— Я понесу тебя, маленькая принцесса. Только держись за меня крепче, — шепнул шотландец Элоизе. Он схватил девочку и сунул ее себе под руку, словно она была легким мешком с хворостом.

Пригибаясь и прячась за барханы, они побежали к собственному лагерю. Верблюды работорговцев, к которым сейчас было приковано внимание хозяев, бежали в прямо противоположном направлении.

Когда Герольт со спутниками забрался на вершину первой дюны, он оглянулся. Три палатки и шатер главаря горели ярким пламенем. Возле колодца Бир аль-Фалак по-прежнему раздавались крики ужаса. Хаос, царивший там, свидетельствовал о панике.

Никто из бандитов их не заметил и не бросился в погоню. Быстро, как только могли, путники под прикрытием дюн погнали своих верблюдов на север. Они использовали любую возможность, чтобы как можно скорее добраться до коридора между цепями дюн.

Не давая себе и верблюдам передышки, путники мчались вперед весь остаток ночи. Уже днем они решились на недолгую остановку, иначе верблюдов можно было загнать насмерть. Но как только Джамал решил, что животные достаточно отдохнули, путники снова сели в седла и продолжили бегство на север.

Кто-нибудь из них постоянно отставал, чтобы замести следы их небольшого каравана. Работорговцы могли отправиться в погоню, но в поисках следов при свете тонкого месяца они должны были потерять очень много времени.

Весь день путники оглядывались на южный горизонт, боясь, что там внезапно возникнут преследователи. Этот страх постоянно гнал их вперед, и он оказался сильнее, чем боль и усталость от жары.

И только утром третьих суток, когда поднялся сильный ветер и пустыню затянула пелена летавшего по воздуху песка, опасения путников исчезли окончательно. Было очевидно, что побег удался и бояться мести работорговцев уже нет причин.

Рыцари и бедуин добились своего: Беатриса и Элоиза снова оказались на свободе, а Святой Грааль был спасен!

Они лежали в низине, как мертвые.

Лишь когда солнце оказалось в зените, Джамал знаком объявил долгий дневной привал. Путникам едва хватило сил, чтобы позаботиться об уставших не меньше них верблюдах: снять с них грузы, дать им немного воды, связать передние ноги. Затем совершенно обессилевшие люди опустились на песок рядом с седлами и крепко уснули.

Раскаленный шар уже катился на запад, а горбы верблюдов отбрасывали тени, когда Герольт открыл глаза. Он проснулся от боли в костях. Оцепенение крепко держало его в своих тисках. Сейчас ему казалось, что он видел тяжелый сон, наполненный событиями последних недель. Среди этих событий было и удачное нападение на лагерь работорговцев.

Герольт открыл глаза, и его взгляд упал на Беатрису. Она лежала на песке всего в двух шагах от него. За недели, прошедшие со дня бегства из дворца эмира, ее волосы уже порядком отросли и теперь даже закрывали уши. Лицо девушки сильно загорело. В сословии, из которого происходил Герольт, загар считался чем-то вроде грязи, приметой, полученной во время работы в поле или за другим грубым занятием. Но он видел, что бронзовый оттенок очень украшает лицо Беатрисы.

Однако платье девушки порядком износилось и испачкалось, а под мышками и на груди порвалось. Конечно, девушке пришлось пережить грубые прикосновения бандитских лап. Но изнасилована она не была. В противном случае цена девушки на невольничьем рынке в Дофе могла понизиться.

Беатриса лежала на правом боку, и Герольт не мог не обратить внимания на ее грудь. Он совершенно отчетливо видел выпуклость, проступавшую через прореху шириной в три пальца. И при виде нежной кожи ее груди молодой рыцарь просто не смог справиться со своей фантазией и не позволить ей дорисовать очертания стройной, соблазнительной фигуры. Герольт был просто зачарован этим зрелищем, и его тело наполнилось сильным чувством, которое не посещало его уже очень давно.

Внезапно Беатриса открыла глаза. Их взгляды встретились. Девушка не пошевелилась, а рука ее не потянулась к груди, чтобы прикрыть наготу. На ее лице появилась легкая улыбка. Похоже, девушка догадывалась о том, что происходило с Герольтом, но все же не избегала его взгляда. Кровь ударила рыцарю в лицо. Ему показалось, что это мгновение растянулось на целую вечность.

А затем проснулся Мак-Айвор. Он потянулся, издав громкий затяжной зевок. Беатриса тут же протянула к груди левую руку и закрыла глаза.

Герольт, сердце которого бешено колотилось, откинулся на спину и перевел дух. Стыд и раскаяние охватили его. «Господи, прости мне эту минуту слабости! Я не знаю, что со мной произошло!» — мысленно взмолился он. Как же такое могло случиться?

Герольта не очень удивляло, что Морис за годы монашества ни одного дня не прожил без приступов слабости к женскому полу. Но то, что теперь и он сам оказался слаб перед искушением женщиной и отдался фантазиям, недостойным воина-монаха и рыцаря Грааля, не на шутку его испугало. Никогда впредь он не позволит себе так распускаться!

Позже Герольт с облегчением заметил, что Беатриса ни намеком, ни взглядом не напомнила ему об этой минуте слабости. Он же старался держаться от нее как можно дальше и избегал смотреть ей в лицо. Со временем он перестал смущаться при виде Беатрисы. Но тогда лишь по прошествии нескольких часов он снова вполне овладел собой и у ночного костра смог обменяться с девушкой ни к чему не обязывающими словами.

В течение тех дней, когда путники шли на северо-восток к побережью Магриба, Герольт утвердился в мысли, что придает слишком большое значение тогдашней минуте слабости. Беатриса, судя по всему, вообще не заметила, что он бессовестно разглядывал ее полуобнаженное тело. Так что у него не было повода ее стесняться.

Прошло еще десять долгих дней, и наконец перед путниками предстали стены портового городка Зефира Магна. Их путешествие по пустыне окончилось.

— Здесь вы можете не опасаться мамелюков, — сказал рыцарям Джамал. — Благодарю Аллаха за то, что он позволил мне привести вас в это место и тем самым отдать вам огромный долг. Да хранит вас Всевышний и в дороге на родину, друзья мои!

За время путешествия Джамал и европейцы действительно по-настоящему подружились.

Хранители Грааля настояли на том, чтобы Джамал не только взял себе верблюдов, но и позволил отблагодарить себя, приняв в дар два из четырех оставшихся у них драгоценных камней. Несомненно, в Сиве шейх найдет торговца, которому он сможет дорого продать эти драгоценности. Своими же деньгами рыцари собирались оплатить проезд на корабле, который доставит их из порта Зефира Магна в Европу.

Бедуин решил отправиться в пустыню северо-восточнее Сивы, чтобы найти и собрать там остатки своего племени. Он не стал тратить лишних слов на прощание. Правда, напоследок он произнес удивительную речь. Когда Морис вознес небесам благодарность за то, что рыцари наконец вышли из пустыни и теперь возвращаются к цивилизации, Джамал с улыбкой сказал:

— Однажды ты вспомнишь этот день с совершенно иными чувствами. Ни один человек, поживший в пустыне, не остается к ней равнодушным. Он то и дело будет находить в своей душе зарубки, оставленные этим немилосердным краем. Снова и снова то тайно, то явно он будет тосковать по пустыне. Потому что она совершает чудеса, невозможные в странах с мягкой природой. Салам, друзья мои!

С этими словами Джамал сел на верблюда, укрепил на седле веревку, которая вела к первому из связанных в цепочку животных, еще раз поднял в знак прощания руку и отправился в пустыню, без которой не мыслил своей жизни.

— Тосковать по пустыне? Ни за что, мой любезный бедуин, — сказал радостно улыбавшийся Морис. — Меня пустыня больше никогда не увидит! Да уберегут меня от нее Пресвятая Богородица, все святые и великомученики! Во всяком случае, по своей воле я туда больше не отправлюсь.

Мнение француза разделял и Мак-Айвор. Он надеялся найти в Зефире Магне не только удобное пристанище, но и трактир, в котором продавалось вино. Он клятвенно заверял друзей, что лишь вино способно принести полноценный отдых. Жажда настолько измучила шотландца, что утолить ее он мог только с помощью полного кувшина.