— Но ведь мы абсолютно беспомощны — здесь…

— Да замолчи ты, глупая кобыла!

Голова сразу вскинулись, на меня уставились зеленющие непонимающие глаза.

— К-как?

— Да я не тебе.

Пегая кобылка фыркнула на меня лиловым глазом, переступила копытами.

— Да, умеешь ты утешать девушек, — вздохнула однокурсница, снова опуская голову.

— Как ты могла подумать, что я назову тебя глупой?

— А кобылой — в норме вещей, видимо?.. Всё в порядке.

Знаю я твоё "всё в порядке".

Еще ближе, еще громче чужое сердце. Закатные пряди щекочут кожу лица. Взять ладонь, приложить к губам. И правда — нарциссы… А Алхаст сказал бы — фиалки, потому что…

— Не отчаивайся.

— Я уже…

Не отдергивает руку. Как кукла, сломанная, заброшенная в нафталинном сундуке. Видеть эти губы без улыбки — это больше, чем я могу выдержать!

— У меня вообще-то даже была идея, — и идея действительно пришла.

— Идея?

— Да. Если магия здесь ушла в минус, значит, по аналогии с Источниками должны быть Анти-источники, где магии меньше всего. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Не очень.

— Смотри.

Я оживился, отодвинул сено в сторону, начертил на песке график. В конце туннеля неохотно, зевая и ворча, забрезжил свет.

— Скрыть магию во всем мире — чересчур сложно. Что, если её просто обратили, сделали как бы негатив? Она ушла… внутрь. Воронками. Источники замкнулись сами на себе.

— Что-то в этом есть. Но как мы отыщем эти Анти-источники?

— Подумай. Что извечно является противником магии? Точнее — противницей. Церковь!

— Монастырь, — тень прежней улыбки вернулась к Лаэли. — Дар, ты просто гений… я бы сама ни за что не додумалась — так бы и барахталась на одном месте!

— Да ладно тебе, — отмахнулся, закусил губу. — Надо это обдумать. Попросишь завтра выходной? Сходим к монастырю, разведаем.

— Хорошо, обязательно.

У двери остановилась, стала в пол-оборота.

— Как я рада, что ты здесь, со мной.

Вряд ли больше, чем я.

Однако что это на меня нашло в последние два дня? Сты-ыдно, Архимаг. Мозги ведь от магии не зависят, так что зря я раскис.

Вот это правильно, — удовлетворенно отметил Иззмир. Хоть она тебя растормошила.

Секундочку! Так кто кого выводил из депрессии — я её или она меня?!

ЛАЭЛИ

Получилось, что ли?

Постояла за дверью, услышала, как дроу зашебуршал соломой, начал насвистывать, потом замер — задумался.

Теперь можно возвращаться на кухню, помочь Хоуп вымыть посуду. Конечно, мой рабочий день уже закончен, но я отпрашивалась утром на пару часов, чтобы сбегать к монастырю…

Да-да.

Дура! — шипела внутри гордость. — Что ты из себя строила? Теперь этот черноухий будет считать себя умнее тебя! Ты ему проиграла!

— Поддалась, — я отнекивалась, как могла, но гордость не унималась.

Ещё лучше. Ты меня рас-топ-та-ла! Слышишь?!

— Слышу, слышу. Ты так вопишь — странно, что ещё весь город не сбежался.

Она "поддалась". И что теперь? Дала чертовому эльфу еще один повод смотреть на нас свысока. Заревела! Малолетка! Сла…

— Заткнись! Думаешь, мне легко? — положительно, я себя когда-нибудь с ума сведу. — Парни — существа хрупкие, а эльфы — вообще китайские фарфоровые чайники. Если они в себе неуверенны, то зачахнут и засохнут…

Играть в поддавки оказалось непросто. Как же — извечному сопернику, дроу… А ведь я ещё вчера додумалась до противостояния магии и религии. Утром побывала у монастыря. И, если сравнивать отсутствие магии с временной слепотой и глухотой, то неподалеку от куполов храма я просто начинала задыхаться, как треска на сковородке.

И у меня даже появилась идея, как туда проникнуть… Но Дару об этом не узнать.

Но почему?! — раненым грифоном взвыла гордость.

— Потому что ему и так несладко. Пойми, бестолкоавя, вокруг не универ, мы играем в жизнь — здесь ставки крупнее. Считай, что я пожертвовала пешкой, чтобы после захватить коня.

Это я, значит, пешка…

С каким бы удовольствием я отравилась, но, боюсь, эта курносая зараза достанет меня и на том свете… Вообще, кажется, гордость у меня вместо совести.

Хоуп ещё не пришла, поэтому я сама стала разбирать грязную посуду.

Не нравлюсь я себе. Раздвоение личности — Люцифер с ним, уже привыкла. Куда больше волнует моя реакция на прикосновение Дара… Заметила уже давно, но с течением времени становится всё хуже.

Сначала думала, что меня передергивает от отвращения, но это непохоже на сие глубокоуважаемое чувство…

Подхватила тарелку у самого пола, сдула пылинки со спасенной и поставила на стол.

Так, о чем это я?

Ага. Он просто касается меня, а по телу пробегает словно разряд тока. И это… и это мне нравится. Кошмар какой-то. Я ж вроде не чудовище Франкенштейна, чтобы ловить кайф от розетки.

Ужасно — и стыдно. Почему с Алхастом — не так? Почему, когда Дар… нет, когда Кенррет смотрит на меня, становится так жарко? Такому не учат в МУМИ. И пугающе часто вспоминается тот дурацкий поцелуй в самом начале года — нечаянно, не вовремя. Впрочем, поцелуи — они всегда не вовремя.

Тогда глаза были закрыты — а что, если смотреть в них, в янтарные озера, касаться губами его губ…

Слишком много многоточий.

— Лаэли, ты заболела?

— Ч-что? — словно застигнутая на месте преступления, испуганно обернулась в сторону Хоуп.

— Ты красная, и глаза блестят как-то странно.

Женщина приложила сухую ладонь к моему лбу.

— Да ты горишь. Приляжешь?

— Нет, спасибо, — собрала нервы в кучу, запретила думать о страшном. — Я сегодня почти ничего не разбила, представляешь.

— Поздравляю.

Хоуп зажато улыбнулась, снова опустила взгляд на большой таз, в котором мыла вилки. Её не допускали в зал, оставляли на женщину только грубую работу — из-за клейма. Из-за него же сначала она пыталась сторониться меня по привычке, но потом позволила себе чуть-чуть оттаять. Я, в свою очередь, пыталась, как могла, стать её подругой — но за двое с лишним суток многое не успеешь.

Не нравится мне город, где женщин доводят до такого.

— Лаэли, можно тебя спросить? Вы с братом пришли издалека?

— Угу. О-очень издалека.

— В вашей стране, что… — она замялась, закончила едва слышно, — не ставят клеймо за грехи?

— Нет. У нас… нет, такого нет.

Моя родная страна слишком цивилизована, чтобы наказывать за преступления. А у дроу проще: палачи не скучают.

— Тогда понятно, почему вы за меня вступились тогда, перед мальчишками. Ведь я — грешница, чистые люди не должны меня касаться.

— Пф, — сказала я, не зная, как ещё выразить своё мнение. Ну, по-моему, это было достаточно ёмко, нэ?

— Знаешь, что значит буква "П"? Прелюбодейка, — Хоуп пытливо искала на моём лице признаки отвращения. Но не нашла.

— Почему ты покраснела, Лаэли?

— Жарко.

— Тогда пойдем на улицу.

Мы закончили уборку, подмели пол и вышли посидеть на крыльцо черного входа.

Хоуп неторопливо поправила чепец.

— Тебе было больно?

— Больно? Не знаю, я потеряла сознание. Они хотели знать, от кого у меня ребенок, — задумчиво и почти равнодушно начала женщина. — А я не сказала. Потом у меня родилась моя Мерси(1). И умерла. Потому что никто из врачей не хотел её лечить, когда она заболела.

Так вот почему твои волосы поседели раньше времени…

— Вот так, да. А на самом деле я думала, что Бог меня защитит. И её. Потому что — знаешь, кто её отец?

Я покачала головой.

— Проповедник. Он приходил к нам в город на неделю и говорил так красиво о служении Небесам. Он был такой красивый… И моя Мерси тоже стала бы такой. А потом мне поставили клеймо, а на неё поставила клеймо смерть.

— Значит, она ждет тебя на Небесах. Господь простит вас, непременно!

Я знаю, что ты хочешь услышать. И я скажу тебе это, и скажу так, что ты поверишь. Пусть даже я сама знаю богов, и знаю, что милосердие для них — пустой звук.