– Могу я посмотреть комнату Линны?

Если де Ну и заметил волнение в ее голосе, он никак не дал этого понять. Луи лишь взял стакан и стал небрежно протирать его краем скатерти.

– Наверху, вторая комната по левой стороне, – сказал он. – Простите, что не пойду с вами. Я теперь редко поднимаюсь наверх. Воспоминания, знаете ли…

«Что я ожидаю там найти? – спрашивала себя Хейли, медленно поднимаясь по лестнице. – Более тесную связь с прошлым, чем сны? Какой-нибудь ключик, который не заметила сама Линна?»

– Кто тебя убил? – произнесла она так тихо, что никто не мог бы услышать ее слова. Ответа не последовало.

Хейли медленно двинулась по коридору, давая возможность глазам привыкнуть к тусклому освещению. Дойдя до комнаты, она поколебалась, но все же толкнула дверь. Из темноты на нее пахнуло ароматом свежих роз. Она лихорадочно шарила по стене в поисках выключателя.

Белая кровать с кружевным балдахином на четырех столбцах. Розовое кружево зашуршало по светлому деревянному полу, заколыхалось в потоке воздуха, хлынувшего из открытой двери.

– Линна… – прошептала Хейли и сделала шаг в глубь комнаты, оклеенной сиреневыми обоями.

Перед статуэткой Божьей Матери стояли алтарные свечи. Белые свечи – знак чистоты. Розовые кружева – непременная принадлежность девушки, почти женщины.

А как насчет темной стороны ее жизни? Не спрятано ли здесь что-нибудь – в шелковых подушках, вышитых сердечками, или в фарфоровой голове Пьеро, одиноко сидящего перед зеркалом?

Хейли подошла к комоду – на хрустальном зеленом блюде лежали яркие шелковые шарфики. Красивая расцветка, подумала она и, прикоснувшись пальцами, почувствовала под тканью что-то твердое.

Свечи. Шесть штук: две красные, две зеленые и две черные. Страсть. Деньги. Власть. Почему все эти вещи оказались в этой комнате?

Когда Хейли было восемнадцать, единственное, о чем она мечтала, – это покой и истинная любовь. Какими невинными кажутся сейчас ее мечты! Какими невинными кажутся те ночи, когда один любовник успокаивал боль, вызванную другим…

Снизу послышалась музыка, произведение неизвестного ей композитора. Уверенная в том, что никто ее не видит, Хейли выдвинула верхний ящик комода.

Кружева и шелковые трусики разных цветов были аккуратно сложены стопками рядом с лифчиками и чулками. Аромат свежих роз усилился. Хейли взяла в руки мешочек с сухими духами и вдохнула. Мешочек был новым.

Странное это место озадачило Хейли. Комната казалась мавзолеем Линны – все на месте, все тщательно сохранено. Если бы Линна ожила, она нашла бы свою комнату в том же виде, в каком оставила.

Тихо задвинув ящик, Хейли выскользнула в коридор.

Напротив – другая дверь. Она должна заглянуть и туда.

Когда Хейли толкнула дверь, петли заскрипели. По углам комнаты и с хрустальных канделябров, стоявших на лакированном черном комоде, свисала паутина.

Если она войдет, то оставит следы на покрытом пылью деревянном полу. Но в этом нет необходимости. Ящики наверняка окажутся пустыми, а под выцветшим зеленым покрывалом на кровати не будет простыней.

Луи де Ну покончил со своим прошлым, в то время как прошлое Линны забальзамировано в комнате, которая сейчас за спиной у Хейли. Как можно тише она прикрыла дверь и спустилась к хозяину дома.

Он налил кофе и бренди. Хейли с удовольствием ощутила, как спасительное тепло разливается по телу.

– Вы увидели то, что ожидали? – спросил Луи.

– Не знаю. Вы очень скучаете по ней, правда?

– Скучаю? У вас есть брат? Вы с ним близки?

Она кивнула:

– Он на десять лет младше меня, любимый ребенок в семье. Нет, мы с ним не близки.

– А представьте, что вы – близнецы, выросли в одной колыбели, вскормлены одной грудью. Мы были так похожи! Мы думали одинаково. Мы даже считали, что и в прошлой жизни были родственниками – ребенком и отцом, мужем и женой. А теперь ее нет, я остался один. Скучаю… Это слово и близко не выражает того, что я чувствую, потеряв ее.

– Мистер де Ну… Луи, простите, что причинила вам боль. Я не желала этого.

– Знаю. Пойдемте, я провожу вас до улицы Сент-Чарлз.

Они шли молча мимо огромных деревьев, больших белых домов – призраков прежней, более благородной жизни. Когда подошел троллейбус, Луи поцеловал Хейли руку и прошептал:

– Утром я пришлю вам письмо. Думаю, ваш агент обрадуется, получив письменное разрешение. Что же касается вашей книги, то я помогу вам, чем смогу.

– Что заставило вас принять такое решение? – спросила Хейли.

– Сегодня я прочел вашу книгу о сыне. Признаюсь, я плакал. Кто-нибудь должен оплакать и Линну, вы не думаете?

В окно отъезжающего троллейбуса Хейли наблюдала за тем, как, поигрывая на ходу резной тростью, удаляется Луи – худой и элегантный в своем черном костюме. Он был так добр, так галантен, так льстил ей. И все же сердце у нее бешено колотилось. Осознав это, Хейли заметила, что инстинктивно вытирает о юбку тыльную сторону ладони, словно хочет стереть память о прикосновении его губ.

В ту ночь Хейли не спала, но впервые не сетовала на бессонницу. Прежде чем снова вернуться в мир Линны, она хотела осмыслить то, что успела узнать.

На следующее утро посыльный принес письмо от Луи де Ну с разрешением на публикацию. Седой человек маленького роста, доставивший послание и указавший, где поставить подпись в квитанции, улыбнулся, получив чаевые, и отбыл, не произнеся больше ни слова.

Как и ожидала Хейли, письмо было комплиментарным и юридически корректным. Остаток утра ушел на то, чтобы яснее очертить контуры сюжета. Сочинять дальше книгу, финал которой совершенно от нее не зависел, было невозможно, она так устала от этого, что была даже не в состоянии пройти несколько кварталов до почты, а вызвала курьера «Федерал экспресс». Вручив ему пакет, она растянулась на кровати, чтобы дать хоть немного отдохнуть глазам.

…Платья, висящие на некотором расстоянии друг от друга в надушенном шкафу, так прекрасны. В маленькой гостиной, куда вынесли вещи ее матери, Линна достает их одно за другим, прикладывает к себе, смотрит в пыльное зеркало – идет ли ей цвет? Выбирает зеленовато-голубое атласное платье в стиле «принцесс» с рукавами из тонких полосок ткани. Этот цвет так моден в нынешнем году, возможно, никто не догадается, что платье старое.

Платье неуловимо пахнет мамиными духами, и Линна, неся его к себе в комнату, прижимает к лицу, вспоминая те времена, когда мама надевала его.

Она вешает платье на дверь и начинает демонстративно готовиться ко сну, постоянно посматривая на часы.

Спустя час она тихо проскальзывает вниз и ждет у входной двери, моля Бога, чтобы Стив пришел за ней вовремя, как договорились, и чтобы никто ее не заметил.

Почему папа всегда наказывает ее за малейшую провинность как раз накануне какого-нибудь важного события? С трудом сдерживая слезы, Линна смотрится в зеркало – не поплыл ли макияж? Будет очень плохо, если она начнет себя жалеть, расплачется и тушь потечет.

Услышав стук, открывает дверь. На пороге – Стив с красной розой в руке. Машину он припарковал, как условлено, на улице за углом. Только после того как они добираются до нее и отъезжают подальше, она разрешает Стиву остановиться и приколоть розу к ее груди. Когда Линна опускает голову, чтобы посмотреть на цветок, Стив касается ее щеки губами.

– Тебе не влетит за то, что ты убежала? – спрашивает он.

– Ничего. Игра стоит свеч. – Она кладет руку на его бедро и не отнимает всю дорогу…

Девочки со своими поклонниками разбились на группы: умненькие; богатые; уродины, которые пришли с такими же уродами, как они сами; темнокожие девочки, получившие возможность учиться благодаря новому либеральному закону об образовании, со своими нервными спутниками; красавицы стоят в обществе таких же красивых поклонников, не отрывая глаз от собственного отражения в мутных зеркалах, расположенных вдоль стены спортивного зала. Во время уроков девочки в синих шароварах проделывают перед ними гимнастические упражнения. Сейчас зеркала задрапированы розовым и белым крепом. Таким же крепом украшены двери. С потолочных балок на тонких нейлоновых нитях свисают сделанные из натуральных перьев голубки.