— Да, — сказал Тирант.

Императрица продолжала:

— С другой стороны, внешние воспаления не так опасны, как внутренние, потому что нарыв всегда можно вскрыть ножом. И хоть это и болезненно, но быстро проходит. Когда же начинают гнить какие-нибудь органы в животе или в груди у человека, то помочь ему невозможно, и лихорадка сжигает его день и ночь, и он плюется кровью и слизью, и ему больно мочиться, как будто все внутри у него набито колотым стеклом, а глаза у него краснеют, и он слепнет и в конце концов отходит в мир иной, изнемогая от скорби, в вони и нечистотах, всеми оставленный.

— Да, это ужасно, — сказал Тирант.

— С другой стороны, на войне можно получить рану, которая хоть и имеет вид внешнего повреждения, но перекидывается постепенно и на внутренние органы, — говорила императрица.

Тирант незаметно погрузился в сон и не слышал, как Кармезина вышла из комнаты. А государыня все говорила и говорила, и видит Бог, давно уже Тирант не спал так сладко, как под звуки ее убаюкивающего голоса.

И во сне к нему медленно приходило исцеление.

Едва к Тиранту вернулась способность вставать с постели, стоять на собственных ногах без дополнительной опоры и даже ходить, он тотчас воспользовался этим преимуществом и вошел в спальню к принцессе.

Кармезина в это время была занята с гребнями и украшениями для прически. Тирант вошел в тот момент, когда она собрала волосы в пучок и подняла их, открыв затылок и тонкую шею. При виде этого сокровища Тирант тихо вскрикнул, а принцесса выпустила из горсти волосы и обернулась к нему.

— Что это вы себе позволяете, севастократор? — воскликнула принцесса. — По какому праву вы сюда вошли?

Тирант смотрел на нее улыбаясь и молчал. А она положила на стол свой хорошенький гребешок из черепашьего панциря и, приблизившись к Тиранту, строго сказала:

— Если вас здесь застанут, то могут заподозрить в низких намерениях. Это-то вы понимаете?

Не отвечая, он поднял ее на руки и закружил по комнате, приостанавливаясь лишь для того, чтобы наклониться над ней и поцеловать ее веки, рот или соски. Кармезина обхватила его за шею и прижалась к нему, радуясь тому, какая крепкая у него грудь и какие сильные плечи.

— Вы несносный человек, — объявила Кармезина. — Врываетесь в спальню к принцессе и хватаете ее, как вам вздумается, а после таскаетесь с нею, как медведь с добычей.

Она сказала это потому, что Тирант тихонько смеялся, не разжимая губ, и это напомнило ей медвежье рычание.

Тут он остановился и посмотрел на нее с такой любовью, что у нее остановилось сердце.

— Вы и вправду так меня любите? — вырвалось у нее.

Он молча улыбнулся и провел кончиком носа по ее переносице, а когда она зажмурилась, снова поцеловал ее.

— Императрица!

Тирант с принцессой на руках быстро повернулся на голос. В спальню вбежала одна из приближенных девиц Кармезины — очевидно, сочувствуя любви своей госпожи, она стерегла комнату снаружи, следя за тем, чтобы туда никто не вошел и не помешал влюбленным.

Теперь эта девушка выглядела испуганной.

— Ее величество идет сюда, чтобы прочесть молитвы.

Тирант осторожно отнес Кармезину к ее туалетному столику и оставил там. Затем огляделся по сторонам в растерянности: спальня принцессы была такова, что спрятаться там было решительно негде: ни портьер, ни больших сундуков.

Он колебался, впрочем, недолго и без лишних раздумий бросился на пол в углу комнаты, а принцесса схватила в охапку приготовленные для одевания платья, юбки и плащи и навалила их кучей на Тиранта. Затем она преспокойно уселась сверху и принялась водить черепаховым гребнем по волосам.

Вошла императрица. Она была полностью одета и причесана и, казалось, испытала неприятное удивление, застав дочь неприбранной.

— Вам следовало бы поторопиться, дитя мое, — сказала императрица, — потому что ваш отец ждет вас. Он желает прослушать утренние молитвы вместе с вами.

— Эти ужасные волосы, матушка! — промолвила Кармезина, заставляя гребень запутаться в густых прядях. — Должно быть, мне снились тревожные сны, от которых все мои волосы перепутались, и вот теперь приходится разбирать их, чтобы не вырвать все из головы при неосторожном причесывании.

— Ничто не приводит мысли в порядок так хорошо, как тщательно причесанные волосы, — согласилась императрица. — Не стану вас торопить — сделайте все хорошенько.

И она уселась рядом с дочерью, расположившись на самой голове скрытого под одеждой Тиранта. И когда он представлял, что именно сейчас находится прямехонько над его левым глазом и левой ноздрей, ему делалось дурно.

— Император еще не разговаривал с вами о том празднике, который он собирается задать в столице в честь победы над Великим Караманем? — осведомилась императрица и чуть поерзала, устраиваясь поудобнее (ибо голова Тиранта имела шарообразную форму и, следовательно, оставалась малопригодной для сидения).

— Нет, — ответила принцесса, выпутывая свой гребень из очередной беды. — А что это будет за праздник?

— Грандиозный! — сказала императрица. — Начнется с торжественного пиршества в честь всех знатных и прекрасных дам столицы. Столы будут накрыты на большой городской площади, и они послужат естественной преградой для ристалища. И пока дамы и немолодые сеньоры будут пировать, все юные и доблестные рыцари сойдутся на ристалище в благородных поединках. На других площадях установят статуи и фигуры. Думаю, уже сейчас мастера трудятся, изготавливая фонтаны, которые будут изливать вино и сладкую воду для всех желающих.

— Должно быть, получится великолепно, — заметила принцесса.

Она потихоньку запустила руку в ворох одежд, нашла волосы Тиранта и стала перебирать их, пропуская между пальцами.

— Надеюсь, севастократор оправился достаточно, чтобы принять участие в ристаниях, — проговорила императрица.

— Это не мне судить, матушка, — отозвалась принцесса. — Как бы я смогла судить об этом, коль скоро я не лекарь? Да и самого севастократора я не видела уже давно.

— Уверяют, будто он уже начал вставать на ноги и даже ходить без посторонней помощи, — сказала императрица.

— Я рада слышать это, — преспокойным тоном молвила Кармезина. А сама тайком накручивала волосы Тиранта на пальцы и злодейски путала их, чтобы затем разглаживать и причесывать.

Императрица посмотрела на дочь. Кармезина замерла, не вынимая руки из груды одежд, и с самым невинным выражением лица улыбнулась.

— Я уже почти совершенно готова, матушка, — сказала принцесса. — Осталось лишь надеть верхнюю одежду и закрепить прическу.

Императрица грузно поднялась.

— Не буду мешать вам. Поторопитесь, государь уже ждет.

И с этим мать принцессы вышла из ее спальни.

Тирант не видел того, что происходит, и не все понимал из услышанного, поэтому и после ухода императрицы он продолжал некоторое время лежать в неподвижности. Он боялся и дохнуть под тяжелыми бархатными одеждами, хотя меховая оторочка и причиняла ему множество страданий.

А принцессу начали одевать и шнуровать, и тяжесть, что придавила Тиранта, постепенно облегчалась. Сперва его избавили от лифа, потом от блио, затем от верхних юбок и наконец от обширного плаща. Под плащом и обнаружился севастократор, изрядно помятый и чрезвычайно красный. Волосы его торчали дыбом.

Он сел на полу и встряхнулся, точно зверь, перенесший трепку.

— Боже праведный! — вскричала Кармезина. — В каком это вы виде, севастократор! Как вам не стыдно! — Она бросила ему гребешок. — Приведите себя в порядок, иначе я не стану и глядеть на вас.

Он принялся покорно приглаживать тот вихрь, что устроила на его голове принцесса. Тем временем придворные девицы закрепили прическу Кармезины множеством заколок и укрепили в ее волосах драгоценные камни.

— Мне пора уходить, — сказал Тирант, приближаясь к ней.

— Да, — отозвалась Кармезина. Она не сводила с него взгляда и улыбалась через силу. — Вам пора уходить. Но мы ведь увидимся на мессе?