Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— То есть, Миронович, полагаю, вовсе не собирался убивать Сарру, — продолжал неспешно излагать извивы своей мысли Сакс, — Но сам факт, что его видели на Болотной вечером, составляет, по его рассчётам, прекрасное alibi. Поужинав дома, он берет свой шарабан, выезжает незамеченным из своего двора на Болотной. Это было примерно в 23 часа. Заметьте, для того, чтобы выехать, ему не нужно было будить дворников. Он сам мог без затруднений открыть ворота, причем бесшумно, ведь петли были хорошо смазаны и не скрипели. Он приезжает на Невский довольно быстро, думаю, примерно в 23. 20, заезжает во двор дома 57. Ворота оказались не заперты — это упущение дворников он вполне мог предвидеть, потому как знал об именинах одного из них — дворники не делали из этого секрета и обсуждали планы на вечер в присутствии многих обитателей двора. Миронович оставляет шарабан на обычном месте, где его видят ночью случайные свидетели. Сейчас у нас есть уже два таких свидетеля — это кухарка Егорова и плотник Константинов. Миронович идет в кассу. Сарра уже там, но она впускает хозяина. Помните крюк на двери, которым касса запирается изнутри, плюс, засов, плюс замок? Без сомнения, Сарра уже заперлась на ночь, но хозяину не открыть не посмела. Он заходит и запирается изнутри. Вот поэтому он и орудовал спокойно в кассе, ведь прекрасно знал, что никто непрошенный не войдет, дверь — то заперта! Потом Миронович заманивает девочку в маленькую комнату, пытается овладеть ею. Она сопротивляется, возможно, в запальчивости даже угрожает ему оглаской. Он в ярости, происходит борьба, и он ударяет ее по голове либо куском газовой трубы, либо каким — то другим тяжёлым предметом. Но пока ещё остаётся в сознании, и тогда Миронович её душит. Половой акт мог и не состояться при таких обстоятельствах, поэтому на теле жертвы не нашли спермы. А дальше он спохватывается. Что делать?! Избавиться от тела? Как? Расчленить? Чем? Где? Нужны навык и самообладание… Просто вывезти и бросить его где — нибудь подальше? Слишком рисковано — могут увидеть соседи, да и повозка ночью может привлечь внимание ночной стражи. Проще всего имитировать ограбление кассы. Миронович идет в комнату, где лежат закладные, создает видимость постороннего присутствия — разбрасывает бумаги по полу. Но его подвела жадность — он не стал разбивать витрину, как сделал бы настоящий грабитель, в случае невозможности открыть её ключом (а мы помним, что открыть ее постороннему человеку не удалось бы из — за дефекта замка).

— А может быть, он просто побоялся, что шум разбитого стекла привлечет внимание соседей? — предположил Дронов.

— Возможно и это. Но так или иначе — а витрину Миронович не трогает. Убить девчонку — это одно, рассуждает он, а собственное имущество портить не следует! Миронович боится, что свет в окнах кассы в неурочный час будет замечен соседями, и потому гасит лампу. Но ему надо выйти из тёмной квартиры. Он зажигает свечу. Пока возится с замком и крюком в прихожей, от свечки накапало воску на пол у входной двери — вот откуда эти якобы «загадочные» пятна. Так же незаметно, как и приехал, он покидает двор на шарабане. То же самое и на Болотной: ворота после его отъезда всё время оставались незапертыми, он спокойно их отворяет, въезжает, ставит шарабан на место и через чёрную дверь проходит со двора в свой парадный подъезд.

— А как же дворники? Дежурный по парадному подъезду должен был услышать появление человека со двора! — с сомнением в голосе заметил Гаевский.

— Должен был, да не услышал. Допускаю, что у Мироновича в его каретном сарае и чуни войлочные есть, и валенки обрезанные… Не в лаковых же туфлях он возок закладывает! Вставил ноги в чуни, даже не снимая туфлей, и шмыгнул мышкой. Подгадал, когда ломовой извозчик с кирпичами мимо дома проезжает, колёса по булыжнику гремят, и прошёл спокойно наверх мимо дворницкой. Имейте в виду, что была уже глубокая ночь, часа 2–3. Так вот. А утром Миронович пришел, как ни в чём не бывало, и целый спектакль перед вами разыграл — дескать, вещи из витрины пропали, векселя пропали, деньги — тоже пропали! Я, признаюсь, даже удивлён тем обстоятельством, что он такой маленький ущерб назвал. Вполне мог бы сказать и 300 рублей наличных, и 500… Тут же сам указал нам на следы от свечки на полу. Думал, что запутает этим нас. Шельмец!

— И что же теперь с ним, Александр Францевич? — поинтересовался Рейзин, — Будем брать?

Как и большинство полицейских территориальных частей пристав тяготел к немедленным конкретным действиям и тяготился длинными разговорами.

— С этим успеется. Я думаю его немного помучить, пусть почувствует, как петля затягивается. Для начала предъявим ему свидетелей, которые опровергают его показания. Что — то он скажет? Как будет выкручиваться? Но сначала надо выяснить всю его подноготную — что за человек, круг его связей… моральный облик, одним словом. Я вижу, Иванова здесь нет, стало быть, Агафон Иванович работает. Надеюсь, порадует. Поговорить с теми, кто знал Мироновича по службе в армии, — следователь примолк ненадолго, а затем неожиданно заговорил совсем о другом, — Так вы говорите — ни в какую не хотел пойти взглянуть на труп? Занятно… Что ж это за полицейский, что боится смотреть на труп! Возможно, это и есть его ахиллесова пята. Мы на этом можем сыграть. Не сомневаюсь, мы Мироновича дожмём, — с невокрушимой уверенностью подитожил Сакс.

6

Агафон Иванов на разговор с полковником Крачаком отправился не без некоторого внутреннего трепета. Сыщик не очень — то полагался на рекомендательное письмо отставного полицейского Новицкого. Старик, говоря о своих особых отношениях с полковником, скорее всего, ничего не выдумывал (такими — то вещами не шутят). Вопрос был в другом: захочет ли Фома Фердинандович Крачак быть вполне откровенен с неизвестным ему сыскным агентом? Управление Сыскной полиции стояло совершеннейшим особняком в системе правоохранительных органов столицы, вызывая ревность и зависть коллег по полицейскому цеху. Сыскные агенты всегда получали несравнимо бОльшие денежные награды, нежели сотрудники территориальных частей, речной полиции или пожарной охраны. Сыскным агентам за расследование крупных дел жаловались ордена, а кавалер ордена Св. Станислава автоматически получал дворянское достоинство; ничего подобного в отношении обычных полицейских не практиковалось. Когда городовой Алексей Тяпкин в 1868 г. при исполнении служебного долга лишился ноги, ему выписали премию всего лишь в 50 рублей. Через несколько месяцев героический городовой скончался от заражения крови и его большая семья получила лишь символически повышенную пенсию. Если б на месте городового оказался сотрудник сыскной полиции — в любом чине, пусть даже самом маленьком — награда оказалась бы куда весомее, в этом можно было бы не сомневаться: и дети были бы пристроены в кадетские корпуса, и вдова получила бы пенсию в три четверти оклада мужа… Подобное несоответствие в оценке заслуг рождало со стороны рядовых полицейских скрытую недоброжелательность в отношении сыскных агентов, хотя сами сыскари в этом нисколько не были повинны.

Родившийся в 1842 г. Фома Фердинандович Дубисса — Крачак, дослужившись к 40 годам до полковничьих эполет, давно овдовел и последние годы продолжал жить совершеннейшим бобылём. В занимаемой им 4–комнатной квартире 2 комнаты стояли закрытыми без мебели, поскольку в холостяцком хозяйстве эта жилая площадь была совершенно лишней. Это был истовый служака, много лет отработавший на низовых полицейских должностях. Сие означало, что его рабочий день длился с 9 часов утра до 2 часов пополудни и с 8 вечера до полуночи без праздников и выходных. Такой ритм жизни выковал из Фомы Фердинандовича человека строгого к себе, взыскательного к подчинённым и в известной степени формалиста. Последняя черта, впрочем, на полицейской службе того времени была скорее достоинством, нежели недостатком. В целом же, отзывы о полковнике, были скорее положительные, нежели отрицательные, но сие вовсе не означало, что разговор с ним должен был пойти как по маслу.

21
{"b":"179668","o":1}