Берег всюду был одинаков, поэтому нам стоило немало трудов найти другое место для высадки. Но едва мы вышли на остров, как люди, оставшиеся в шлюпке, закричали нам, что видят вверху на скалах, куда мы собирались взобраться, вооруженных дикарей. Так что пришлось нам грести дальше. Наконец мы добрались до места, где среди крутых скал имелся довольно широкий проход, через который можно было выбраться на остров. Вдоль берега, шагах в полутораста от него, тянулся плоский риф; в нескольких местах там могла пройти шлюпка. С этого рифа морские пехотинцы должны были обеспечить прикрытие нам с капитаном Куком.
В этом месте на берег были вытащены четыре каноэ, сделанные так же, как те, что мы видели на Тонгатабу, и тоже украшенные резьбой, но более простые и не такой чистой работы, как те. Они имели выносные поплавки (аутриггеры) из толстых брусьев; на некоторых были крыши из циновок, под коими лежали рыболовные снасти, копья и кусочки дерева, служащие, вероятно, факелами во время ночной ловли. В каждое из этих каноэ капитан положил подарки: стеклянные бусы, гвозди и медали. Но пока он этим занимался, я увидел, как из расщелины выходит группа индейцев. Мы тотчас отступили на несколько шагов.
Двое туземцев, раскрашенные, как уже было описано, черной краской и с украшениями из перьев на головах, с яростным криком побежали на нас, потрясая копьями. Напрасно мы пытались вступить с ними в дружеские переговоры. Капитан хотел выстрелить в них, но мушкет дал осечку. Ввиду явной опасности он попросил нас тоже открыть огонь, однако и наши мушкеты отказали. Решив, что мы беззащитны, индейцы еще более осмелели и бросили в нас два копья. Одно пролетело на волос от капитана Кука; к счастью, он успел вовремя наклониться. Другое пронеслось так близко от моего бедра, что черная краска, которой оно было намазано, испачкала мне платье. Мы попытались выстрелить еще раз; наконец мой мушкет сработал. Хоть он и был заряжен дробью, выстрел попал прямо в цель, пуля же господина Ходжса прошла мимо.
Наши выстрелы послужили сигналом матросам, оставшимся на рифе и оттуда открывшим заградительный огонь. Между тем они заметили, что, покуда мы отходили, другая толпа индейцев попыталась зайти нам в тыл и перерезать дорогу. Однако этому плану помешал осуществиться заряд дроби, который я выпустил по двум передним воинам; другие тоже остановились, и это дало нам время воссоединиться с нашими людьми.
Стрельба продолжалась все время, покуда мы видели индейцев. Особенно долго не могли успокоиться двое из них. Они стояли за кустами и, даже когда их товарищи уже ушли, все потрясали своими копьями. Наконец, видимо, их ранило, потому что они убежали вдруг со страшным криком. Тогда мы вернулись в шлюпки и решили более не связываться с этими людьми, которых никакие просьбы не могли побудить дружелюбно отнестись к нам. Возможно, сама природа, сделавшая их страну почти неприступной, обрекла их на необщительность. Весь остров, как вообще все низкие острова, состоял из одной коралловой скалы; мы видели на нем лишь несколько кокосовых пальм, других плодовых деревьев здесь вовсе не было. Однако я думаю, что внутренние местности острова не такие пустынные и там может расти немало съедобных растений. Вполне возможно, что посредине его находятся плодородные равнины, возникшие на месте постепенно высохшего внутреннего озера.
Землетрясение ли стало причиной того, что столь большая коралловая скала поднялась на 40 футов над поверхностью моря, или что-либо иное — на этот вопрос пусть ответят будущие физики[443].
Каноэ и оружие туземцев напоминают те, что мы видели на Тонгатабу; вероятно, у обитателей обоих островов общее происхождение. Однако число живущих здесь невелико, они еще очень нецивилизованны, дики и ходят нагими. Длина всего острова, видимо, около 3 миль, расположен он под 19° 1' южной широты и 169°37' западной долготы. Мы назвали его островом Дикарей (Savage Island) [Ниуэ][444].
Вернувшись к кораблю, мы подняли шлюпки и на другое утро поплыли под парусами на запад. Большой кит с высоким спинным плавником очень шумно пускал фонтан воды недалеко от судна, и, как всегда, сопровождали нас птицы и рыбы.
По нашим предположениям, мы находились неподалеку от острова А-Намока [Номука], или Роттердам (который относится к архипелагу Дружбы [Тонга] и был открыт Тасманом в 1643 году). Поэтому в ночь с 23-го на 24-е капитан приказал убрать паруса. Это оказалось весьма своевременной мерой, ибо уже в 2 часа утра мы услышали шум волн, разбивавшихся о берег, а на рассвете действительно увидели землю. Мы направились к ней.
Земля эта состояла из множества низких островов, образовывавших вместе большой риф. Другой такой же риф находился дальше к северу.. Мы взяли курс к самому южному острову. В 11 часов, когда мы находились еще на расстоянии морской мили от берега, оттуда нам навстречу отошло каноэ. Хотя в нем сидели только два человека, они совершенно спокойно гребли к нам, но, увидев, что корабля им не догнать, вернулись к берегу. Бросалась в глаза разница в поведении этих островитян и тех нелюдимых дикарей, с которыми мы познакомились незадолго до того. Мы могли убедиться наглядно, что сии острова по праву заслуживают названия островов Дружбы.
После полудня ветер ослабел, а ночью установился полный штиль. За это время течением нас поднесло так близко к рифу, что мы боялись на него наскочить. Но утром подул легкий ветерок, и скоро мы удалились от опасного места.
На следующий день мы прошли между рифами и низкими островами, образовавшими окружность, внутри которой море было совершенно тихое и гладкое. Эти острова были несколько повыше обычных коралловых; лес и группы деревьев придавали им очаровательный вид. Похоже, что на этих островах вообще ни в чем не было недостатка и что они довольно густо населены, ибо на берегу под деревьями уже виднелось несколько хижин. На восточной стороне одного из этих островов находился белый отвесный утес; на нем можно было различить как будто горизонтальные слои. Издалека он напоминал бастион разрушенного замка и имел вид тем более живописный, что внизу порос низким кустарником и высокими пальмами.
К полудню ветер утих, и островитяне воспользовались этим. В разных местах были спущены на воду каноэ. Хотя корабль находился от них в доброй морской миле, некоторые гребли так резво, что через час уже приблизились к нам. Подойдя к кораблю на расстояние примерно ружейного выстрела, они стали что-то выкрикивать и под эти возгласы подплывали все ближе.
В первом каноэ находились три человека, по виду совершенно похожих на жителей Эа-Уве [Эуа] и Тонгатабу (оба эти острова мы посетили в октябре 1773 года). Как только они подошли к кораблю, мы спустили им на бечевке бусы и гвозди. Они в ответ незамедлительно отправили на палубу связку бананов и несколько отменно вкусных пампельмусов (Shaddocks, или Citrus decumanus). К сему подарку была присовокуплена также ветка, полная красных плодов пальмового ореха, или пандануса (Athrodactylis), которые здесь, на островах Дружбы считаются символом мира. Таким образом, предварительные переговоры были как бы закончены, после чего они продали нам весь свой запас пампельмусов и других плодов, а потом и сами поднялись на борт.
Тем временем подоспели и другие каноэ. Туземцы отдавали нам свои товары с таким доверием, словно мы были знакомы давным-давно. Они сообщили названия всех соседних островов. Остров с высокими скалами назывался Терре-фечеа [Телекивавау], другой, чей вид показался нам таким живописным, они называли Тонумеа. Оба находились к востоку от нас; к западу же лежали острова Манго-нуэ и Манго-ити (Большой и Малый Манго), а к юго-западу — Намокка-нуэ и Намокка-ити (Большой и Малый Намокка). Первый из них Тасман наименовал также островом Роттердам.
После полудня опять подул ветер, и мы сразу поплыли к Намокке как к наиболее крупному острову. Чем ближе мы к нему подходили, тем больше каноэ приветствовало нас. Они спешили от окрестных островов с плодами, рыбой, поросятами и меняли все это на гвозди и старые тряпки.
