Обитатели сего дивного края ни в чем, по-моему, не отличаются от жителей Тонгатабу и Эа-Уве. Они среднего роста, хорошо сложены, упитанны, но отнюдь не тучны, с каштановой кожей. Их язык, лодки, домашняя утварь, татуировка, то, как они подстригают бороду и пудрят волосы,— словом, весь их вид и все обычаи совершенно совпадают с тем, что мы видели на Тонгатабу. Мы только не могли за краткое время своего пребывания здесь заметить какую бы то ни было систему субординации, которая на Тонгатабу, напротив, бросается в глаза, а в почестях королю достигает едва ли не степени крайнего рабства. На Намокке мы не встретили никого, кто бы пользовался особым почтением или имел власть над другими, если не считать мужчины, которого наши матросы прозвали таможенным чиновником, ибо тот досматривал все подплывающие к кораблю каноэ. Возможно, нечто подобное можно сказать о женщине, пославшей за украденными у нас вещами. Великодушная заступница господина Паттена была, пожалуй, единственной на острове женщиной, которая не подстригала волос, и, поскольку мы на всех других островах Южного моря замечали, что право отпускать волосы является особой привилегией женщин определенного ранга, возможно, и она была представительницей знатного сословия, что чувствовалось и по ее поведению.
Однако из того, что мы не заметили здесь признаков сословных различий, вовсе не следует, что у этих островитян не существует никаких определенных форм правления. Напротив, сходство с соседями, которые все имеют монархическую форму правления, вообще пример известных до сих пор островов Южного моря заставляет предположить, что и здесь существует подобное общественное устройство. А их необычное сходство с обитателями Тонгатабу может служить почти что залогом общего происхождения с ними. Возможно, они имеют и общие религиозные представления, хотя ни я, ни кто-либо из наших спутников нигде на острове не встречали ни файетук, ни чего-либо вообще такого, что имело бы хоть малейшее сходство с местами погребения, которых так много на Тонгатабу.
Прежние путешественники свидетельствуют, что между 170° и 180° восточной долготы[449] от Гринвича и между 10° и 22° южной широты лежит множество островов. Насколько мы теперь можем о них судить, все они населены одинаковым типом людей, говорящих на одном и том же диалекте, одинаково общительных и склонных к торговле. Так что все эти острова можно отнести к числу так называемых островов Дружбы. Все они густо населены, особенно те, на которых мы побывали. Тонгатабу весь производит впечатление сплошного сада. Эа-Уве, Намокка и близлежащие к ним острова тоже могут считаться одними из самых плодородных в Южном море. Можно предположить, что число жителей на всех этих островах составляет не менее 200 тысяч человек[450].
Здоровый климат и превосходные плоды позволяют этим людям совершенно не знать тех болезней, коим так легко подвержены мы, европейцы, а простота их понятий вполне отвечает непритязательности их нужд. В искусствах они достигли большего, чем другие народы Южного моря; в свободное время они занимаются резьбой и другими полезными ремеслами, а благозвучная музыка украшает их досуг. Сравнительно развитой вкус дает им еще одно преимущество: они лучше понимают и чувствуют цену телесной красоты, а это то самое чувство, что делает столь же приятными, сколь и долговечными нежнейшие человеческие отношения — взаимное влечение полов. Они, как правило, трудолюбивы, в отношениях же с чужеземцами скорее вежливы, нежели честны. Вообще стремление получить выгоду все больше вытесняет у этого народа подлинную сердечность, заменяя ее сухой вежливостью. Все это прямо противоположно характеру таитян, которые находят удовольствие в бездеятельности, но при этом слишком честны, чтобы стараться лишь произвести впечатление с помощью внешних манер. Зато на Таити и островах Общества есть много сибаритствующих эрриоев, чьи моральные устои изрядно подточены, тогда как на островах Дружбы пороки, порождаемые богатством, пока не распространились.
В полдень каноэ, сопровождавшие нас от Намокки, отстали и вернулись к различным низким островам, которые образуют кругом как бы множество плодородных и красивых садов. После полудня ветер ослаб и переменился, так что нас теперь сносило скорее в обратную сторону, чем несло вперед. Индейцы воспользовались случаем и опять появились рядом; они не жалели усилий, чтобы выторговать гвоздь или кусок ткани. К вечеру лодок прибыло так много, что они составили целую небольшую флотилию, и меновая торговля с обеих сторон пошла еще оживленней, чем прежде.
На другое утро каноэ появились опять, причем сразу же на рассвете; удовольствие было смотреть, как они подходили со всех сторон под парусами. Если ветер был попутный, они шли очень быстро, ибо у этих каноэ были хорошие ходовые качества, а большие треугольные паруса придавали им, особенно на отдалении, вид красивый и живописный.
Однако это продолжалось недолго; усилившийся ветер положил торговле конец. Мы покинули их и взяли курс к двум высоким островам, которые видели с места нашей стоянки. После полудня нас еще раз догнали три каноэ, на одном из которых было пятьдесят человек, и, покуда мы проходили узким проливом между обоими островами, они продали нам еще всяких товаров.
Больший из островов находился от нас к югу. На местном наречии он назывался Тофуа и, видимо, был обитаем. Некоторые индейцы, побывавшие у нас на борту, рассказывали, что там много пресной воды, кокосовых орехов, бананов и хлебных деревьев. Даже издалека можно было различить пальмы и множество казуариновых деревьев. Хотя земля в основном выглядела очень гористой, там не было недостатка в плодородных местах, поросших травами и кустарником. Скалы со стороны моря, казалось, были образованы лавой, а берег как будто покрыт черным песком. Мы подошли к острову на расстояние кабельтова[451], но нигде не смогли найти места, чтобы бросить якорь, так как глубина всюду была 80 саженей и больше. Пролив имел в ширину не более мили, а скалистый берег острова, открывшийся с этой стороны, был полон отверстий и пещер; кое-где камень напоминал колонны, впрочем довольно бесформенные.
Туман мешал как следует разглядеть собственно вершину острова, но было видно, что над ней поднимается довольно значительный пар. С этой стороны казалось, что дым вырывается с другого склона горы, но, когда мы добрались до другой стороны, нам стало казаться, что он поднимается с того склона, где мы были прежде! Подобный обман зрения позволяет заключить, что вершина горы полая и образует кратер, из коего и выходит пар[452]. На северо-западной стороне вершины, ниже облака, виднелось пятно, видимо недавно выжженное пламенем; во всяком случае, там совершенно не было заметно зелени, тогда как другие склоны поросли травой.
Когда мы находились в том месте, куда ветер нес дым, начался дождь, и многие из нас нашли, что вода, попадавшая в глаза, была жгучей и едкой. Вероятно, дождь захватил частицы, которые выбрасываются или испаряются вулканом. Зюйд-зюйд-ост, заметно покрепчавший, стал относить нас от этого острова столь быстро, что мы, так и не найдя подходящего места для якорной стоянки, не смогли даже издалека произвести многих наблюдений над вулканом. Это было тем более жаль, что как раз сие явление заметно влияет на земную поверхность и определяет многие перемены.
Мы плыли теперь на вест-зюйд-вест. На другой день, то есть 1 июля, около полудня, мы обнаружили остров, которого, судя по всему, еще не видел ни один мореплаватель. Тем более жадно мы устремились к нему и до наступления ночи подошли довольно близко, однако, остерегаясь прибоя, всю ночь лавировали против ветра, чтобы не подвергать себя опасности. Едва стемнело, как мы увидели на берегу множество огней — несомненный признак того, что остров был обитаем.
