Старое зеркало все еще не собрано, на месте многих осколков – черные провалы, и вы, хоть и разбираете уже среди них некий образ, при всем этом отчетливо осознаете, что отразившаяся картина – не полная. Понимание вновь ускользает от вас, и вы, кляня всё и вся, берете изрезанными руками новый осколок, чтобы вставить его на нужное место в почерневшую от времени раму. Что там скрывается в нем, затертом столь некстати брызнувшей с вашего пальца кровью?

Птицы… Их много, и они кричат, заметив опасность. Змея крадется к их гнездам, в которых лежат еще не вылупившиеся птенцы… Или же нет? Кровавая капля стекает по осколку, и вы видите, что гнездо это вовсе не птичье – в нем лежат разбитые острыми клювами змеиные яйца. Так что же – отражения лгут? И где тогда истина?

Это был городок узких улочек и красных черепичных крыш. Из-за непомерной тесноты верхние этажи домов почти соприкасались, нависая над переулками, отчего здесь всегда царили тени. Кое-где высились круглые башни с тонкими шпилями, на которых на ветру поскрипывали разномастные фигурки флюгеров. Были тут и металлические птицы: зяблики, жаворонки и голуби; были различные животные: ушастые зайцы и лисицы; над зданием ратуши на Часовой башне потягивал спинку флюгер-кот. С каждой двери скалились кованые тролльи морды дверных молотков, а оконные рамы украшали резные листья и цветы. Как и в любом уважающем себя городе, здесь была своя площадь, хоть и одна-единственная, окруженная со всех сторон домами, – то был рынок. На него и выходили окна ратуши, которую горожане по известной причине прозывали Домом-с-Часами. Городок был окружен зубчатыми стенами с высокими башнями, а над крышами домов возвышался могучий замок, вотчина местного барона. Примерно в центре города располагался небольшой парк, разбитый вокруг старого пруда.

В общем, Теал был самым обыкновенным провинциальным городом Ронстрада, но события, которые должны были вскоре развернуться здесь, отнюдь не обещали быть тривиальными. О них и пойдет речь.

Утро того дня было самым обычным, как и последующий за ним долгий, по-осеннему унылый день. Наша история расскажет о том, что произошло перед самым закатом, о том человеке, который к ночи оказался в городе, и обо всем случившемся после…

Итак, когда колокол над ратушей пробил девять часов, ленивые стражники Теала уже начали потирать руки, готовясь наконец затворить застоявшиеся за день городские ворота. Каждый в черно-багряной служивой форме да с алебардой у плеча уже предвкушал столь долгожданную партию в кости в караулке, когда к воротам подъехал крестьянин в запыленном шерстяном кафтане, штанах грубой выделки и кожаной шапке. Приезжий гордо восседал на расхлябанной вдрызг телеге. За спиной бедняка громоздились мешки – судя по характерным выпуклостям, набитые овощами. Впряженная в телегу худющая лошадь неторопливо перебирала копытами по избитому тракту, низко, словно в печали, опустив голову, и лениво отмахивалась хвостом от назойливых мух.

– Эгей, бездельники! – послышалось с воза. – Погодь закрывать! Надо человека пропустить…

Обладатель хриплого баса несколько приподнялся на козлах, помахав рукой в сторону ворот, сразу за которыми уже виднелись узкие мощеные улочки славного города Теала.

Человек, подъехавший в столь неподходящий час к южным воротам, являлся достаточно крупным мужчиной с неряшливой черной бородой во всю широкую немытую физиономию. Грубые распухшие руки возничего все были в засохшей земле, а уж навозом от него несло не менее чем на добрых полмили. Подобные невзрачные типы были не редкостью среди крестьян, что возделывают окрестные поля, принадлежащие благородным сеньорам.

– Кого это там несет? – донеслось со стены в ответ. – Грам, ты, что ли?

– А то! – Возничий хлопнул себя рукой по боку, искренне обрадовавшись. – Говорил я Филу Пятаку: меня в городе каждая собака знает, а он не верил, мерзавец…

– Я тебе покажу собаку! – Другой стражник угрожающе двинулся из ворот навстречу телеге, взвалив на плечо алебарду. – Живо учуешь, почем нынче лихо. Подорожную давай! И объясняй, зачем в Теал-то к ночи проникнуть пытаешься!

– Какая еще подорожная, Джонни Хетчинсон? – прищурившись, крестьянин узнал старого знакомого.

Стражник раньше нередко получал втихую с полмешка капусты за беспошлинный проезд в город от Грама, но теперь он и не подумал протянуть руку за специально приготовленной мздой. Привратник хмуро оглядывал крестьянина из-под сдвинутого назад шлема.

Чернобородый немытый деревенщина выкатил глаза на лоб, что жаба в городском парковом пруду, почесал в затылке, разгоняя вшей, но так ни к какому определенному выводу прийти и не смог – по бестолковому лицу было отчетливо видно: думать он не шибко горазд.

– Эээ… – протянул он. – Что это за новшества такие неслыханные? Как, бишь, грамоту ты назвал?

– А то ты не в соседней деревне живешь-обитаешь, аль новости с языков не слетают, как голуби с крыш славного Теала? – Стражник подозрительно взглянул на приезжего. – Эх, не знай я тебя лично, Дарил Грам, сидеть бы тебе нынче в тюремной камере, как вражескому шпиону злющему.

И без того недоуменное одутловатое лицо крестьянина перекосило, как от зеленой дыни:

– Аки шпиону? Да что ж это делается-то, народ честной? Да чтобы я, да супротив короля, батюшки нашего…

– Тссс! – цыкнул на него старый знакомец, опасливо озираясь – не услыхал ли кто. – Про короля вообще теперь помалкивай, а то как бы чего… Теал, знаешь ли, теперь вольный город, вот так-то, а негодяйского Инстрельда здесь знать не знают и помнить не помнят. А тех, кто помнит… что с ними делают, можешь сам поглядеть, когда мимо рыночной площади проезжать будешь! Висельников издалека видно. Только не говори потом, что я не предупреждал…

Крестьянин испуганно вжал голову в плечи, затем расхрабрился и, придумав новую патриотическую речь, более, по его мнению, уместную, промямлил:

– Дык я это… Да чтобы я, да супротив господина барона… Да здравствует наш благородный сэр Джон Бремер Теальский, да продлит милосердный Хранн его дни!

– Дарил, чтоб тебя! Да ты нынче прям в тюрягу-то просишься, кабы не я… Помер господин барон, мир его праху. Убит в Гортене мерзкими королевскими прихвостнями, понял?! Нынче Теалом владеет его светлость барон Танкред, запомни это, а то головы тебе не сносить. Эх, не будь я такой к тебе добрый сегодня…

Немытый крестьянин снял шапку, поднялся на козлах и низко поклонился в пояс, выражая признательность.