Шумилов знал об этом не по наслышке и потому по достоинству оценил любезность адвоката. Неотложных дел у Алексея Ивановича в конце ноября 1884 г. не существовало, и он с радостью решил воспользоваться возможностью своими глазами понаблюдать за ходом процесса — это было во всех отношениях лучше, нежели читать потом о суде в газетах, пробираясь сквозь дебри рассуждений не всегда грамотных и корректных журналистов.
Судьёй был определён Председательствовал столичного суда А.М. Кузьминский, обвинение поддерживал товарищ окружного прокурора И.Ф. Дыновский. Поверенным гражданского истца от имени Ильи Беккера, отца убитой девочки, вчинившего Мироновичу иск на 5 тыс. рублей, был присяжный поверенный Н.М. Соколовский. Оправдались худшие предположения Карабчевского — в одном процессе сводились сразу трое обвиняемых, не объединённых до преступления в единую банду: Миронович, Семёнова и Безак. Сторона обвинения исходила из того, что заявление Екатерины Семёновой о её непричастности к убийству Сарры Беккер полностью соответствовали действительности; прочие утверждения Семёновой игнорировались. Поэтому Мтиронович обвинялся в убийстве, Семёнова — в непредотвращении убийства, а Безак в недонесении об убийстве. Помимо этого Семёнова и Безак обвинялись в кражах и укрывательстве краденого. Последний довесок представлялся весьма странным, поскольку получение вещей из кассы Мироновича в качестве платы за молчание, юридически некорректно было считать кражей. Тем не менее, именно с таким букетом обвинений Семёнова и Безак выходили на этот процесс.
У каждого из обвиняемых был свой адвокат, а то и не один: И. И. Мироновича защищали Н.П. Карабчевский и В.Ф. Леонтьев; Е.Н. Семенову — С. П. Марголин; М. М. Безака — Л. А. Базунов. Это были достаточно известные юристы. Участие их в этом деле определялось не столько весомостью гонорара (поскольку, откровенно говоря, с Семёновой и Безака нечего было взять), сколько громкостью и скандальной известностью дела. Успешная защита на таком процессе могла принести большие дивиденды адвокату опосредственно, т. е. в виде всеобщей известности и укрепления деловой репутации. Впрочем, даже проигрыш был не особенно страшен адвокатам, поскольку процесс сам по себе был прекрасной рекламной кампанией.
Алексей Иванович появился в здании Петербургского окружного суда за 10 минут до начала заседания и обнаружил, что зал уже битком набит; ажиотаж вокруг этого процесса был необыкновенным.
Ввели обвиняемых. Миронович выглядел заметно похудевшим (костюм сидел на нём уж чересчур свободно), как — то враз постаревшим, но держал себя со сдержанным достоинством. Семёнова была в черном, наглухо застёгнутом платье, с гладко подобранными волосами; держалась она строго — вызывающе. «Уже отросли», — подумал Алексей Иванович о ее волосах. В течение последующих часов он несколько раз ловил на себе её долгий, испытующий взгляд. Безак держался от неё обособленно, ни разу не посмотрел в сторону бывшей любовницы; он был весь как — то по — особенному подобран и прям. Алексей Иванович с интересом рассматривал этого «сердцееда», и ничего примечательного, действительно сильного и выдающегося не находил в его заурядном облике. разве что рост гораздо выше среднего, но только и всего. Шумилову в эту минуту вспомнились слова его мудрой тетушки: " В человеке важна харизма. Ежели она есть — его будут любить, независимо ни от внешности, ни от нравственных достоинств, ни даже от богатства и успеха.» И где же она, эта пресловутая харизма, в этом альфонсе?
Необходимая процедура рассмотрения кандидатур присяжных протекала чинно, вяло и заняла приличное количество времени. После выбора присяжных и назначения запасных членов жюри (на случай заболевания кого — то из основного состава), суд, занялся установлением личностей обвиняемых. Тут всё прошло быстро, как говорится, без сучка. Далее суд приступил к заслушиванию списка заявленных сторонами свидетелей и экспертов и выяснению вопроса, является ли неявка некоторых из них уважительной и не влечёт ли оная неявка невозможность приступить к рассмотрению дела по существу. Список получился прямо — таки огромным — почти 90 фамилий. Его обсуждение грозило затянуться надолго. Алексей Иванович, прекрасно знавший обрядность уголовного судопроизводства и неотвратимую последовательность его действий, первые часы процесса пребывал в состоянии полудрёмы. «Хорошо будет, если до перерыва успеют приступить к оглашению обвинительного заключения," — вяло размышлял он, — «Потом, конечно, дело пойдёт веселее, но всё равно, с таким числом заявленных свидетелей суд затянется, почитай, на неделю».
Удача, видимо, сопутствовала новому суду и товарищ прокурора Дыновский начал зачитывать длинное обвинительное заключение ещё до первого перерыва. Читал он очень быстро, невнятно, голосом монотонным и невыразительным. Чтобы понимать всё, произносимое обвинителем, требовалось слушать его с максимальным вниманием. Едва Дыновский приступил к чтению в зале царила воцарилась напряжённая тишина, нарушаемая лишь звуком скрипящих стальными перьями секретарей. По прочтении примерно половины текста обвинительного заключения утреннее заседание было прервано, и объявлен перерыв до половины третьего часа пополудни.
Вечернее заседание началось с продолжения чтения обвинительного акта помощником прокурора. После того, как с этим было покончено, начался вызов и заслушивание свидетелей обвинения. Не все из них приглашались для сообщения информации, связанной именно с убийством Сарры Беккер; некоторые просто должны были свидетельствовать об особенностях поведения подсудимых, либо событиях, которые по каким — то причинам признавались обвинением существенными. Заслушивание такие свидетельств не требовало много времени и велось довольно споро.
Наиболее интересными в череде допрошенных оказались, как и следовало ожидать, показания дворников дома N 57. Они добросовестно признались, что в момент убийства были пьяны, но этот момент обвинение постаралось обратить себе на пользу, сделав это поистине с грацией слона в посудной лавке. Обвинитель, допрашивавший Мейкулло и выслушавший его рассказ о попойке, многозначительно заявил:
— Если и нет прямых свидетельств того, что Миронович уходил из кассы очень поздно, то теперь мы видим, что возможность уйти незамеченным у него была!
Шумилов поразился извиву прокурорской логики и мысленно прокомментировал услышанное: «Это же явное нарушения принципа презумпции невиновности: обвинитель ДОЛЖЕН ДОКАЗАТЬ, что обвиняемый уходил поздно. Пока же этого не сделано, должно считать, что этого и не было, независимо от того, была у обвиняемого возможность возможность совершить инкриминируемое ему или нет.» Карабчевский, рассуждавший, видимо, также, после примечательных слов Дыновского заявил протест, принятый судом.
Разумеется, зашла речь и о кровавых пятнах, которых не было обнаружено в прихожей кассы. Обвинение постаралось доказать, что поскольку крови в прихожей не было, значит, нападение никак не могло развиваться так, как это излагала Семенова в своих признательных показаниях от 29 сентября 1883 г. Карабчевский, разумеется, не пропустил сказанное мимо ушей, а заявил буквально следующее: «Защита намерена доказать, что следственная власть вообще не проводила осмотр прихожей» и заявил ходатайство о вызове для дачи показаний скорняка Лихачёва и портнихи Пальцевой. В ходе их допроса Карабчевским эти свидетели рассказали рассказали, как осматривали прихожую вместе с Анисимом Щёткиным, хотя в тот момент в помещении кассы уже работали полицейские Рейзин, Дронов, Черняк и другие.
— Почему же на осмотр со свечкой в руках отправились случайные посетители — один скорняк, другая — портниха, третий — дворник?! — спросил, оборотившись к залу, Карабчевский, — Со стороны полиции тривиальная халатность, невнимание к деталям или неумение работать..?
Николай Платонович взял многозначительную паузу и как хороший актёр с негодованием на лице повернулся к столу обвинителей.
