— Замолчи, — я сделал шаг к старику, поднял его на ноги. — Если мы виноваты, мы потащим на себе эту вину. Не напоминай лишний раз… Что ты ещё знаешь о Зеркалах?

Он замотал головой, заломил трясущиеся руки.

— Выпустили, выпустили Её…

— ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ?!

— Дар! — её ладони легли мне на плечи, прося успокоиться. — Займись лучше щитом, пока оно не пройдет мимо.

— А ты снова будешь уговаривать этого старика, что он — не виноват ни в чем, пытаться вернуть ему душевное равновесие? Стрекоза, тебе не надоело быть святой, а?!

— Зато тебе никогда не надоест делать мне больно, — прошептала девушка. — Пожалуйста… осталось еще четыре Зеркала, мы должны их сохранить. Всё, что скажет этот Страж…

Без слов я швырнул старика на землю. Будто выпил яда — душа, недавно восстановленная из двух половинок, корчилась в огне боли, горечи, вины. И обиды.

Она присела рядом с онъом, поглаживая его седую голову, шепча что-то ласковое.

Ладно, да, понимаю, мое дело — убивать и разрушать. Больше ничего я и не умею.

То, что вышло из Зеркала, рассеялось. Я тщательно обследовал пещеру, но не нашел ничего любопытного. Взял щепотку праха своего бывшего противника, лизнул, понюхал, упрятал в колбу — пригодиться. В этот момент ко мне подошла Лаэли, нервно кусая губы. На высоком лбу то собирались морщинки тревоги, то снова разглаживались.

— Что?

— Все не так плохо.

— По тебе не скажешь. Ну?

— Гну, — она вяло огрызнулась. — Ты знаешь, кто такой Мимир?

— По легендам — великан, хранитель источника мудрости у корней Игга. На самом деле — древний знаменитый маг.

— Нас интересует первое. В Мидгарде существует секта. Они называют себя дети Мимира — улавливаешь суть?

— Пока не совсем.

— Это был риторический вопрос. Итак, в мире под названием Ёрс Страж зеркала перед своей смертью создал гомунукулюса, чтобы тот нес стражу. Но гомунукулюс попал под влияние Детей Мимира… Не знаю уж, чем они его прельстили, но результат — маг мог с легкостью разведать, где находятся остальные врата в Гинунгагап и следить за хранителями.

— Чего хотят эти… дети Мимира?

— Как всегда — мира во всем мире. И крови во имя мира проливается больше, чем во имя войны… Они хотят разрушить Иггдрасиль, чтобы мир обновился в огне и создал себя заново.

Лаэли все время своей речи ходила взад и вперед, но тут остановилась и пытливо посмотрела на меня.

— Думаешь, такое возможно, Дар?

— Не знаю. Но меня и этот мир устраивает.

Она кивнула, вроде бы даже с облегчением. Я что, так похож на самоубийцу, жалеющего спалить Мировое Древо?

— Теперь объясню, почему все неплохо. Осталось четыре Зеркала — если их сохранить от разрушения, мы выиграем время. Сможем найти средство, чтобы восстановить остальные пять.

Я не стал напоминать, что средство уже давно известно.

— Ты права… демон, неужели я это сказал?

— Обведем этот день красными чернилами и устроим государственный праздник.

— Непременно. Лаэли, нам только нельзя забывать о Детях Мимира — вряд ли они отступятся после смерти своего Стража. Будут искать других, убивать их, уничтожать — если только гомунукулюс оставил им адреса Зеркал.

— Если нет, нам все равно нужно их — сектантов — найти. И тогда…

И тогда — да, тогда все будет хорошо. Мы наконец-то нашли реального врага, которого можно пощупать, стукнуть или околдовать. Или уговорить повременить с Апокалипсисом… Ведь главную угрозу мы уничтожили — мятежного Стража.

Я вздохнул — с сердца сняли тяжелый груз. И даже этот старик-онъ жив — крадется по стеночке, продолжая желать нам гореть в геене огненной. Всё почти хорошо.

Посмотрел на Лаэли — она неуверенно пыталась улыбнутся. Думает о том же самом?

— Пойдем домой? То есть я сейчас в МУМИ — надо развязать остроухого и Сессен.

— Я туда же. Давай восстановим барьер — а то варвары какие-то: пришли, сломали и ушли.

— Ну и восстанавливай. По мне, так хозяину послужит это хорошим уроком — нечего на гостей натравливать их вторые "я".

— По-моему, тебе надо сказать ему спасибо, — пробормотала девушка, сплетая заново защитный барьер. Удовлетворенно кивнула, и мы вышли из пещер, оставив позади ещё один рухнувший барьер между жизнью и не-жизнью.

ЛАЭЛИ

Внутри барьера мы не могли перенестись в МУМИ, поэтому пришлось выйти под серое небо Каро. Мохнатые твари пропали, и мы какое-то время просто молча шли между скал. Потом дроу снял с камня плешивый красноватый мох и заставил его расцвести в нечто нежное, сиреневое. Никогда бы не подумала, что из мерзости может получиться такое ботаническое чудо…

— Это тебе, — ласково буркнул коллега, протянув цветочек. — С днем Рождения.

— А ты откуда знаешь?

Цветок пах нарциссом.

— Кто-то из твоих подружек проговорился.

Да, это был действительно день, когда восемнадцать лет назад на свет появилась вот такая маленькая неприятность. Черт, как давно это было!

Маги обычно не отмечает такую ерунду, как чье-то рождение, но всё равно…

— Спасибо. Символично, кстати. У тебя тоже сегодня, можно сказать, день Рождения — второго рождения.

Эльф серьёзно кивнул. Он теперь стоял, засунув руки в карманы и словно чего-то ждал. Ну, прямо финальная сцена голливудского боевика: на фоне странных декораций главный герой и его героиня, оборванные, грязные и окровавленные, сливаются в страстном/романтичном/первом поцелуе. Я подавилась смешком, представив себе эту картину.

В этом фильме зрители (если таковые имеются) поцелуя не дождутся. А вот фигу вам с маком и корицей. И с чашкой горячего шоколада.

— Лаэли, ты сказала, что моё альтер-эго — тоже ребенок. И у тебя?

— Да. Алиса — девочка из одной сказки… Странно вообще-то. Никогда не хотела быть на неё похожей.

— И я не хотел быть похожим на Измира. Это тот мальчик, — пояснил дроу. — Помнишь, когда я показывал тебе статуи в Городе Мира? В нем жила душа светлого. И влюбился он в светлую, и королем стал тоже на поверхности. У него первого глаза стали золотыми, как солнечный свет.

— А до этого?..

— Раньше у дроу была темно-красная радужка, хуже приспособленная к свету. Нетопырь этот — по легендам, единственный друг Иззимра в детстве. Потом его брат убил летучую мышь.

Понятно. Мальчик, живущий внутри черствой и засохшей души моего однокурсника всегда был один. Понятно… непонятно только, почему Кенррет так старательно открещивался от нормального (в общем-то) желания иметь близких людей… или нелюдей. Насколько же нужно бояться самого себя, чтобы сознательно загонять в жесткие рамки одиночества? Никогда его не пойму.

— Но вы же примирились?

— Да, — с некоторым удивлением ответил Дар. — Я бы хотел ещё с ним поговорить.

— К вашим услугам. Старик онъ объяснил мне, как наводить чары, чтобы пообщаться со своим альтер-эго. Так что — обращайся.

Прежде чем коснуться амулета, я воткнула цветок в волосы — пусть они и напоминали воронье гнездо.

П р и м е ч а н и я:

(1) charmante — фр. очаровательно

ЛАЭЛИ

И вот тут, должна признаться, мы проявили чудеса черной неблагодарности. Бессовестно забыли про Сессен и Алхаста, томящихся в кладовке в окружении банок с вареньем — и отправились ко мне домой. Причина этому была, а как же без этого. И вообще-то, причина достаточно уважительная — настолько, что мы с самым серьезным видом кивали друг другу наподобие китайских болванчиков, почему именно следует оттянуть момент появления пред гневными взорами друзей.

Встречают, как известно, по одежке — а наша была в таком плачевном состоянии, что всему первому курсу грозила опасность умереть от смеха. Оборванные, в засохших пятнах крови, дроу — ещё и вымазанный в гуталине (это когда он приложился об стенку в черной пещере), а я слегка обожглась огненным щитом. Зачем пугать родных-близких таким видом?