Сижу на пне. Дышу тяжелым влажным воздухом леса. Вспоминаю тот самый прокляый Вальс Тюльпанов…
…- Ты угадала, — заметил я мимоходом при первых же звуках вальса и украл девушку от Инелен.
Одну руку на талию, другой — сжать прохладную ладонь. И двигаться в заученном ритме, пытаясь увидть в этом что-то новое, что-то важное.
— Я почти не сомневалась, — доверительно сообщает Лаэли, приблизив своё лицо ко мне. — А на берегу океана не осталось сомнений.
— Почему?
Мне всё равно, что ты говоришь — лишь бы слушать твой голос. Неужели Алхаст чувствует то же самое?
— Только ты умеешь так ценить одиночество.
— Лаэли, пока мы одни…
Она бросает взгляд на кружащиеся пары.
— Так что? Ты хочешь поговорить о том, что мы с тобой провели ночь?
Я кивнул. Кажется, девушке есть что сказать по этому поводу.
— Прошу тебя об одном, Дар — не говори Алхасту. Я больше никогда ему не изменю, а этот один раз… ему будет неприятно узнать.
— Неприятно? Лаэли, убей в с ебе дипломата.
— Есть, сэр, — она от души смеётся. — Не расскажешь?
— И не собирался. Но… — сам не знаю, что хочу сказать. Она сбивает меня с толку. — Честно говоря, не знаю, что и сказать. Я должен попросить прощения?
— За что? — и даже румянец на щеках не становится ярче. — Мне понравилось, ты, надеюсь, тоже не падал в обморок от отвращения. В конечном счете, ничего страшного не произошло: чуть больше, чем поцелуй — помнишь, в начале года?
Она говорит, как старая подурга, вспоминающая что-то, что давно прошло и не имеет никакого значения.
— Неужели для тебя это ничего не значит? — невпопад озвучиваю свои мысли.
— Значит, — на секунду Лаэли становится собой — серьёзной, ясной. — Но я не хочу повторения.
— А ты поумнела.
— Настолько, что больше тебе не верю, — говорит девушка, не опуская глаз. Взгляд холодный, жестокий, как шприц со смертельным ядом.
А потом она спросила, знаю ли я разницу между словами "верить" и "доверять". Я сказал, что знаю, и задал себе вопрос, куда делась та девочка, которая отчаянно краснела от моих взглядов. И ответил себе же, что девочка никуда не делась, просто я научил её носить маску… которую сейчас не могу сорвать.
С некоторых людей одежду снять проще, чем фальшивое лицо.
Но Лаэли улыбнулась мне через плечо — также, как и всегда: извиняясь за себя-марионетку, за то, что играет. Объяснила одним росчерком ресниц, что не хочет делать больно Алхасту… и мне, и себе. А я не смог ей сказать, что только в сказках бывает, что все счастливы. А гарем, как мы выяснили, не подходит.
Я встал и с удовольствием потянулся, слыша, как хрустунли позвонки — мать моя паучиха, сколько же я здесь просидел? Зарычал на какую-то зверюгу, сунувшуюся из кустов с плотоядными намерениями. Внутри ворочалось черное чудовище с алыми глазами, веселое и злое — и я выпущу его на волю, только дайте шанс…
ЛАЭЛИ
Алхаст проводил меня до башни, поцеловав на прощание вечерним поцелуем. Завтра начнется сессия, и видеться мы будем только урывками, поднимая тяжелые от бессоницы головы от конспектов. Зато потом — целое лето впереди, два месяца…
— Практики, — мрачно закончила Инелен, сидящая на подоконнике.
Спрыгнула с узкого башенного окна, взяла меня под руку.
— Как бы так устроить, чтобы мы с Габриелем вместе проходили практику?
Я пожала плечами, остановилась. Подруга обернулась, приподняла светлые ниточки бровей.
— Ты что?
— Что-то мне нехорошо…
Лестница и стены пошли цветной рябью, как телевизор "Березка" у бабушки дома, руки схватила дребезжащая боль. Инелен ахнула: когда я поднесла ладони ближе к разъезжающимся зрачкам, увидела, что кожа сочится кровью из тысяч мелких, будто булавочных уколов… А потом стена напрыгнула на меня, и наступила темнота.
…- Это проклятье, — было первым, что я услышала, очнувшись через пару часов в больничной палате под присмотром некого жутко серьезного магика из Ордена Света.
Как раз вовремя, спасибо. Может, парочку автоматов на сессии поставят.
Я потянулась на белоснежных простынях, вдохнула аромат сирени, вечно цветущей под окном. Мои каникулы уже начались!
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ
