Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А они только глазами хлопают и — хоть на кол их сажай — не никнут!

Так все молча и примерли, а отчаявшийся Игемон — после всех.

Из чего следует, что даже и в терпении должна быть соблюдаема умеренность.

XI

Наконец мудрейшие из жителей задумались надо всем этим:

«Что такое? Куда ни глянь — кругом шестнадцать!»

И, солидно подумав, решили:

— Всё это оттого, что нет у нас личности. Необходимо нам создать центральный мыслящий орган, совершенно свободный от всяких зависимостей и вполне способный возвыситься надо всем и встать впереди всего, — вот как, например, козёл — в стаде баранов…

Некто возразил:

— Братцы, а не довольно ли уж претерпели мы от центральных личностей?..

Не понравилось.

— Это, кажется, нечто от политики и даже с гражданской скорбью?

Некто всё тянет:

— Да ведь как же без политики, ежели она всюду проникает? Я, конечно, имею в виду, что в тюрьмах — тесно, в каторге — повернуться негде и что необходимо расширение прав…

Но ему строго заметили:

— Это, сударь мой, идеология, и пора бросить!.. Необходим же новый человек и более ничего…

И вслед за сим принялись создавать человека по приёмам, указанным в святоотческих преданиях: плюют на землю и размешивают, сразу по уши в грязи перепачкались, но результаты — жиденькие. В судорожном усердии своём все цветы редкие на земле притоптали и злаки полезные также изничтожили, — стараются, потеют, напрягаются — ничего не выходит, кроме буесловия и взаимных обвинений в неспособности к творчеству. Даже стихии из терпения вывели усердием своим: вихри дуют, громы гремят, сладострастный зной опаляет размокшую землю, ибо — льют ливни и вся атмосфера насытилась тяжкими запахами — дышать невозможно!

Однако же время от времени этот кавардак со стихиями как бы разъясняется, и — се выходит на свет божий новая личность!

Возникает общее ликование, но — увы, кратковременное оно и быстро разрешается в тягостное недоумение.

Ибо — ежели на мужицкой земле произрастёт новая личность, то немедля же становится тёртым купцом и, входя в жизнь, начинает распродавать отечество иноземцам по кускам, от сорока пяти копеек ценою, вплоть до страстного желания продать целую область купно с живым инвентарём и со всеми мыслящими органами.

На купеческой земле замесят нового человека — он или дегенератом родится или в бюрократы попасть хочет; на дворянских угодьях — как и прежде всегда было — произрастают существа с намерениями поглотить все доходы государства, а на землях мещан и разных мелких владельцев растут буйным чертополохом разных форм провокаторы, нигилисты, пассивисты и тому подобное.

— Но — всё это мы уже имеем в количестве весьма достаточном! — сознались друг другу мудрые жители и серьёзно задумались:

«Допущена нами какая-то ошибка в технике творчества, но — какая?»

Сидят, размышляют, а грязища кругом так и хлещет волною морскою, о, господи!

Пререкаются:

— Вы, Сельдерей Лаврович, слишком обильно и всесторонне плюётесь…

— А у вас, Корнишон Лукич, мужества на это не хватает…

А новорождённые нигилисты, притворяясь Васьками Буслаевыми, — ко всему относятся презрительно и орут:

— Эй, вы, овощи! Соображай, как лучше, а мы вам… поможем наплевать на всё…

И плюют, и плюют…

Скучища всеобщая, взаимоозлобление и грязь.

На ту пору проходил мимо, отлынивая от уроков, Митя Коротышкин, по прозванию Стальной Коготь, ученик второго класса мямлинской гимназии и знаменитый коллекционер иностранных марок, идёт он и — видит: сидят люди в луже, поплёвывают в оную и о чём-то глубоко мыслят.

«Взрослые, а пачколи!» — подумал Митя с дерзостью, свойственной малым годам.

Рассмотрел, нет ли среди них чего-нибудь педагогического, и, не заметив оного, осведомился:

— Вы зачем, дяденьки, в лужу залезли?

Один из жителей, обидевшись, вступил в спор:

— Где тут лужа? Это просто подобие хаоса довременного!

— А чего вы делаете?

— Нового человека хотим создать! Надоели такие, как ты вот…

Заинтересовался Митя.

— А по чьему подобию?

— То есть — как? Мы желаем бесподобного… проходи!

Будучи ребёнком, ещё не посвящённым в тайны природы, Митя, конечно, обрадовался случаю присутствовать при таком важном деле и простодушно советует:

— Сделайте о трёх ногах!

— Это к чему же?

— Он смешно бегать будет…

— Поди прочь, мальчик!

— А то — с крыльями? Вот ловко бы! Сделайте с крыльями, ей-богу! И пусть бы он учителей похищал, как кондор в «Детях капитана Гранта», — там, положим, кондор не учителя утащил, а лучше бы учителя…

— Мальчик! Ты говоришь вздор и весьма даже вредный! Вспомни молитву до и после учения…

Но Митя был мальчик фантастический и всё более увлекался:

— Идёт учитель в гимназию, а он бы его — хоп! сзади за воротник и понёс бы по воздуху куда-нибудь — это всё равно уж! — учитель только ножками болтает, а книжки так и сыплются, и чтобы их не найти никогда…

— Мальчик! Ступай уважать старших!

— А он кричит жене сверху: «Прощай, возношусь в небеса, яко Илия и Енох», а она стоит среди улицы на коленях и ноет: «Воспитательчик мой, педагогчик!..»

Они на него рассердились.

— Пшёл! Болтать пустяковину и без тебя есть кому, а тебе ещё рано!

И прогнали. А он, отбежав несколько, остановился, подумал и спрашивает:

— Вы — взаправду?

— Конечно же…

— А не выходит?

Вздохнули они угрюмо и говорят:

— Нет. Отстань…

Тогда Митя отошёл от них подальше, показал им язык и дразнится:

— А я знаю почему, а я знаю почему!

Они — за ним, он — от них, но, привыкшие к перебежкам из лагеря в лагерь, догнали они его и давай трепать.

— Ах ты… старших дразнить?..

Митя — плачет, умоляет:

— Дяденьки… я вам суданскую марку… у меня дубликат… перочинный ножик подарю…

А они его директором пугают.

— Дяденьки! Я, ей-богу, никогда больше не буду дразниться! И, право же, я догадался, отчего не создаётся новый человек…

— Говори!

— Отпустите маленько!

Отпустили, но держат за обе руки, он же им говорит:

— Дяденьки! Земля — не та! Не годится земля, честное слово, сколько вы ни плюйте, ничего не выйдет!.. Ведь, когда бог сотворил Адама по образу и подобию своему, — земля-то ничья была, а теперь вся — чья-нибудь, вот отчего и человек всегда чей-нибудь… и дело вовсе не в плевках…

Это их так ошеломило, что они и руки опустили, а Митя — драла да, отбежав от них, приставил кулак ко рту и кричит:

— Краснокожие команчи! Ир-рокезы!

А они снова единодушно уселись в лужу, и мудрейший из них сказал:

— Коллеги, продолжаем наши занятия! Забудем об этом мальчишке, ибо несомненно, что он переодетый социалист…

Эх, Митя, милый!

XII

Жили-были Иванычи — замечательный народ! Что с ним ни делай — ничему не удивляется!

Жили они в тесном окружении Обстоятельств, совершенно не зависящих от законов природы, и Обстоятельства творили с ними всё, что хотели и могли: сдерут с Иванычей семь шкур и грозно спрашивают:

— А где восьмая?

Иванычи, нисколько не удивляясь, отвечают покорно Обстоятельствам:

— Ещё не выросла, ваши превосходительства! Погодите маленько…

А Обстоятельства, нетерпеливо ожидая наращения восьмой шкуры, хвастаются соседям, письменно и устно:

— У нас народонаселение благорасположено к покорности, делай с ним что хошь — ничему не удивляется! Не то, что у вас, например…

Так и жили Иванычи, — работали кое-что, подати-налоги платили, давали взятки кому сколько следует, а в свободное от этих занятий время — тихонько жаловались друг другу:

— Трудно, братцы!

Которые поумнее, — предрекают:

— Ещё и труднее будет!

Иногда кто-нибудь из них прибавлял к этим словам ещё словечка два-три, и о таком человеке почтительно говорили:

103
{"b":"180070","o":1}