— Я оставлю дверь приоткрытой, но чтобы я не слышал ни звука. Иначе никаких больше сказок, договорились?

— Хорошо, папа, — одновременно ответили девочки.

— Вот и славно. А теперь спите крепко.

Он оставил дочек одних, но через час заглянул к ним, прежде чем самому идти спать. Гарша вернулась на нижнюю кровать, и девочки спали, крепко обнявшись, как две обезьянки. Он не стал их будить. Постояв над ними, он отправился к себе в спальню.

Из своего укрытия в заброшенной башне Коллинз мог подавать сигналы Стейту и Вигорс, своим ближайшим сподвижникам. Он зажег газовую лампу и вынес ее на маленький холодный балкон. Сменивший направление ветер нес на город гнилые запахи мясного завода. Колинз поставил лампу на балюстраду и отсчитал шестьдесят секунд, зная, что по крайней мере один из помощников ждет его сигнала. Потом он унес лампу внутрь и сел на продавленный диван.

Прошло не больше десяти минут, как раздался тихий условный стук в дверь. Коллинз откинул металлическую щеколду — единственный механизм, который еще функционировал, — и открыл дверь. Стейт и Вигорс зашли вместе. Сели на пол перед диваном. Лампа давала слабый желтый свет. Коллинзу были ненавистны газовые приборы, но, если он сам чувствовал себя в темноте как рыба в воде, для Стейта и Вигорс следовало предусмотреть некоторое освещение.

— Мы не думали, что ты вернешься, — сказал Стейт. Это был грузный мужчина, обладавший нежной душой. Коллинз уловил нотку облегчения в его голосе.

— Я тоже не думал. Но впереди еще много дел. Я должен был вернуться.

— Что случилось? — спросила Вигорс.

— Магнус сыграл мне на руку. Но он так просто не сдастся. Вам нужно будет предупредить всех, чтобы спрятались или приготовились к визитам его головорезов. Все, кто связан со мной, составляют группу риска. Проследите, чтобы люди знали о том, что нельзя возвращаться в ангар. Никогда. Это в прошлом.

— Что теперь будем делать? — задала еще один вопрос Вигорс.

— Прежде всего исчезнем. — Коллинз откинулся на спинку дивана и окинул их взглядом. — А потом мы сделаем так, чтобы Магнусу жизнь медом не казалась.

— А «Велфэр»? — подал голос Стейт. — Они недалеко от него ушли.

Коллинз кивнул.

— Я знаю. Им отведена другая роль.

Некоторое время все молчали. Стейт, словно загипнотизированный шипением и светом газовой лампы, размышлял. Лицо Вигорс было непроницаемым. Даже при дневном свете трудно было распознать, мужчина это или женщина, а здесь, в полумраке, ее лицо напоминало маску. После паузы она заговорила первой:

— Обратного пути нет.

— Это так, — сказал Коллинз. — Но много людей может пострадать. Нужно, чтобы каждый, кто пойдет с нами, сделал этот шаг добровольно. У каждого должна быть свобода выбора.

Он все не мог решить, как изложить им свой план. Будут ли они по-прежнему доверять ему? Не разочаруются ли в нем?

Поначалу он не заглядывал так далеко, не понимал до конца, что нужно делать, пока не встретился с Магнусом и не увидел, что он за человек. Принести себя в жертву, оказавшись в лапах Мясного Барона, — этого было недостаточно. Его, Коллинза, смерть ничего бы не изменила. Можно было добиться только молчания — а нужно было, чтобы звучал его голос. Это был голос правды, голос разума.

Он привел своих последователей к этому этапу и теперь должен был составить четкий план дальнейших действий — у него не было иного выбора. Задача была не из легких. Последователи ждали. Он размышлял. Они привыкли к его паузам.

Коллинз провел рукой по своей гладкой голове. На ней уже должны были показаться новые волоски, но с тех пор, как он в последний раз побрил голову, ничего не изменилось. То же самое было и на лице. В течение нескольких дней уже могла бы отрасти щетинистая бородка, но его щеки оставались гладкими, как тыльная сторона запястий. Он подумал, что, возможно, все это связано с тем шоком, что он испытал от встречи с Магнусом: тело отозвалось на него в большей степени, чем душа, — но объяснение казалось маловеским. Сейчас он был более спокойным и решительным, чем в момент похищения, а к смерти он был готов даже тогда.

Их убежище посреди разрухи и упадка Заброшенного квартала было убогим, но чисто прибранным. К ночи они очистили помещение от мусора, привели в порядок, насколько это было возможно. Мебель потихоньку принесли сподвижники. Убежище находилось в глубоком подвале и могло стать их могилой в случае обрушения древних опор и арок, Тут и там в туннелях зияли пустоты, но Коллинз сказал, что они существуют еще с тех времен, когда Эбирн был далек от того, во что превратился сейчас.

Обсуждать историю города наверху считалось богохульством. Согласно Книге даров, Эбирн возник из пустоши по воле Господа. До этого здесь не было ничего, кроме черной безжизненной земли.

И вот сподвижники Коллинза сидели сейчас перед ним, ожидая, когда он заговорит.

Это были его люди, обновленные души города, воспитавшие себя с помощью упражнений, которым он их научил. Изредка питаясь овощами — самые последовательные вообще ничего не ели, — они стали сильнее по сравнению с тем временем, когда день за днем потребляли плоть Избранных. У Коллинза было тридцать последователей. Из тысяч горожан — тридцать чистых душ.

Он поднял глаза и оглядел их лица.

— Когда я смотрю на вас, я вижу новые горизонты. За короткое время, менее чем за два года, нас стало много таких, желающих не только изменить свою жизнь и сделать ее правильной, но и пожертвовать многим ради будущего.

Коллинз обвел взглядом стены. Если бы не газовые лампы, он и его соратники сидели бы в кромешной темноте. На третий подземный уровень Заброшенного квартала свет не проникал.

— Это печально, что мы, питающиеся светом и воздухом, вынуждены жить там, куда не может пробиться солнечный луч и где воздух лишен всякой жизни. Все, что мы делаем сейчас, это жертва. И об этом я должен с вами поговорить.

Он умолк и через секунду продолжил:

— Всего неделю назад я верил, что, если Магнус публично казнит меня руками своих мясников, это станет событием, которое заставит город понять, как неправильно он жил все эти годы. Я полагал, что те из вас, кто находится сейчас здесь, и другие, кто слушал меня наверху, распространят слова правды и со временем революция положит конец потреблению мяса в Эбирне. И тогда придет конец Мясному Барону и «Велфэр».

И вот я повстречался с Магнусом. Говорил с ним. Схлестнулся с ним. И могу вам сказать, что был слишком наивен и глуп, полагая, что мы сделали достаточно. Это не так. Мы находимся лишь в начале пути.

Коллинз посмотрел на свои ладони, сжал кулаки, протянул руки навстречу своим сподвижникам и снова заговорил:

— Мне бы хотелось нарисовать вам будущее. Но я не могу. Однажды я уже ошибся в своих предсказаниях. Теперь я вижу, что могу лишь составить четкий план действий и надеяться на то, что каждый из вас по-прежнему будет готов помогать мне. И я хочу, прежде чем продолжать, вновь повторить: каждый из вас свободен. И всегда будет свободен. Я не прошу вас делать то, что вы не хотите делать. Вы можете уйти в любое время, и никто не скажет о вас дурного слова. Каждый из вас достиг куда больше, чем я рассчитывал в самом начале пути. Вы очистили свои души. То, что я прошу от вас, противоречит тому, за что я ратую, но я прошу об этом, потому что другого пути нет.

Мы должны выступить против Магнуса и его людей. Мы должны донести до них нашу правду в той форме, в какой они это понимают. Эта форма — не словесная. Думаю, вам всем понятно, что я имею в виду.

Коллинз снова замолчал и продолжил после короткой паузы:

— Зло правит Эбирном посредством Магнуса и «Велфэр», и это так же очевидно, как и то, что в жилах Избранных течет человеческая кровь. Что бы мы ни сказали, какой бы пример ни подали, ничто и никогда не остановит стремление Магнуса к власти или желание «Велфэр» контролировать город при помощи своей извращенной религии. Мы должны сделать то, к чему никто из нас до сих пор не был готов… Мы должны объявить им войну.