Джим Хеккени, молодой конюший четырнадцати лет от роду, совсем еще мальчишка с по-детски испуганным лицом, сидел на вожжах и с трудом сдерживал волнение, вертя в руках кнут; четверка застоявшихся за ночь прекрасных гнедых коней из баронских конюшен нетерпеливо перебирала копытами. Всем им не терпелось оказаться подальше отсюда, что ж, маркиз не мог их в этом винить – он и сам вот уже полгода как был одержим этой же мыслью.

– Прошу тебя, любимая, осторожнее. – Сегренальд галантно отворил дверцу кареты и встал рядом, готовый помочь жене подняться, если в этом возникнет необходимость. – Самое главное сейчас – это беречь нашего ребенка. Я приказал Джиму не гнать лошадей слишком быстро, но и медлить нам также не следует…

– Я очень боюсь, Нальди. – Луиза остановилась перед дверью экипажа, тяжело дыша: ночная прогулка по коридорам замка в полной темноте и под пронзительными взглядами неотступно следовавших рядом теней-стражников в пурпурных плащах стоила ей всех сил, как физических, так и душевных. – Я… я ведь не глупышка. Я видела убитых слуг под окнами. Мою старую Клархен и одного из солдат. Они лежат там до сих пор, никто и не подумал похоронить тела… Как ты можешь быть уверен, что те, кто убил их, так просто дадут нам уехать?

– Уверен. – Маркиз бросил полный тревоги взгляд назад, на донжон. – Их предводитель мне кое-что должен.

– Должен? – Луиза непонимающе посмотрела на мужа. – Что за дела у тебя с ними? С этими… убийцами?

– Успокойся, прошу. – Сегренальд торопливо обнял жену, поправив накинутую на ее плечи шаль. – Через несколько дней мы будем уже далеко отсюда, мы и наш ребенок. И весь вчерашний день забудется, как забывается ночной кошмар после пробуждения.

– Я сомневаюсь, что смогу забыть мертвецов и их лица.

Отстранившись от руки мужа, маркиза с трудом взобралась на ступеньки и скрылась в карете. Ее супруг запрыгнул следом, едва не зацепившись висящими на поясе ножнами с мечом за открытую дверцу.

– Трогай, Джимми! – отдал приказ возничему Сегренальд, после чего устало опустился на сиденье подле жены.

Раздался свист кнута, скрипнули колеса, лошади потянули экипаж вперед. Маркиз в последний раз высунулся наружу, бросив ненавидящий взгляд на остающийся позади донжон, после чего с силой захлопнул дверцу кареты.

– У нас все будет хорошо, любимая, – прошептал он жене на ухо, словно заученную молитву. – Мы доберемся до моей башни на берегу речки Арэн, заплатим долги и выкупим ее, обустроим. Вот увидишь, как там красиво, и нашему ребенку там тоже понравится…

– Нальди?! – Луиза испуганно посмотрела на мужа, словно на сумасшедшего. – Нальди, с тобой все в порядке? Скажи мне, на какие средства мы выкупим башню?

– Я кое-что скопил на службе у твоего дяди.

Луазар отвернулся, чтобы жена не заметила, как он лжет ей, но та и так прекрасно все поняла. Маркиз поймал себя на мысли, что прежде ни разу не обманывал Луизу, это был словно его личный обет, клятва самому себе и своей любви к ней, и вот… он с легкостью его нарушил.

– Не думаю, что он был настолько щедр, – с печалью в голосе усомнилась Луиза. На глаза женщины набежали слезы, она неловко смахнула их кружевным рукавом платья. – Мне страшно, любимый. Мне страшно…

Карета замедлила ход и остановилась. Почти сразу снаружи донесся металлический лязг и скрежет цепей, наматываемых на барабан, – поднимали решетку на главных воротах Бренхолла.

Не желая ничего больше видеть и слышать, маркиз задернул черные бархатные шторы в окошке со своей стороны, затем проделал то же самое, дотянувшись до второй двери. Окутанная мраком карета без гербов и девизов выехала в досыпающий последние часы тревожного сна город…

…Человек осторожно пробирался меж телег и фургонов, поставленных так близко друг к другу, что зачастую приходилось перелезать через них. Путник старался не шуметь, ведь прижимавшийся вплотную к городской стене Восточный пустырь прекрасно просматривался с крыш близлежащих домов. На этом месте обычно располагался овощной рынок, где окрестные крестьяне продавали излишки со своих огородов, но сейчас немногочисленные прилавки и куда как более внушительные горы мусора бесследно исчезли, словно смытые осенним дождем. Нынче пустырь весь был заставлен повозками, навесами и пестрыми раскинутыми шатрами – с позволения господина барона здесь встал на постой цыганский табор, и именно поэтому данная местность была взята новыми хозяевами Теала под пристальную охрану.

Внимательные наблюдатели, несомненно, затаились неподалеку, кроме того, за чертой табора двигались и пешие патрули: немногословные воины в черных кольчугах и пурпурных плащах за сегодняшнюю ночь уже успели пустить в ход оружие. Щуплое тело ребенка осталось лежать на залитой кровью земле, дожидаясь утра. Все ужасное преступление десятилетнего мальчишки заключалось лишь в том, что он посмел в неурочный час покинуть свой «дом на колесах». Одна Аллайан знает, что сейчас чувствовали его родители, угрюмо затачивая и без того безупречно острые ножи и дожидаясь… Дожидаясь нужных вестей.

Крадущийся во тьме человек в полной мере осознавал весь груз ответственности и грозящую ему сейчас опасность – стоит только попасться на глаза эльфийским разведчикам, пощады не будет.

Но сегодня ветрокрылая Аллайан благоволила сыну своего народа. В полной мере используя стелящийся по земле туман, сумерки, длинные тени, что отбрасывали фургоны, и свое мастерство прирожденного вора, цыган все-таки сумел добраться до цели незамеченным. Впрочем, другому, менее умелому или, что не менее важно, не столь удачливому, вайда такое задание бы не доверил. Молодой ар-ка остановился у задней двери длинного, выкрашенного в темно-синий цвет восьмиколесного фургона, который в сравнении со своими неказистыми собратьями напоминал роскошный дворец, неведомо зачем поставленный на колеса. Ночной гость негромко постучал условленным стуком: два раза, потом еще три.

Почти сразу приглушенный голос спросил:

– Милош? Это ты?

– Я, – отозвался цыган.

– Проходи. Остальные уже собрались.

Раздался скрип засова, и дверь открылась. Ар-ка вскарабкался внутрь.

Оглядевшись, он увидел, что все действительно были в сборе: в той части фургона, что служила для приема гостей и посетителей (а таковых в доме вайды всегда было немало), сейчас находилось почти три десятка человек. Здесь были и умудренные жизнью мужчины и женщины (главы семей), и бойкая молодежь – такие, кто, подобно Милошу, уже успел проявить себя в различных «скользких» делах, кроме того, цыган узнал старую ведьму Ненно ма-Тири и двух ее молодых помощниц. По сути, сейчас под одной крышей собрались все, чье слово или умение имели значительный вес и авторитет в таборе. Лишь в исключительных случаях вайда созывал подобное собрание, и нынче дело обстояло именно так – цыгане сидели за пустым длинным столом и уже долгое время что-то вполголоса обсуждали.

–  Мишто явъян, Милош. Мы ждем, что ты скажешь, – негромко сказал сидящий во главе стола черноволосый мужчина в широкополой шляпе и с кудрявой окладистой бородой.

Все присутствующие не мигая глядели на вошедшего.

– И вам бахталэс, вайда Харман. Мое почтение, уважаемые… – Цыган чувствовал себя очень неловко под взглядом шести десятков дотошных глаз.

– Да не молчи же, чтоб тебя ветер унес. Был ли сигнал? – нетерпеливо спросил старый Карэм. Он то и дело втыкал в столешницу широкий нож с черной рукоятью, не обращая внимания на неодобрительные взгляды Малы, жены вайды.

– Шарманка пропела, я сам слышал… – ответил ар-ка.

– Песня! Какую мелодию она играла? – теперь уже не выдержал сам вайда.

– Это была «Милая Катарина»…

Все собравшиеся разом переглянулись и молча поднялись. Многие ар-ка доставали оружие: ножи, дубины, стилеты, цепы. Вайда подошел к стене фургона и снял с нее длинный кожаный кнут с вплетенными в него острыми бляшками, топорщившимися, как шипы.

– Вот уже почти десять лет он не говорил с ветром, – торжественно объявил собравшимся Харман. – Но сегодня его язык наговорится вволю. Сегодня особый день.