Переписка Державина с Гудовичем началась ещё до прибытия нового губернатора в Тамбов. В первом письме Державин извинялся, что задержался в пути из-за болезни жены. «Приятно мне донесть вашему превосходительству, что в проезд мой чрез Рязань был я с женою моею у ваших любезных деток. Они находятся в желаемом здравии, нарочито веселы, только с нетерпеливостию ожидают вас, так как сие бы и нам принесло не малое удовольствие, чтоб возвращение вашего в-пр. было благополучно».
Губернатор и наместник попытались дружить семьями. Вроде бы повторялась олонецкая история, но Гудовича, в отличие от Тутолмина, Державины не считали напыщенным павлином. «Я здесь после Петрозаводска подлинно душевно и телесно воскрес», — писал Державин в те идиллические дни. По расчётам Державина, рубль в Тамбове был раза в три весомее, чем в Петрозаводске: низкие цены, изобилие мяса, рыбы и овощей.
Боевой генерал равнодушно относился к управленческим неурядицам. На рыхлых статских чиновников он поглядывал свысока, а Державин — бывший гвардейский офицер, одна выправка чего стоит. К тому же — известный пиит, приближенный к императрице.
Катерина Яковлевна писала Капнисту: «Начальник очень хорош; кажется, без затей, не криводушничает, дал волю Ганюшке хозяйничать; теперь совершенный губернатор, а не пономарь». Державин не упускал случая продемонстрировать Гудовичу свою приязнь. Когда наместник пожаловал в Тамбов — его встречали цветами, венками и театрализованным представлением с хорами. А какой пир закатил Державин в честь генерала! Катерина Яковлевна всё устроила наилучшим образом: вина из Петербурга, сласти из Малороссии, от Капниста… «Устраивались приятные собрания и увеселения, так что начало знатное дворянство не токмо в губернский город часто съезжаться, но и строить порядочные домы для их всегдашнего житья, переезжая даже из Москвы», — горделиво вспоминал Державин много лет спустя.
Застройка города по новому плану — вот первая задача для Державина. Гудович знал, что императрица хотела бы видеть в каждом губернском городе каменные здания, чистые мостовые, театры, учебные заведения… Ничего этого в Тамбове не было. Для начала новый губернатор попытался замостить улицы и приступил к строительству плотины.
Гудович благосклонно выслушал рассказ Державина о подготовке строительства народного училища и сиротского дома. Он понимал, что Тамбов по архитектурному содержанию не соответствует статусу губернского города, и призывал Державина в первую очередь заняться градостроительством.
Помощником Державина по строительным делам, конечно, стал Львов — по переписке. В Тамбове он не работал, но подобрал для Державина «искусного каменного мастера» — итальянца Лукини. Началось возведение театра. Строительные заботы затягивали губернатора — он лихорадочно подыскивал работников, добывал железо и кирпич. Пермскому губернатору Колтовскому в те дни Державин сообщал, что в губернском городе Тамбове предполагается приступить к сооружению «казенного каменного строения», и просил прислать необходимого и редкостного для Тамбова «сибирского мягкого железа».
Незамощённые улицы, непролазная грязь… Единственная отдушина — усадебки в пригороде. Таких уютных уголков в Карелии не было! Но в этих усадьбах сидели помещики, с которыми губернатору приходилось сражаться.
Дом Державина стал центром общественных собраний, концертов; при губернаторской квартире устроили даже школу, в которой детишек обучали арифметике и грамматике. Державины хлебосольно принимали гостей: у них побывало, кажется, всё местное дворянство.
Державин устроил в Тамбове типографию, где начала свой путь первая в России провинциальная газета «Тамбовские известия», публиковались книги светского содержания и переводы иностранных романов. Державин гордился газетой, понимал, что в Петербурге оценят эту новацию. Типографские станки не порастали мхом, работа спорилась бурно. В державинской типографии вышли в свет книги: «Граф Вальмонт, или Заблуждения рассудка», «История короля Генриха Великого», «Таблицы восхождения и захождения солнца в Тамбове, сочинённые по астрономическим наблюдениям». Издавались там и стихи Державина. Но гордостью губернатора была газета — первая в России губернская газета, которую он редактировал! При типографии открыли книжную лавку, а при лавке — публичную библиотеку, первую в Тамбове. При тогдашней дороговизне на книжном рынке библиотека, в которой можно было взять книгу за щадящую плату, стала вратами учёности для многих горожан.
Державину было, чем похвастать перед просвещённой царицей: в городе открылся театр, появилось народное училище с четырёхгодичным сроком обучения. Много сил губернатор приложил для развития судоходства по Цне, а предложенное им шлюзование реки позволило доставлять в Тамбов лес и строительный камень.
В письме генерал-губернатору Державин указывал на слабость судебной власти в губернии: «Я примечаю, что обвиняются здесь всегда малые чины, а большие, коих из дел сих изволите увидеть, оправдываются. По мнению моему, закрывать в искании и в приговоре винного не есть человеколюбие, но напротив, зло, вредящее обществу».
В Тамбове не нашлось даже правовой литературы — ни одного сборника законов! Суды работали произвольно, «на честном слове», — не суды, а сплошная прореха. Возможно ли в таких условиях искоренить чиновничью круговую поруку?
Тамбовские тюрьмы до Державина пребывали в страшном запустении: тесный полуподвальный смердящий хлев, в который загнали 200 человек обоего пола, — вот что представляла собой тамбовская тюрьма. Молодые воришки, которых ещё можно было вразумить, теснились вместе с душегубами и умалишёнными. Получалось не тюремное заключение, а смертная казнь, да и только.
Державин писал:
«При обозрении моем губернских тюрем в ужас меня привело гибельное состояние сих несчастных… Более 150 человек, а бывает, как сказывают, нередко и до 200, повержены и заперты без различия вин, пола и состояния в смердящие и опустившиеся в землю, без света, без печей, избы, или, лучше сказать, скверные хлевы. Нары, подмощённые от потолка не более ¾ разстоянием, помещают сие число узников, следовательно согревает их одна только теснота, а освещает между собою одно осязание». Державин не просто критиковал, он уже готовил строительство нового острога. А нерасторопных юристов предлагал наказывать оригинальным способом: «Признаюсь я вашему высокопревосходительству, что господам уголовным судьям, между разговорами, приятельски советовал я взять способ к скорейшему решению их распри и разноголосицы тот; чтоб они, хотя когда из любопытства, один раз заглянули в тюрьму и увидели, как страждут там люди».
Словом, Державин сделал всё для того, чтобы Лермонтов через полвека сумел написать о Тамбове:
Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальный,
Теперь же, право, хоть куда.
Там есть три улицы прямые,
И фонари и мостовые,
Там два трактира есть, один
Московский, а другой Берлин.
Там есть ещё четыре будки,
При них два будочника есть;
По форме отдают вам честь,
И смена им два раза в сутки;
Там зданье лучшее острог,
Короче, славный городок.
Впечатляющее здание острога — это уж точно заслуга Державина. Устройством тюрем Державин всегда интересовался особо. Наказания должны исправлять, а не уничтожать провинившегося — по крайней мере в идеале, к которому Державин стремился.
С удивлением поглядывали тамбовчане на строительство острога, а Державин приказал ещё и обустроить отдельный дом для умалишённых.
Где выискать верных и достойных соратников?.. В Петрозаводске оставался старший советник правления Свистунов — Державин доверял ему, хотел перевести в Тамбов. В Тамбов Свистунова устроить не удалось, но верный товарищ помог Державину продать новому олонецкому губернатору мебель, оставшуюся в Петрозаводске. А Свистунов, с которым Державин надолго сохранил дружеские отношения, вскоре оказался в столицах.
