— Позвольте отрекомендоваться: моя фамилия Шумилов; я прибыл к Вам с особым поручением.

— Да, чем могу?.. С удовольствием, — залепетал доктор.

— Представьтесь, пожалуйста…

— Да — да, конечно, что ж это я… Конрад Карлович Фогель.

— Дело меня весьма щепетильное: по поводу ваших сделок с золотом. Сразу хочу предостеречь от запирательства: мы полностью владеем ситуацией, знаем когда, от кого и на чём прибыло к Вам разыскиваемое лицо. Также нам известна сущность сделанного Вам предложения. Так что запирательство бессмысленно; речь идёт о Вашем добром намерении помочь разобраться нам в серьёзном деле, связанном с убийством ребёнка, — самое забавное в этой ситуации заключалось в том, что Шумилов не солгал ни единым словом. При этом доктор Фогель явно слышал в словах Шумиловым совсем не то, что он говорил на самом деле.

— Господи, что Вы говорите… Как же это меня угораздило, — доктор закрыл руками лицо, — Спрашивайте, я скажу всё, что мне известно.

— Так вот, Конрад Карлович, нам стало известно, что две недели назад, а именно 27 августа, вечером, к вам приехала молодая женщина и предложила купить у нее золотой лом — сплющенные серьги — и часы. — Голос Шумилова звучал строго и официально. — Вы это подтверждаете?

— Д — да, действительно приезжала. И именно вечером. Это её Березовский прислал. Борис — это сущий бес во плоти. Попутал, вот попутал…

— Отвечайте только на вопросы, а эмоции оставьте на потом, — остановил врача Шумилов, — Свидетели встречи были?

— У меня был последний посетитель. Я уже и ассистента отпустил, и наружную дверь закрыл, а эта дамочка всё не уходила, трезвонила и трезвонила в колокольчик.

— Далее… Вы что — то у неё купили?

— Да, купил, но только лом, в смысле расплющенные серёжки. А часов никаких не было. Но сделка оформлена с соблюдением всех правил, я Вас уверяю, она занесена в книгу учета, могу продемонстрировать, — поспешно добавил Фогель.

— Да уж, будьте любезны, давайте посмотрим на запись. — кивнул Алексей Иванович.

— Сей момент. — доктор подошел к конторке и вытащил из нее большую «амбарную книгу», полистал и показал выведенные аккуратным почерком строки: «Принято: августа 27 числа. Золото (лом) 7,25 г. От кого: гр. Варварина Г.Я., мещанка. Адрес: дом Лабазникова в Мучном пер. Уплачено: 4 рубля 15 коп. Деньги мною получены полностью: (подпись) Варварина.»

— Вы можете мне сказать, что случилось? — нервно поинтересовался доктор.

— Конрад Карлович, боюсь, я зря вас побеспокоил. Похоже, это не совсем то, что мы ищем, — сказанное, конечно, звучало не совсем логично, ибо минутой ранее Шумилин утверждал, что ему всё известно и не выражал в этом никаких сомнений, но доктор был так взволнован, что не заметил этой логической нестыковки, — Но на всякий случай опишите, пожалуйста, эту женщину.

Доктор недоуменно пожал плечами:

— Да обычная женщина, молодая, лет под 30. Худенькая, как девочка.

— Как была одета?

— Не помню. Впрочем, зонтик у нее был длинный, жёлтый, с загнутой ручкой, он ей мешал всё время, она его на руку вешала, а он даже упал с руки.

— Была на ней шляпка?

— Да нет же, не было никакой шляпки. Волосы рыжие неаккуратно так торчали, я ещё отметил про себя, что негоже вот так ходить с непокрытой головой — неприлично и вид неряшливый.

— А платье на ней какое было? Или жакет?

— Юбка в крупную клетку. Я ещё подумал тогда — и зачем при такой субтильной фигуре носить ткани с таким крупным рисунком, это же ей не подходит!

— Скажите, а золото она из сумочки доставала?

Доктор на секунду задумался, припоминая:

— Нет, Вы знаете, сумочку она вовсе не раскрывала, она у нее на руке висела и все время с зонтиком путалась. А золото дама в кулаке зажала. Я ещё удивился — обычно так вещи не носят. Ну, уж по крайней мере в носовой платок заворачивают, а лучше прячут куда подальше, чтоб не потерять ненароком. А тут вдруг — в кулаке…

— Доктор, вспомните, пожалуйста, как можно точнее, когда она пришла к вам и когда ушла, — попросил Шумилов.

— Да и вспоминать особенно нечего. Пришла примерно в 21.20. Но я не смог сразу с ней заняться, потому что у меня в кресле сидел пациент. Я ей предложил либо ждать, либо отправляться. Она осталась ждать. Я освободился около 22.00, может быть, в 22.10. Потом с ней поговорил, принял золото, проверил его, взвесил, отсчитал деньги. Так что ушла она в 22.20, самое позднее в 22.30.

— Спасибо, Конрад Карлович, ваша помощь неоценима. К вам нет никаких претензий. Впрочем, вы можете еще понадобиться, и тогда Вас пригласят для составления протокола в Следственную часть прокуратуры. Впрочем, возможно, нужды в этом и не возникнет.

Шумилов откланялся, оставив доктора в состоянии некоего тревожного недоумения. Сыщик считал, что в этот раз фортуна ему по — настоящему широко улыбнулась — теперь ему были известны имя и адрес незнакомки. Анализируя её поведение вечером 27 августа нельзя было отделаться от неясных подозрений: получалось, что она объезжала места, где можно было сдать вещи под заклад, при этом зачем — то старалась изменять внешность. Эту манупуляцию она, по всей видимости, осуществила не меньше двух раз — на лестнице перед кабинетом доктора и в подворотне перед ссудной кассой на Гончарной. Ответ на вопрос «зачем?» был вовсе не так очевиден, как казался. Но было ясно, что человек с чистыми помыслами вряд ли станет этим заниматься. Второй настораживающий момент во всей этой истории — это бросающаяся в глаза противоречивость поступков дамочки, которые никак не стыкуются с её словами: у ростовщика на Гончарной она отказалась сдать часы под тем предлогом, что хочет заложить вещи непременно в паре — часы плюс золотой лом, — а у протезиста не только продала расплющенные серёжки, но часы даже и не предложила. Что это могло означать, Алексей Иванович пока не знал, но чувствовал, что металась дамочка неспроста, причина для такого поведения существовала.

Поскольку от дома, где помещался кабинет Фогеля, до конторы Карабчевского на Малой Садовой было всего — то две минуты ходу, Шумилов решил зайти к присяжному поверенному, рассказать о событиях последних дней.

С Николаем Платоновичем Карабчевским Шумилов столкнулся в дверях конторы адвоката.

— Ещё бы минута и Вы меня не застали, — проговорил Карабчевский, — Уже девятый час, пора на покой.

— У меня самая работа пошла, — усмехнулся Шумилов, — Но если Вы, как мой работодатель, даёте санкцию на отдых, то я немедля отправляюсь домой.

— Ну уж нет, голубчик, — засмеялся адвокат, — Теперь давайте рассказывайте!

Они вышли на улицу, неспешно пошли по тротуару. Это было очень по — петербургски — неспешно пройтись тёплым вечером по гранитным тротуарам в потоке расфранченной публики и поговорить, не повышая голоса, о чём — нибудь абсрактно — возвышенном. Сама обстановка центра города — его монументальные здания, подсвеченные витрины, памятники — всё это навевало благодушие и умиротворение. Казалось, что весь мир жил в этом роскошном интерьере, в котором грязная обувь почиталась дурным тоном, а упоминание о деньгах — чуть ли не бесчестием. Но Шумилов этим вечером говорил Карабчевскому о делах весьма приземлённых, очень будничных и этим, наверное, полностью разрушал очарование окружавшей обстановки.

Адвокат слушал Шумилова очень внимательно, лишь изредка комментируя особенно яркие моменты его рассказа. Когда Шумилов перешёл к описанию своей драки с Дементием, Карабчевский зашёлся долгим искренним смехом: «Алексей Иванович, Вы видели свой лоб? Да Вы же просто пират!» В целом, он был очень доволен услышанным.

— Знаете что, Алексей Иванович, — сказал Карабчевский, выслушав повествование Шумилова до конца, — мне кажется, Вы потянули нужную ниточку. Очень бы хотелось, чтоб она не оборвалась. Женщина явно с умыслом меняла свою внешность. Для чего она это делала, мы сейчас сказать не можем. Но нам важно выяснить причину, если таковая существовала… А я думаю, что существовала. Постарайтесь отыскать эту женщину, приложите для этого все усилия, смело ссылайтесь на меня, если только это может помочь Вам в розысках. Считайте, что я даю Вам карт — бланш; я покрою все Ваши нарушения закона, допущенные в интересах этого розыска.