Но у некоторых песен с хорошими мелодиями слова были для меня слишком сложными. Я очень хотела выучить одну мрачную и угрожающую песню, которую пели Карл и Георг Отсы[4], потому что этой песней можно было бы путать мерзкого следователя Варрика, который велел молодым русским парням увезти мою маму, а потом ещё и сам приходил рыться в наших вещах и гонялся за мной. Но как раз слова этой песни влетали в одно моё ухо и сразу вылетали из другого. Запомнилось лишь одно место: «Мы все за мир! Клятву дают народы! Мы все за мир! Пусть зеленеют всходы! Реют знамёна свободы!» Красивые песни вызывали злобу у этого жуткого типа, но к словам песни о свободе он наверняка бы прислушался.

Когда я рассказала об этом тате, он грустно улыбнулся. Он считал, что лучше мне не заговаривать с этим следователем, если он опять появится. Но если я никак не могу обойтись без пения, то самое подходящее — исполнять чёрным дядькам грузинскую песню «Сулико».

«Сулико» я пела чуть ли не каждый день вместе с мужским хором, и слова этой песни помнила хорошо: «Я могилу милой искал, но её найти нелегко. Долго я томи-и-ился и страдал — где же ты моя Сулико?»

Эта песня нравилась и Сирке. На моё заунывное пение она задирала морду кверху и начинала подвывать. К сожалению, гончая совсем не придерживалась мелодии, зато голос у неё был высокий и сильный. Плыкс-Поэнг смотрел на мать почтительно и тоже поскуливал. В одно прекрасное утро, когда мы вместе с Сиркой и мужским хором как раз распевали «Сулико», кто-то попытался помешать нашему концерту, постучав в дверь.

К счастью, это не был какой-то чёрный дядька, а вовсе упитанная тётенька в сером пиджаке в мелкую клеточку.

— Тэре! Здесь живёт товарищ Тунгал?

— Сейчас не живёт, — ответила я честно.

— Ой, а куда он переехал? — Тётенька сложила губы трубочкой. — Мне сказали…

— Никуда он не переехал, но сейчас он живёт в школе. Он сейчас в школе дежурит у телефона.

Тётенька усмехнулась.

— Значит, он живёт всё-таки тут! Слушай, похоже, ты маленькая шутница. А как тебя зовут?

— Леэло, — призналась я, глядя на тётеньку исподлобья.

Какая же это шутка? Разве я могу сказать, что тата живёт здесь, если сейчас его здесь нет, и я знала совершенно точно, что он живой и здоровый сейчас в школе! Не может человек одновременно жить в двух местах…

— Ну, ладно, я его найду.

Только когда она уже ушла, мне пришло в голову, что ведь и я тоже «товарищ Тунгал». «Товарищ ребёнок» — так назвала меня однажды очень мило и метко кондукторша в автобусе. «Товарищ ребёнок» звучало гораздо лучше, чем «маленькая шутница».

Нет, эта тётка не понравилась мне нисколечко. Я решила пойти в школу и выяснить, чего ей надо от таты. Поди знай, может, она строит планы заделаться моей мачехой. Тётя Анне не раз намекала, что, вероятно, вскоре тата заведёт себе новую «супругу», ведь на всём свете не сыскать такого мужчины, чтобы тридцать лет ждал жену из сибирского лагеря. На это тата всегда отвечал, что Симон Левин твёрдо обещал, что мама обязательно вернётся раньше, чем через пять лет, но тетя Анне недоверчиво покачивала головой: «Ну, посмотрим…», а мне было тревожно. В своей жизни я не знала ни одной хорошей мачехи. Золушка сухой корочкой питалась, когда её отец взял себе новую жену, и у Белоснежки мачеха была гадина! Анна Суси со своей поллитровкой по сравнению с ними просто ангел!

Нет! Пока не поздно, надо удержать тату за хвост, чтобы он не позволил тётке в пиджаке захватить место мачехи!

Но прежде надо было надеть сандальки — жуткая возня была с этой сандалькой Кóты, застежку которой тата починил тоненькой проволочкой, но ремешок от этого укоротился. И прежде чем Нóги и Кóта были обуты, к нам в дом прибыла самая частая гостья — тётя Анне. На гостью она была похожа только тем, что всегда притаскивала две авоськи, набитые подарками. Но по поведению старшая сестра таты была в нашем доме хозяйкой больше, чем я и тата вместе взятые.

На сей раз тётя Анне решила, кроме обычной уборки и мойки, устроить ещё и генеральное летнее проветривание, и поэтому не скомандовала мне идти в комнату читать и не погнала во двор играть, а приказала помогать ей вытаскивать из шкафов одежду и шапки. И до чего же всего этого было много! Тётя привезла из города новую бельевую верёвку и всю ту висевшую в шкафу на плечиках одежду, которая, по её мнению, не нуждалась в стирке, так на плечиках и развесила проветриваться на этой верёвке.

Там, обдуваемые ветерком, танцевали рядом мамина большая и моя маленькая мустъялаские[5] юбки, пальто таты и его куртка, и военный китель…

Прошло довольно много времени, пока я смогла удрать от тёти Анне. К школе я подбежала в тот момент, когда тётка в пиджаке, провожаемая татой, вышла из школы и зашагала к бежевой легковушке. Тата посмотрел на меня с таким выражением лица, мол, «что должен сказать ребёнок?» — и я пробурчала себе под нос ещё раз «здрасьте!».

— Снова здрасьте, — сказала тётенька гораздо более сладким тоном, чем тогда, когда говорила со мной. — Ваша дочка, товарищ Тунгал, да? Молодец девочка! Как тебя зовут?

Ого! Неужели тётенька думает, что за это коротенькое время я успела поменять имя? Как-то неловко было напоминать ей, что меня зовут Леэло, но ничего лучше не приходило в голову. И зачем только взрослые спрашивают у детей их имена, если они всё рано их не запоминают?

— Товарищ Леэло, — сказала я, заметив требовательный взгляд таты. Всё-таки это звучало изысканней, чем просто повторение имени! — А тебя как зовут, товарищ? — продолжила я взрослую беседу.

— Ха-ха-хаа! — тётенька в пиджаке оскалилась, среди обычных зубов один у неё был золотой. — У вас очень весёлая дочка, товарищ Тунгал! Она сможет выйти из любого положения, поверьте мне!

— Она у меня молодец, маленькая хозяйка! — сказал тата серьезно и кивнул.

Ого! Такой похвалы я от него никогда не слышала. Обычно я была или упрямая, или капризуля, или болтушка, или, в лучшем случае, дочка, — но хорошая хозяйка… Б воздухе витало что-то подозрительное! А вдруг и впрямь планируется привести в дом мачеху? Белоснежка, как известно, стирала бельё семи гномов, а мне что же, придётся драить клетчатый пиджак толстой тётеньки?

Тётенька как-то нехотя улыбнулась, опять сверкнув золотым зубом, торопливо погладила меня по голове и призналась:

— Меня зовут Иреэне! К сожалению, мне некогда, водитель ждёт, и вообще-то я сейчас уже должна бы быть в Муналаскме, в МТС. А вы, товарищ Тунгал, подумайте над моим предложением! Всего хорошенького, маленький товарищ!

Почему взрослые думают, что детям нравится махать им вслед? Это «всего хорошенького», казалось мне неуместным, но вежливости ради надо было разок поднять ладошку, когда товарищ Иреэне усаживалась в «победу».

— А что, эта Иреэне хотела бы стать моей злой мачехой? — спросила я у таты. Я ведь заметила, что вид у него слегка растерянный.

— Этого ещё не хватало! — рассмеялся тата, но сразу опять посерьёзнел. — В определенном смысле она приезжала меня сватать. Меня хотят назначить директором школы…

— Ой! Вот здорово! Таким директором школы, каким была мама?

— Как мама? Нет, немножко иначе… по правде говоря, совсем иначе! — усмехнулся тата и протянул мне руку. — Пойдём теперь домой, товарищ ребёнок.

— Тётя Анне, тата теперь станет директором школы! — громко объявила я, едва войдя в кухню.

— С чего ты взяла? — донёсся со двора сердитый голос таты. — Возьми свои глупые слова обратно!

— Ты сам сказал! — Я была потрясена, что он отказывается от своих слов. — Ведь только что сказал, что тебя хотят назначить директором школы.

— Хотят назначить — это совсем другое, чем то, что я сам хочу стать директором! — возразил тата и потянул носом воздух. — Ладно, оставим сейчас этот разговор! Похоже, Анхен состряпала что-то вкусное! Я так голоден, что слона бы проглотил.