишь как отдельные, отколовшиеся от соседних племен семьи, которые благодаря жизни в самых пустынных и бесплодных местах Огненной Земли потеряли почти всякие представления, не связанные непосредственно с их насущными потребностями. В поисках пропитания они бродят из одной бухты в другую, и так как эта гавань, очевидно, сообщается с другими, то они зимой избирают для стоянки ту, где пребывание наиболее терпимо.
Наблюдения над температурой на соседних Фолклендских островах, лежащих на той же широте, позволяют предположить, что зимние холода здесь сравнительно не слишком суровы; тем не менее сим бедным, беспомощным созданиям приходится нелегко. Голландские мореплаватели, особенно Якоб л'Эрмите, под командой которого насауский флот плавал в 1624 году в Южном море, утверждают, что индейцы, обитающие на южном побережье Огненной Земли, являются настоящими людоедами, кои убивают друг друга не только из-за голода, но и просто, когда им хочется хорошо поесть[548]. Если сей ужасный обычай где-то имеет место действительно из нужды в пропитании, то он мог возникнуть лишь у малочисленной группы несчастных людей, которые были вытеснены из своей плодородной родины в крайне пустынные уголки земли. Но такое племя не смогло бы просуществовать долго.
Бедные пессерэ покинули нас в полдень и ушли на веслах прочь так же медленно и безмолвно, как и прибыли. Моряки, очень обрадованные тем, что корабль надежно стоял на якоре, уже накануне вечером начали праздновать рождество и продолжали пировать два дня без перерыва. Они до того разошлись, что капитан Кук наконец приказал погрузить большую их часть в шлюпки и высадить на берег, дабы они немного протрезвились на свежем воздухе.
Утром 27-го капитан Кук набрал команду из этих полупьяных матросов и вместе с моим отцом и доктором Спаррманом отправился на тот самый остров, где так удачно поохотился 24-го. Вечером он привез оттуда много гусей и другой птицы, которые были зажарены и оставлены храниться до нашего отплытия.
Тем временем на корабль опять явились туземцы, однако они пробыли у нас недолго, так как из-за их невыносимого запаха мы не могли иметь с ними никаких дел. Они несколько раз повторили свое любимое слово «пессерэ» так жалобно и так протяжно, что нам показалось, они что-то просят, но когда мы решили сие проверить, то не нашли ни малейшего подтверждения этой догадке; их бессмысленные взгляды не выражали ничего, кроме глубочайшей тупости.
Погрузив запас свежей воды и топлива, мы взяли на борт также палатки и утром в 8 часов 28-го отплыли к мысу Горн. Гавань, которую мы теперь покидали, получила название гавань Рождества (Кристмас-Саунд)[549]. Она очень удобна для кораблей, совершающих плавание в Южное море и обратно. Наличие там свежей пищи позволяет рекомендовать ее как хорошее место для якорной стоянки. Здесь много подходящих бухт и деревьев, пригодных если не для плотницких работ, то для топлива. Вода чистая и вкусная, а воздух хотя довольно холодный, но здоровый.
Во время нашей стоянки здесь один морской пехотинец утонул. Когда его хватились, выяснилось, что он захотел справить нужду и в пьяном виде перелез через перила, да и упал в воду. Это был тот самый человек, что однажды уже чуть не утонул близ Ирроманги [Эроманга], а на острове Танна убил туземца. То была четвертая и последняя наша потеря за все время плавания.
После полудня мы проплыли мимо островов Сан-Ильденфонсо; название им, по-видимому, дали испанские мореплаватели. Дальше мы шли, покуда было светло, на восток, а ночью лавировали в разных направлениях. На следующее утро в 6 часов мы покинули мыс Горн, или большой южный скалистый мыс острова, названного в честь его первооткрывателя островом Эрмитэ[550]. Географическое положение этого знаменитого мыса до сих пор всегда указывалось неверно, но теперь на основании, наблюдений, которые произвел капитан Кук во время обоих плаваний, мы смогли точно установить, что он расположен под 55°58' южной широты и 67°46' западной долготы[551]. Покинув, таким образом, окончательно Южное море, мы пошли к проливу Ле-Мер между Огненной Землей и островом Статен [Эстадос]. Вечером мы находились достаточно близко от берега, чтобы заметить, насколько вид Огненной Земли здесь лучше, чем в окрестностях гавани Рождества. Горы тут были не такие крутые, они полого и широко спускались к морю, образуя плоские лесистые выступы. Снега не было совсем, или же он виднелся лишь на самых отдаленных западных отрогах.
На следующее утро мы достигли пролива, но из-за безветрия задержались там на целый день. Прямо перед нами находилась бухта Саксес-Бей, просторные берега ее выглядели такими плодородными и красивыми, что нам хотелось выйти там на берег.
В 2 часа пополудни, во время обеда, капитан Кук послал шлюпку посмотреть, не останавливался ли в этом заливе «Адвенчер» и не оставил ли здесь какого-нибудь известия о себе. Корабль лавировал при очень слабом ветре, дабы не слишком удаляться от шлюпки. Десятка три больших китов и множество тюленей резвились вокруг. Киты плавали по большей части парами — видимо, у них была пора спаривания. Когда они оказывались с надветренной стороны от корабля и выпускали фонтан, каждый раз мы чувствовали невыносимо гнилой и нездоровый запах, который держался три-четыре минуты. Иногда они переворачивались на спину и своими длинными грудными плавниками били по воде, производя звук, напоминавший выстрел из полуфунтовой пушки. Возможно, сия игра породила рассказы моряков о поединках китов с рыбой-молотом. Рыбу-молот обычно представляют в виде длинной рыбы, которая выпрыгивает из воды и наносит киту крепкий удар. Часто сюда примешивают и рыбу-меч, которая якобы пользуется случаем, чтобы вспороть брюхо бедному киту. Поскольку эти рыбы [киты] находились близко от нас, мы могли при повторявшемся движении плавников ясно видеть, что внутренняя их сторона белого цвета, как само брюхо, а остальная часть черная. У одного, кружившего менее чем в 200 футах от корабля, мы увидели на брюхе несколько продольных складок или бороздок; по этому признаку можно было установить, что он принадлежит к семейству, которое кавалер Линней называет Balaena Boops. Несмотря на их величину — длина их бывает не менее 40 футов, а в поперечнике 10 футов,— они иногда совсем выпрыгивают из воды, а затем с сильным шумом падают обратно, так что вода вокруг них пенится. Поразительная сила, потребная, чтобы эти громадные животные могли подняться из воды, равно как и прочие удивительные особенности их устройства, дает богатую пищу для исследования.
В 6 часов вечера вернулась посланная в бухту Саксес-Бей шлюпка. Лейтенант рассказал, что до самой бухты за ним следовало множество тюленей, а в бухте было так много китов, что шлюпка едва не натыкалась на них. В месте, где капитан Кук набирал воду во время своего первого кругосветного плавания, не оказалось ни малейшего признака недавнего пребывания здесь какого-либо европейского судна. Выйдя на берег, лейтенант встретил нескольких жителей, одетых в шкуры гуанако и длинные плащи из тюленьих шкур. Они держались вполне дружелюбно, а на вид были гораздо оживленнее и довольнее тех несчастных, что мы встретили в гавани Рождества. У некоторых имелись даже браслеты из тростника, оплетенные серебряной проволокой, и они часто показывали на них, произнося слово «пессерэ». На все, что предлагали им наши люди, они смотрели равнодушно и без всякой жадности. Браслеты они, должно быть, получили либо от проплывавших здесь испанцев, либо через чужие руки от племен, живших дальше к северу. Наши люди пробыли с ними не более 2—3 минут, а затем сели опять в шлюпку, поскольку им надо было возвращаться на борт.
