В Великобритании Тур только и делал что жаловался на отсутствие занятий по радиоделу. Но оказавшись перед перспективой стать «электриком» — и это после пребывания в горном батальоне! — он не мог отделаться от ощущения, что его низвели в статус гражданского человека, и уже не видел смысла снова садиться за телеграфный ключ. Амбиции быть хорошим учеником куда-то исчезли. Он держался за счет знаний, полученных еще в Канаде, а в остальном пустил учебу на самотек. Теперь он ценил только физическую подготовку. «Этот мой протест, обращенный среди прочих и к министру обороны, привел к тому, что физподготовку нам включили в учебный план»{372}.
Единственным, что поддерживало его интерес к школе, стали, как ни странно, отношения с ее начальником капитаном Бьорном Рёрхольтом. Капитан был на шесть лет моложе Тура, но, несмотря на разницу в возрасте и в положении, между ними возникла дружба.
Учитель. Туру не нравилась служба в Великобритании, пока он не встретил капитана Бьорна Рёрхольта, который, среди прочего, показал ему, что такое лидерство
Тур, который вообще-то давно уже не ожидал ничего хорошего от офицерских кадров, позволил себе восхититься этим парнем. В письме Лив он описал Рёрхольта похожим на задорного мальчишку. По его словам, капитан развивался совершенно не так, как «те другие», кого Тур привык видеть в качестве своих командиров{373}.
Бьорн Рёрхольт быстро сделал военную карьеру. Этому в немалой степени способствовали его заслуги в тылу немцев в Норвегии. В начале 1942 года британский премьер-министр Уинстон Черчилль выступил с меморандумом, в котором подчеркнул, что уничтожение немецкого линкора «Тирпиц» «сейчас стало бы наивысшим достижением морской войны»{374}. «Тирпиц» стоял в Тронхейм-фьорде, замаскированный под остров, и командованию британских ВМС нужен был доброволец, который смог бы отслеживать передвижения судна и передавать сведения по радио. Рёрхольт предложил на эту роль себя, и, признаться, лучшей кандидатуры было не найти — ему исполнилось всего двадцать два года, но он уже успел зарекомендовать себя опытным связистом. С риском для жизни Рёрхольт сумел наладить работу радиостанции. Британцы наградили его орденом «За боевые заслуги» — высшей военной наградой для иностранцев. Позднее, в том же году, его назначили начальником службы подготовки норвежских радистов в Великобритании.
Впрочем, Рёрхольт тоже не был лишен недостатков, и поначалу у Тура сложилось о нем далеко не лестное впечатление. Капитан потребовал от рядовых курсантов, чтобы они выступали в качестве «бэтменов» — говоря попросту, стали денщиками офицеров школы. Это означало, что «мы должны были заправлять кровать своему офицеру, складывать его пижаму, чистить ему каждое утро ботинки, следить за его нижним бельем и формой и будить его по утрам, поднося чашку чая в постель», — рассказывал Тур жене{375}.
Имея условное наказание в виде шестидесятидневного ареста, Тур понимал, что загремит в тюрьму, если снова откажется исполнять офицерский приказ. Но одна только мысль о том, чтобы прислуживать Рёрхольту или другим офицерам, поднося им чашку чая в постель или возиться с их нижним бельем, заставляла его «вскипать». Нет, он никогда не «унизит» себя «настолько, чтобы стать горничной у каких-то жеманных мальчишек в этом безумном мире»{376}.
Вместе с двумя своими товарищами из группы «Р» Тур вызвал капитана Рёрхольта на разговор и сообщил, что они лучше отсидят в камере шестьдесят суток, чем согласятся превратиться в «бэтменов». Рёрхольт настаивать на своем требовании не стал, и жизнь в школе пошла своим чередом.
В мае Тура Хейердала произвели в сержанты. Сам он отнесся к повышению без энтузиазма, но для Лив и детей это означало увеличение денежного довольствия на несколько долларов. Примерно в это же время стало известно, что учеба в Дамфрисе с 1 июня прекратится. Это отчасти было вызвано тем, что американское передающее оборудование, на котором обучалась группа «Р», вдруг признали устаревшим и непригодным для использования в боевых условиях. Таким образом, подготовка, полученная Хейердалом и его товарищами под началом капитана Рёрхольта, который приложил немало усилий, чтобы все было на высшем уровне, оказалась практически бесполезной.
Тур Хейердал едва сдерживал гнев по поводу «этого безобразия» и высказал свое мнение «в присутствии всех». Он говорил о саботаже, о бездарной организации дела, а в письме Лив договорился до того, что следует «повесить наиболее вредных представителей с нашей стороны, это принесло бы, по меньшей мере, такую же пользу, как борьба с врагом, которого нам еще даже не довелось увидеть в глаза»{377}.
Враг, которого им еще даже не довелось увидеть! После многих лет, проведенных в учебном лагере, у многих в Норвежской бригаде появилось предчувствие, что им так и не доведется повоевать. Тура Хейердала разочарование постигло в полной мере. Подавленное настроение, усугубленное бесконечными разногласиями с начальством, вкупе с его всегдашним неприятием авторитетов следует принять во внимание, чтобы лучше разобраться, почему Хейердал столь критично относился к организации деятельности подразделений связи. Его переписка с Лив наглядно показывает, что ничто так разлагающе не влияет на моральный облик воинов, как нереализованное желание участвовать в боях.
В течение всего 1944 года пребывающему в Лондоне норвежскому правительству в изгнании пришлось испытывать на себе растущее недовольство рвущихся в бой солдат. Особенно это недовольство стало заметно после 6 июня — так называемого «дня Д», когда союзные войска высадились в Нормандии. Но премьер-министр Юхан Нюгордсволд твердо стоял на своем — бригаду следует держать в резерве до самого последнего момента, чтобы использовать на завершающем этапе освободительной операции.
Тур прекрасно понимал, что в бездействии группы «Р» виновато не только устаревшее американское оборудование. У генерального штаба сухопутных войск не было ни средств для организации «мощного радиоподразделения»{378}, ни четкого плана действий, и когда занятия в школе прекратились, про группу просто забыли — ее использование исчезло из списка первоочередных задач. Подготовленные бойцы оказались в распоряжении англичан, в начале июня их отправили в казарму в городке Тэйм, расположенном между Лондоном и Оксфордом. Там они должны были помогать женщинам-телеграфисткам передавать шифрованные сообщения.
Тур ощущал бессмысленность своей службы и очень беспокоился о семье. Большую часть весны Лив прокашляла, и врачи сначала решили, что это бронхит, а потом нашли причину в том, что в крови у нее слишком много белка. У Тура возникла другая догадка. Он поинтересовался, не начала ли жена курить. «Я надеюсь, что у тебя достаточно твердости, чтобы придерживаться собственных принципов», — пишет он{379}. Но подозрение, тем не менее, имело место: «Я надеюсь, ты не начала снова курить или что-нибудь вроде этого! Ты мне не отвечаешь, когда я спрашиваю об этом»{380}.
Врачи, наконец, пришли к выводу, что у Лив малярия, и назначили ей интенсивный трехмесячный курс лечения. Тур в своих письмах не задавал вопрос, где она могла подхватить эту болезнь. В любом случае, не во Французской Полинезии — там случаи малярии не отмечались. Может быть, ее укусил комар на пути в Ванкувер, когда они плыли по Панамскому каналу?
