Хоть им и приходилось иногда немало трудиться, добывая себе пропитание, но, как только становится возможным об этом не заботиться, они проводят свои свободные часы просто в безделье, без игр и забав, которые приносят столько радости людям и делают такими веселыми и живыми обитателей островов Общества и Дружбы! Кроме упомянутых мною маленьких свистулек, мы не встречали у них ни одного музыкального инструмента. Мы также не знаем, есть ли у них танцы и пение, и если да, то какие. Судя но тому, что мы могли наблюдать во время своего краткого здесь пребывания, даже смех у них — немалая редкость; на разговор они и то скупы. Нелегко было встретить человека, склонного поговорить! В подобных обстоятельствах неудивительно, что их язык оказался очень неразвитым. Возможно, из-за недостатка в упражнении выговор их столь неясен, что разные словари, кои многие составляли у нас на корабле, существенно отличались друг от друга. У них мало твердых согласных, зато много горловых и носовых звуков, которые трудно было воспринимать и еще труднее повторять, особенно тем из нас, кто не знал никакого языка, кроме английского. Вероятно, они отвыкли от разговора просто потому, что их жилища находятся так далеко друг от друга; иначе, думается мне, они больше интересовались бы и наслаждались общением.
Поскольку почва здесь малопригодна для земледелия, то, возможно, развитию их цивилизации больше всего способствовало бы, если бы к ним завезли животных, которых легко прокормить, например свиней, коих они могли бы держать возле хижин, или коз, коих можно было бы выпустить на волю. К этому сухому климату, козы, пожалуй, могли бы приспособиться лучше всего и принести этим людям наибольшую пользу.
Простоте домашнего быта островитян, видимо, соответствует и простота их общественного устройства. Tea-Бума считался вождем области, лежавшей против нашего места стоянки, однако в такой бедной стране он не мог претендовать на какие-либо преимущества, и, поскольку здесь не знают никакой роскоши, он наверняка жил не лучше других своих сограждан. Да и внешне ему не оказывалось каких-либо серьезных знаков почтения. Единственное, что могло свидетельствовать о некоторой его власти, было то, что все подарки, которые господин Пикерсгилл вручил туземцам при первой встрече, они передали ему. Само имя его, возможно, представляло собой нечто вроде отличия, во всяком случае слово «теа», видимо, титул, который они прибавляют к имени любого знатного человека. Когда, например, Хибаи желал оказать честь капитану, он называл его Tea-Кук. Соседние области не подчиняются Теа-Буме, у них, наверное, свои вожди или, скорее, каждая семья образует свое собственное государство, коим по патриархальному образцу правит старейший, что является обычным для детского состояния любого человеческого общества[513].
О религии мы сказать ничего не можем; за восемь дней об этом и нельзя было много узнать. Мы даже не заметили следа религиозных обычаев, а тем более каких-то настоящих церемоний или других проявлений суеверия. Возможно, простота их понятий соответствует простоте характера. Впрочем, кто знает? Немногочисленные надгробные памятники указывают, видимо, на существование каких-то погребальных церемоний. Во всяком случае, смерть — зрелище всегда особое для человека, и остающиеся в живых обычно проявляют свое почтение к ней определенными поступками, необузданным проявлением траура.
Какие здесь имеются серьезные болезни и какова от них смертность, нам неизвестно. Единственное заболевание, которое мы наблюдали, была слоновость, весьма тут распространенная. Однако я ни разу не видел, чтобы она достигала степени, угрожающей жизни больного. Обычно многие болезни являются лишь следствием распутства и излишеств. Но у столь бедных и грубых людей, как здешние жители, их быть не могло. Седые волосы и морщины, обычные спутники преклонных лет, были здесь нередки, но спросить местных жителей о столь отвлеченном понятии, как возраст, не было никакой возможности. Да если бы даже мы и могли об этом спросить, вопрос еще, умели ли они считать свои годы? Ведь даже у таитян невозможно было выяснить продолжительность их жизни, хотя мы и знали их язык несравненно лучше здешнего, из коего нам были известны лишь отдельные слова.
Однако пора вернуться к рассказу о нашем плавании. Теперь мы держали курс на северо-запад вдоль рифа, окружающего здесь Новую Каледонию. Надо было определить расположение берега, тянувшегося в указанном направлении. Близ острова Балабиа риф поворачивал на север и в некоторых местах был удален от берега на 6 морских миль. Вокруг корабля летали фрегаты, олуши и фаэтоны.
15-го мы обнаружили у западной оконечности Новой Каледонии, к северу от нее, три острова; но поскольку далеко в море к востоку от них тянулся риф и мы не нашли через него прохода, не было возможности определить их форму и величину. Похоже, что самый крупный имел в длину 7 миль[514]. 15-го, когда мы находились в 4 милях от рифа, наступил штиль, и очень сильные волны понесли нас на скалы. Опасность была настолько велика, что капитан приказал спустить две шлюпки, и матросы с большим трудом постарались нас отбуксировать. Слабый ветерок, поднявшийся к вечеру, позволил нам немного передохнуть, но в полночь матросам опять пришлось взяться за весла, то и дело сменяя друг друга. На другое утро было полное безветрие, и мы в маленькой шлюпке отправились пострелять птиц, но без особого успеха. Наконец к вечеру поднялся свежий ветер. Поскольку здесь, у северной оконечности, мы не смогли найти прохода внутрь рифа, капитан приказал сделать разворот и плыть обратно, дабы обойти вокруг юго-восточной оконечности Новой Каледонии. Самая северная часть этой земли, которую мы видели, расположена под 19°37' южной широты и под 163°40' восточной долготы.
На следующее утро мы опять проплыли мимо области Балладд, где стояли на якоре. Из-за частого безветрия плавание становилось ужасно скучным и томительным. За два дня мы продвинулись не более чем на 20 миль, а так как земля, казалось, тянулась довольно далеко на юг, мы начали опасаться, что слишком поздно доберемся до Новой Зеландии, откуда, по слухам, должны были в последний раз отправиться к Южному полюсу. Но раз дело начато, надо его закончить. Между тем нас все сильнее сносило к востоку, так слаб и редок был ветер.
Вечером 22-го мы увидели выступающий тупой мыс и, поскольку был день коронации, назвали его мысом Коронейшн[515]. Риф, тянувшийся вдоль северного побережья, сюда не доходил, тем не менее из осторожности мы постоянно держались от берега милях в 4—5 и потому плохо различали его. Мы только ясно увидели, что цепь гор в глубине острова всюду имеет такую же высоту, как и горы, которые мы видели с места нашей якорной стоянки.
Утром оказалось, что над участком не меньше чем в полмили длиной поднимается густой дым. Поблизости от этого места на берегу стояло множество очень высоких фигур в виде колонн. Через подзорную трубу их можно было рассмотреть вполне отчетливо. Некоторые стояли уединенно и далеко друг от друга, но большинство располагалось большими группами. Мы приняли их за базальтовые столбы, наподобие тех, что встречаются вo многих частях света[516]. Такое предположение казалось нам тем более допустимым, что в этой части Южного моря мы совсем недавно видели несколько вулканов, в том числе один на Танне, а, по мнению наиболее проницательных и опытных минералогов, базальт — продукт вулканической деятельности. К вечеру мы обошли мыс Коронейшн и заметили множество таких столбов на плоском мысе, который вдавался далеко в море[517].
Утром 24-го мы увидели мыс, образующий восточную оконечность Новой Каледонии. Он был крутой, но не очень высокий и казался сверху совершенно плоским. На нем стояло множество упомянутых колонн, что не очень соответствовало предположению, будто это базальтовые камни. Этот мыс, названный капитаном Куком мысом Королевы Шарлотты, расположен под 22° 15' южной широты и под 167° 15' восточной долготы. Вечером в 7 часов с марса заметили далеко на юге еще один остров, а на следующее утро между этим островом и Новой Каледонией открылось еще много маленьких островов. Но из-за непостоянства ветра нам не удалось их как следует рассмотреть. Мы только заметили, что они окружены большим рифом, и, так как сквозь него не было прохода, вам пришлось повернуть на восток, чтобы корабль не выбросило на берег.
