10 ноября пополудни мы прошли через пролив Кука [Королевы Шарлотты], мимо устья недавно открытого рукава и благополучно вышли в открытое море. Весь следующий день было безветренно, и лишь к вечеру поднялся ветерок. 12-го рано утром берег уже пропал из виду; теперь наш путь лежал на юго-восток, к Огненной Земле. На сей раз мы покидали Новую Зеландию в гораздо лучшем настроении, чем оба прошлых раза, когда наш путь лежал к Южному полюсу. Мы ведь знали, что теперь плавание не будет ни таким долгим, ни таким трудным, как предыдущие, и не только потому, что все путешествие уже близилось к концу, но и потому, что западный ветер, дующий в этих широтах и в это время года, постоянно сулил нам хорошее, быстрое плавание, наконец, потому, что в местах, кои нам предстояло исследовать, не ожидалось никаких неизвестных, во всяком случае больших, земель, изучение которых могло бы задержать наше возвращение в любезную Европу! Одним словом, мы могли с полным правом надеяться, что все тяготы и опасности нашего кругосветного путешествия скоро останутся позади, и это как бы вселило в нас новые силы и энергию.
Надеялись мы не напрасно. Успех в известной мере превзошел наши ожидания: на пути от Новой Зеландии к Огненной Земле мы в среднем проделывали за день 40 английских морских миль. Это было очень много для такого корабля, как наш, чья осадка и вообще устройство рассчитаны на не слишком большую скорость.
12-го мы видели кита с продолговатой тупой головой с двумя продольными бороздами и столькими же круглыми выпуклостями. Он был около 12 футов в длину с белыми пятнами по всему телу, с маленькими глазами и двумя отверстиями в форме полумесяца, через которые выбрызгивалась вода. Позади головы имелись два плавника, на спине же ни одного. Этот вид до сих пор, кажется, совершенно неизвестен.
14-го оказалось, что на корабле после нашего отплытия из пролива Королевы Шарлотты появилась течь, но нас это не обеспокоило, ибо за 8 часов воды в трюме набиралось не больше 5—6 дюймов. Западный ветер дул с редкостной силой, и, как ни просторен был в этих местах океан, волны подымались ужасающей высоты, длиной же от 600 до 700 футов. Корабль качало иногда очень неприятно, особенно при попутном ветре. Обычно считается, что наибольший наклон к поверхности воды, который может выдержать судно под парусом, никогда не превышает 20 градусов; но здесь море волновалось так, что наш корабль отклонялся от перпендикулярной линии больше чем на 30, а иногда и на 40 градусов! Господин Уолс однажды взял на себя труд измерить это математически и обнаружил, что наибольший угол крена при качке достигал 38 градусов, хотя корабль в этот день качало не самым сильным образом; напротив, при курсе бейдевинд под парусами с двумя рифами[530] крен не превышал 18 градусов.
Почти каждый день вокруг корабля видны были птицы: альбатросы, буревестники и пингвины; причем, что самое удивительное, больше всего их встречалось на полпути между Америкой и Новой Зеландией, хотя расстояние между ними 1500 английских морских лиг (то есть 725 немецких миль)! 27-го ветер дул с такой силой, что мы, по расчетам, за 24 часа покрыли путь в 184 английские мили (то есть около 40 немецких миль) — гораздо больше, чем когда-либо до сих пор[531].
2 декабря после недолгого затишья вновь поднялся ветер и дул не переставая, иногда сильнее, иногда слабее, покуда мы 18-го вскоре после полуночи не увидели землю. Это был мыс Десеадо [Пилар], расположенный у Магелланова пролива на западном острове Огненной Земли[532].
До сих пор, то есть всю дорогу от одной земли до другой, у нас оставался запас соленой новозеландской рыбы, которая нравилась нам больше, нежели соленая говядина или свинина. Эта солонина до того всем опротивела, что даже капитан Кук, настоящий моряк во всех отношениях, опасался, что никогда больше не сможет ее есть! Оставалась еще квашеная капуста, сохранившая хороший вкус; она, как и свежее сусло, служила предупредительным средством против цинги. Жаль, что большая часть солодового настоя потеряла свою силу, поскольку он был помещен в свежие, недостаточно просушенные бочки и оттого испортился. Я пил его много, но тем не менее ноги мои время от времени распухали и довольно чувствительно болели.
Печально выглядела часть Америки, открывшаяся перед нами! В 3 часа утра мы приблизились к берегу, почти сплошь окутанному густым туманом. Ближе к нам находился, по-видимому, небольшой остров, состоявший из невысоких, но совершенно бесплодных черных скал. За ними видны были более высокие и крупные горы, от вершины и почти до самого подножия покрытые снегом. Из живых существ на этих пустынных берегах водились только стаи бакланов, буревестников, поморников и прочих птиц, которые могли нам, во всяком случае, компенсировать бесплодность сей земли, если бы удалось найти гавань, где мог бы укрыться наш корабль. Действительно, за все наше кругосветное плавание редко встречалась нам земля, где не было бы никакой пищи, ни растительной, ни животной, которая помогла бы нам уберечься хотя бы от крайней степени цинги и других подобных болезней!
В 11 часов мы прошли мимо мыса, выдававшегося далеко в море. Капитан Кук назвал его мыс Глостер[533]. После полудня мы проплыли около острова, на котором, согласно описанию Фрезье, находится мыс Нуар. Гравюра в его книге, изображающая этот мыс, совершенно соответствует истине. На северо-востоке в глубь суши, видимо, уходит длинный морской рукав; это, несомненно, так называемый пролив Санта-Барбара. Уже на самых старых испанских картах можно найти эту часть Огненной Земли, разделенную в соответствии с истиной проливами на множество островов; все они были открыты и наименованы старыми испанскими мореплавателями. Одна из лучших таких карт приложена к испанскому переводу описания кругосветного плавания Байрона, сделанному д-ром Казимиром Гомесом Ортега. По этой карте мы установили, что земля от того места, где мы ее впервые увидели, до мыса Нуар состоит из множества островов, и мы, вероятно, увидели бы их гораздо больше, если бы не туман.
По другую сторону от мыса Нуар, который расположен под 54°30' южной широты и 37°33' западной долготы, лежит, очевидно, более сплошная земля. На другое утро мы убедились, что берег здесь нигде не разделен. Горы уже близко к морю были гораздо выше, чем до сих пор, и сплошь покрыты снегом. Ветер постепенно слабел и к полудню утих совершенно, а воздух при ясном небе был довольно теплый. Всевозможные птицы летали вокруг корабля, а в воде резвились тюлени. После полудня показалась группа примерно из тридцати китов (Grampus), они плыли преимущественно парами и, видимо, тоже наслаждались хорошей погодой[534].
К вечеру поднялся восточный ветер, державшийся всю ночь, но на другой день он совершенно стих. У этого опасного мыса, само название которого со времен Ансона наводит страх на всех моряков, мы ожидали сильнейших штормов, но никак не столь мягкой погоды. Тем более было нам приятно убедиться в противоположном и положить конец заблуждению, ибо ученые и вообще род человеческий бесконечно много выиграют, избавившись от укоренившихся предрассудков и ошибок.
Термометр в этот день показывал 48° [8,9°С]; если учесть соседство снежных масс, это была довольно мягкая температура. Первые путешественники, открывшие сей берег, назвали его Берег Запустения (Десолейшн), и это название подобает ему по праву. Нигде не видно было ничего, кроме громадных гор с острыми, покрытыми снегом вершинами! Снег лежал даже на скалах у самого моря, что делало пейзаж, лишенный травы и кустарников, еще более мертвым и бесплодным. То и дело в бухтах встречались маленькие, поросшие зеленью острова. В одну из таких бухт мы вошли к вечеру с помощью слабого восточного ветра. У входа на западной стороне возвышалась громадная отвесная стена скал, которую капитан Кук назвал Йорк-Минстер (Йоркский Собор), ибо она напоминала ему готическую постройку[535]. Это место находится под 55°30' южной широты и 70°28' западной долготы.
