…Крик. Ничего кругом не разобрать, только огонь… огонь… огонь… Новый крик. Боль. Он уже не человек – он фитиль свечи. Боль… Со всех сторон разливается желтый, и багровый, и коричневый, и алый, и тыквенный – все оттенки огненного… Комната, построенная из пламени, дом, сплетенный из огня. У него больше не было лица, не было тела. Дыхание вырывалось наружу вместе с кровью и слюной, которые походили на подожженное масло. Крик… Боль… Он не человек – он свечной огарок… Крик… Боль…

Но постепенно, как и любое пламя, окружающее его, начало гаснуть. Вокруг стали прорисовываться очертания стен и лестниц. Вскоре последняя искра растворилась во тьме, и он смог увидеть место, где оказался…

На этот раз Огненный Змей появился на деревянном настиле возле небольшого плотно закрытого окна. Рядом раскачивался едва рассеивавший темноту масляный фонарь, свисающий на цепочке с грубо вбитого в стену железного крюка. Подле него висел другой, но уже погасший – именно он был той дверью, через которую Танкред вышел всего мгновение назад. За спиной раздавался мерный гул работающих механизмов, крутились какие-то шестерни, где-то за ставнями свистел ветер и, судя по звукам, вращались широкие громадные лопасти – все указывало на то, что он оказался на верхней площадке ветряной мельницы, под самой крышей. В этом направлении за городом могло быть только одно подобное сооружение – старушка «Осел и Зяблик», построенная уж и не упомнить когда, странно, что она до сих пор не развалилась от времени.

Неподалеку от натужно работающих жерновов можно было различить уходящую вертикально вниз деревянную лестницу. Бросив в ее сторону усталый взгляд, волшебник без сил опустился на пол, прислонившись к выложенной кирпичом стене, – сил на то, чтобы просто спуститься вниз, у него не осталось.

Второй фонарь в последний раз пшикнул в темноте и погас. Сквозь невыносимую боль Танкред невесело усмехнулся – что ж, могло быть и хуже. Перемещение собственного тела в пространстве – это всегда риск: можно, к примеру, угодить в яму с кольями; или тот же огонь может погаснуть на пару секунд раньше, во время самого перехода. При подобном исходе маг и вовсе мог сгинуть, красиво рассыпавшись пеплом над своим любимым Теалом. Вот бы ал Остроклюв удивился…

Все тело волшебника резала жуткая боль, кожу покрывали ожоги, начинавшие вспучиваться красными волдырями и кое-где переходящие в проплавленные до костей раны. Воззвав к своему искусству волшебства, чародей угомонил боль, этого зверя, который рвал его на части, после чего выборочно залечил самые сильные раны, один за другим вскрывая жуткие волдыри и ликвидируя последствия ожогов, – через четверть часа он чувствовал себя уже вполне сносно, а окончательно заняться собственным исцелением можно было и позже.

Кряхтя и покачиваясь от усталости, барон поднялся и подошел к окну. Распахнув ставни, он впустил внутрь мельницы вечернюю прохладу и влажную осень. Где-то внизу пронзительно скрипели жернова, перемалывая зерно в муку. Должно быть, скоро сюда придет мельник, чтобы остановить их работу на ночь и погасить огни. Но это обстоятельство волновало Огненного Змея меньше всего – гораздо хуже было то, что вот-вот здесь должен был появиться не только отвечающий за мельницу человек, но и тот, от кого барон бежал, точно трусливая птица, из Бренхолла. И встретить его пока было нечем. Впрочем, как там называется мельница? «Осел и Зяблик»? Весьма забавное сравнение. Что ж, птица уже есть – осталось дождаться осла. Время у него еще было…

Саэгран Неллике стоял на крепостной стене замка и всматривался в темнеющую даль. В эти обманчиво спокойные минуты обычно хладнокровному и уверенному в себе предводителю чувствовалась неясная угроза. Завоеванный город, лежащий перед ним, такой тихий и кажущийся столь беззащитным, затаился. Эльф не верил в его лживую покорность, не верил даже в сотканное им самим покрывало страха. Слишком многое уже прошло не так, как предполагалось, и он не мог допустить, чтобы весь его тщательно выверенный план обрушился в бездну этой ночью. Неллике нужно было продержаться совсем немного – уже завтра пруд в центре города полностью затянет черная пленка, и саэгран Пурпурный Парус сумеет провести сюда подкрепления из Хоэра. Весть, посланная им лорду Найллё при помощи магии чародейки, и полученный от него накануне ответ не оставляли в этом сомнений. Нужно лишь продержаться какие-то полночи.

– Рилле, Тарве! Велланте! – Остроклюв повернулся к стоявшим тут же, у крепостных зубцов, старшим стражам и первой чародейке. – Этой ночью решится все. Мы выстоим, и Черный Лебедь вернется к нам. Мы возродим отринутый презренными трусами древний обычай, кровь наших врагов бурной рекой напоит черный пруд так же, как крылья зловещей птицы накроют эти земли от края до края. Будущее грядет, его приход неизбежен, и править им будем мы. Для этого от нас требуется продержаться всего несколько часов. Посему я жду от вас решимости, преданности нашему делу и беспощадности к нашим врагам.

– Воды пруда уже окрасились, саэгран, – подтвердила Велланте. – Ночная жертва будет принята, и тогда нас не остановит ничто. Но семь часов – слишком малый срок, если бы у меня осталось больше сестер, я бы могла…

– Они погибли, – грубо оборвал Неллике свою ведьму, – потому что так было надо. Ты сделаешь все сама и в срок – или отправишься вслед за ними. И мне плевать, кто после этого будет пировать над твоим телом: могильные черви или же сам Черный Лебедь.

– Мой саэгран. – Чародейка покорно склонила голову, хотя внутри у нее бушевала ярость. Она видела, что сейчас, когда цель стала уже совсем близка, ее жизнь и ее любовь ничего не значат для Остроклюва. Они превратились в ничто по сравнению с обретаемой властью. Как же она ошибалась! Как же до последнего не хотела в это верить…

– Ты сможешь ускорить процесс, если используешь Клюв Эйнарена, а материал… – Неллике сделал широкий жест рукой, описывающий город, лежащий внизу, – материал у тебя есть. Рилле! – Саэгран обратился к командиру разведчиков. – За тобой город. Сгони всех, кого сможешь, на площадь, казни любого, кого сочтешь нужным, заставь их бояться и трепетать. Тарве! Отвечаешь за замок. Спусти баньши с цепей. Мне все равно, сколько слуг Бремеров здесь погибнет. Но! Ворота должны выстоять ночь. И самое главное, объявите мой строжайший приказ – под страхом мучительной смерти погасить все огни, ни единой свечи или костра не должно гореть ни в Теале, ни здесь, в Бренхолле.

– Будет исполнено, мой господин, – покорно склонил голову Тарве. Этот страж не привык задавать вопросы.

– Значит, барон все еще жив? – счел нужным уточнить не обладавший подобной полезной чертой характера Рилле.

– Он жив?! – тут же, словно только и ожидала подходящего повода, вскинулась Велланте. – Получается, что мои кавентепогибли зря? Не слишком ли неразумно тратить жизни сестер на подобное, мой саэгран?

– Если он жив, то я лично убью его после сегодняшней ночи. – Остроклюв не ответил на выпад своей чародейки – он просто повернулся и начал спускаться по боковой лестнице со стены.

Вслед ему смотрели два прищуренных глаза – было еще недостаточно темно, и господин Жаворонок не мог позволить себе открыто улыбнуться сейчас, но в мыслях он уже смаковал тот факт, что эта ночь станет для саэграна последней. Он все подготовил для такого исхода. И что бы там ни думал ал Неллике, он, Жаворонок, не предатель. Судья не предает осужденного, так же как топор палача не волнуется от жалости. Предателем и бесчестным изменником был и остался сам взалкавший власти и могущества Остроклюв. А его скромная роль, как и не раз бывало прежде, – лишь привести в исполнение вынесенный приговор.

На притихший Теал опускалась ночь, которая должна была стать самой кровавой и темной в его истории.

Теал был погружен во мрак, и вместе с закатом вернулся уже знакомый за прошедший день ужас. Опустевшие улицы по-прежнему были полны колдовского тумана, в котором, казалось, постоянно кто-то ползал, шелестя влажными щупальцами по брусчатке мостовой. Подчас из тумана появлялись те, кто мрачными тенями скользил вдоль стен, оставаясь неузнанными до самого последнего мига.