На другой день после этого разочарования Диафебу с его людьми предстояло покинуть Константинополь, чтобы вернуться к Тиранту, однако неожиданное происшествие задержало его в столице.

Пять больших кораблей показались на море. Развернув паруса, они приближались к гавани столицы. Император опасался, что это его враги генуэзцы, и потому он отложил отъезд Диафеба.

Диафеб со своими людьми отправился к порту. В тревожном ожидании минуло несколько часов, прежде чем Диафеб разглядел знамена.

— Слава Богу и всем святым! — воскликнул он и немедленно отправил к императору гонца — доложить о том, что на подмогу Византии прибыли союзники и друзья, рыцари святого Иоанна с Родоса. Ибо он узнал белые кресты, нашитые на их плащи.

— Вы уверены в том, что это не враги, переодетые друзьями? — спросил у Диафеба один из греческих рыцарей.

Тот изумился:

— Как такое возможно? Ведь для того и созданы человеком различные символы, значки и гербы, которые носятся на видном месте, на щите и на знамени, чтобы легко можно было отличить друга от врага! Носить чужие знаки противно божеским и человеческим установлениям, не говоря уж о том, что это противно самой природе! И потому уверяю вас, сеньор: если бы кто-то помимо рыцарей святого Иоанна нашил на свою одежду эти белые кресты, то был бы тотчас спален огнем божественной справедливости. Да и, кроме того, сами подумайте: откуда бы наши враги взяли столько белых крестов?

Выслушав эти доводы, греческий рыцарь удивился мудрости Диафеба и тотчас согласился с ним.

Когда корабли причалили и иоанниты ступили на византийскую землю, их встретил гром длинных медных труб, и трубы эти ревели так, словно были приложены к губам архангелов и надрывались от их мощного дыхания.

Кругом стояли горожане, и в толпе чередовались дорогие одежды и жалкие лохмотья; в минуты сильной радости или сильной скорби жители столицы смешивались в единую толпу. Все они размахивали рукавами и платками и кричали приветствия. А впереди всех стояли рыцари в блестящих доспехах и простые воины в хороших кольчугах, и все это сверкало под византийским солнцем.

Сквозь пеструю сияющую толпу медленно двигались рыцари в простых темных плащах с белыми крестами, и эта простота выглядела на фоне пестроты еще более изысканной. Целый дождь цветов и лент сыпался на рыцарей-иоаннитов, но ни один цветок, ни одна лента не сумели расцветить их одежд; даже под этим карнавальным ливнем иоанниты оставались чисты и суровы.

Широкая длинная улица рассекала великий город надвое; она поднималась от порта прямо к императорским дворцам. По ней и текло шествие, а на обочинах, на крышах, в окнах — повсюду стояли люди и выкрикивали приветствия; ни одного слова нельзя было разобрать, но все вместе они сливались в радостный гул. Звук архангельских труб летел по улице, как живое существо, и, если бы хоть один человек поднял голову и взглянул наверх, он заметил бы, как в вышине незримо переливаются перья расправленных крыльев.

Император встретил приора ордена Святого Иоанна в тронном зале и обнял его как старого друга.

— Я тотчас прикажу устроить в вашу честь великолепный пир! — сказал император. — Это заставит вас забыть тяготы пути, который вы предприняли из любви ко мне.

— Мы привыкли к лишениям, — ответил приор, с благодарностью наклоняя голову, — и прибыли сюда не ради отдыха и пиршеств, но желая оказать помощь Тиранту Белому, который бьется сейчас против наших общих врагов турок. И потому ваше величество окажет нам большую услугу, сообщив о том, где сейчас находится этот рыцарь.

— Здесь его родственник и ближайший соратник, сеньор по имени Диафеб, — произнес император. — Вы познакомитесь с ним за пиршественным столом, и он расскажет вам о своем брате куда больше, чем я.

Печальная река Трансимено бежала сквозь клубящуюся серую мглу. Туман и дым смешались над ее водами, наползая в долину с холма, на котором стоял городок Алакрион. Пологий этот холм удерживал два кольца стен и сотню домов. Серый цвет главенствовал здесь над остальными: строительный камень и трава словно выцвели под солнцем, да и само небо утратило яркость синевы и приобрело блекло-фиолетовый оттенок.

Долина была затянута дымом. Горели дома, стреляли бомбарды. Безмолвные воды утекали вдаль по долине и, достигнув конусовидной горы, исчезали, и казалось, будто Трансимено сливается возле горизонта с одной из подземных рек, Стиксом или Ахероном. И если проплыть по Трансимено вверх по течению, от Алакриона до горы на горизонте, то встретишь покой и забвение.

Отряд иоаннитов и византийцы Диафеба приблизились к Трансимено на пятый день после прибытия кораблей с Родоса. Выстрелы со стен Алакриона были здесь почти не слышны, такой властной оказалась тишина, исходящая от речных вод. Воины в черных орденских плащах и с неподвижными флажками на копьях застыли у подножия холма, глядя на то, как беззвучно идет бой.

Турки засели в Алакрионе; отряд христианских рыцарей пытался штурмовать стены, с которых по ним палили из бомбард.

Несколько лестниц, покачнувшись в небе, пали на стену и тотчас отяготились человеческими фигурками. Под воротами разложили огонь. С левой стороны участок стены обвалился, явив провалом толпу воинов, готовых обороняться. Десяток храбрецов устремился к провалу, и там закипела схватка.

Тем временем со стен продолжали стрелять и метать в осаждающих камни.

— Туда! — воскликнул Диафеб. — Ударим разом и возьмем этот город во славу Божью!

Они пришпорили коней и помчались в сторону Алакриона.

Внезапное появление подкрепления решило дело. Турки отступили в глубину города, но сражаться на улицах побоялись. Жители Алакриона набрасывались на своих мучителей и разили их везде, где находили, а женщины к тому же бросали им на головы тяжелые предметы и обливали кипятком и нечистотами.

Спешившись, Диафеб с мечом в руке побежал по городу. Несколько раз ему приходилось вступать в поединки, но они долго не длились.

— Тирант! — кричал Диафеб. — Гдe Тирант Белый? Где севастократор?

Но никто не мог указать ему, где находится его брат.

Возле ворот еще кипел бой. Иоанниты бились с турками, сражая одного за другим. Тем некуда было отступать, и они погибали, желая перед смертью лишь одного — забрать с собой на тот свет как можно больше христиан. Трупы громоздились возле ворот, окованных металлом, но выбитых и валяющихся вместе с искалеченными петлями. И мертвецы падали на эти створы, как воины древности на собственные щиты.

В развевающихся плащах иоанниты метались по улицам и перед воротами, настигая врагов. Рыцари ордена выглядели ангелами, и ни один грешник не мог ускользнуть от их карающей руки; сами же они представлялись неуязвимыми. Однако это было не так, и несколько их уже пали, а на белых крестах проступили красные сердца.

Опускались сумерки, и в темноте быстрее бежали воды Трансимено. Казалось, они сгустились от пролитой крови, и преисподняя — там, за горой, — призывала к себе эту кровь.

Зажглись факелы. Преследование врагов продолжалось и в темноте. Любой турок, что подавал еще признаки жизни, был в ту ночь безжалостно заколот кинжалом, а если где-нибудь находили христианского воина, тяжело раненного или даже при смерти, его доставляли в церковь, и там братья иоанниты перевязывали его раны и ухаживали за ним.

С факелом в руке Диафеб остановился возле глубокого рва под стеной Алакриона. Сломанная лестница валялась рядом, под ней — двое убитых. В большой воронке лежало несколько камней, сброшенных со стены утром. А в глубине рва кто-то вдруг пошевелился и тихо застонал.

Диафеб направил туда факел так стремительно, что пламя зашумело, и из мрака выступило лицо Тиранта — точнее, половина этого лица, ибо вторая была залита чернотой.

— Сюда! — закричал Диафеб.

Но вокруг все были заняты — кто преследовал врагов, кто собирал добычу, так что Диафебу пришлось хватать за руку первого попавшегося солдата и приводить его в чувство пощечиной.