Зима Поля затянуты недвижной пеленой, Пушисто-белыми снегами. Как будто навсегда простился мир с Весной, С ее цветками и листками. Окован звонкий ключ Он у Зимы в плену. Одна метель поет, рыдая. Но Солнце любит круг. Оно хранит Весну. Опять вернется, Молодая. Она пока пошла бродить в чужих краях, Чтоб мир изведал сновиденья. Чтоб видел он во сне, что он лежит в снегах, И вьюгу слушает как пенье. Одуванчик
В бесконечности стремленья бесконечность достиженья, Тот, кто любит утро Мая, должен вечно ждать Весны. В каждом миге быстролетном светоносность есть внушенья, Из песчинок создаются золотые сны. Миг за мигом в Небе вьются звездовидные снежинки, С ветром падают на Землю, и лежат как белый слой. Но снежинки сон лелеют, то — цветочные пушинки, Нежный свежий одуванчик с влажною Весной. Снежинки («На детскую руку упали снежинки…») На детскую руку упали снежинки, На малом мизинчике восемь их было число. Различную форму являли пушинки, И все так мерцали воздушно-светло. Вот крестики встали, вот звезды мелькнули, Как мягок сквозистый их свет. Но детские пальчики чуть шевельнули, — И больше их нет. Фей Мне девочка сказала: Ты — мой Волшебный Фей. О, нужно очень мало Для полевых стеблей! Им дай лишь каплю влаги, Им дай один лишь луч, И цвет расцветшей саги В безгласности певуч. Светлоголовке малой Я сказку рассказал. Я был пред тем усталый, Пред тем я духом пал. Из слез моих незримых, Из смеха уст моих, Я слил — о серафимах Прозрачно-светлый стих. И цвет раскрылся алый В устах мечты моей, И я — не мрак усталый, А я — Волшебный Фей. Тоньше Чем тоньше влажный прах, чем Влага бестелесней, Тем легче пенности слагают кружева. Чем ты в своих мечтах свободней и небесней, Тем обольстительней, чудесней Твои слова. Русалка («В лазоревой воде, в жемчужных берегах…») В лазоревой воде, в жемчужных берегах, Плыла русалка в блеске чудном Она глядела вдаль, скользила в тростниках, Была в наряде изумрудном. На берегах реки, из цельных жемчугов, Не возникало трав на склонах. Но нежный изумруд был весь ее покров, И нежен цвет очей зеленых. Над нею догорал оранжевый закат, Уже зажглась Луна опалом. Но устремляла вдаль она лучистый взгляд, Плывя в течении усталом. Пред ней звезда была меж дымных облаков, И вот она туда глядела. И все роскошества жемчужных берегов За ту звезду отдать хотела. Светлый мир Тонкий, узкий, длинный ход В глубь земли мечту ведет. Только спустишься туда, Встретишь замки изо льда. Чуть сойдешь отсюда вниз, Разноцветности зажглись, Смотрит чей-то светлый глаз, Лунный камень и алмаз. Там опал снежит, а тут Расцветает изумруд. И услышишь в замках тех Флейты, лютни, нежный смех. И увидишь чьих-то ног Там хрустальный башмачок. Льды, колонны, свет, снега, Нежность, снежность, жемчуга. Тонкий, узкий, длинный ход В этот светлый мир ведет. Но, чтоб знать туда пути, Нужно бережно идти. Злые чары Книга заклятий Долго ночь меркнет; заря свет запала, мгла поля покрыла. Кровавые зори свет поведают; черные тучи с моря идут; хотят прикрыть четыре солнца; а в них трепещут синие молнии. Слово о полку Игореве 1906 — весна Отсветы раковин О, жемчуг слов, отысканный в морских глубинах сердца, твои узоры красивы, но смысл твой горек, как морская вода. Космогония Майев Зов («Я овеян дыханьями многих морей…») Я овеян дыханьями многих морей, Я склонялся над срывами гор, Я молился ветрам: «О, скорее, скорей!», Я во всем уходил на простор. Я не знаю цепей, я не ведаю слов Возбранить чьи б то ни было сны, Я для злейших врагов не хотел бы оков, А желал бы улыбки весны. Я не знаю тоски, я сильнее скорбей На разгульном пиру бытия, Я овеян дыханьями вольных морей, Будьте вольными, братья, как я! Но если
Но если ты снежный И если морозный, — Хотя я и нежный, Все ж буду я грозный. Рожденный от света Не знает врага, Но силой привета Растопит снега. Я вечная сила Души полновольной, Не помнить, что было, Восторг мой безбольный. Но если ты вдвое, Да мучить других, — Иное, другое Расскажет мой стих. |
