Коллинз не мог считать свою миссию выполненной. Вот почему он бросил вызов Магнусу. Ему было что еще сказать своим последователям, и еще многих людей он мог бы обратить в свою веру. Он мечтал оторвать их от извращенных традиций города. Они должны были знать, что им делать в будущем, и только он мог их просветить. Так что нет, не трусость заставила его драться, чтобы выжить и победить Мясного Барона. Это была жертва. Это была необходимость.
Из каждого дома выплывали наружу запахи жареного, тушеного или отварного мяса. Куски Избранных лежали на каждом столе, в каждой семье, которая могла себе это позволить. Все деньги возвращались Магнусу или в «Велфэр». В этой игре были задействованы и зерновые бароны, которые выращивали злаки на полях, расположенных вдоль северо-западной границы города. Магнус скупал у них зерно на корм Избранным. К этому основному ингредиенту добавляли костную муку и несъедобные обрезки. Коллинз не был в этом уверен, но чувствовал, что Избранные знают о том, что каждый день едят плоть своих братьев и сестер. И в этом Коллинз видел одно из самых страшных зол.
Грузовики с излишками костной муки каждый день возвращались к зерновым баронам, которые складировали их, пока не наступало время удобрять поля. Без этих азотных продуктов не было бы хорошего урожая, и Избранным пришлось бы голодать. Тогда и мясному производству пришел бы конец. Это ставило зерновых баронов в выгодное положение; если бы им захотелось прижать Магнуса, они могли бы с легкостью этого добиться угрозами снижения поставок. В свою очередь Магнус не имел возможности сговариваться о цене отходов, поскольку, не поставляя их, он бы в конечном счете сам себе навредил. В то же время и зерновым баронам было невыгодно выкручивать ему руки, потому что из-за этого весь город оказался бы со временем на грани голода, а цикличная экономика, основанная на производстве мяса и зерновых, могла рухнуть. Так и вальсировали они, вынужденные партнеры, не доверяя друг другу до конца, но и не ссорясь.
Теперь, после исчезновения Коллинза, Магнус должен был отправить своих людей на поиски в Заброшенный квартал. Коллинзу нужно было предупредить всех об опасности. Униженный, взбешенный, Мясной Барон наверняка был готов пойти до конца, лишь бы найти Коллинза и вернуть его в застенок. И никто не смог бы заставить его остановиться. Но Коллинз рассчитывал его опередить. Он знал, где можно спрятаться, и Магнусу эти места не были известны.
Торранс, держа в руках поднос с выпивкой, повел дояров через толпу, которая магическим образом расступилась перед ними, к столу в углу, стоявшему дальше других столиков от маленькой сцены, где играл оркестр. Там музыка и крики были не столь оглушительными, но пол все равно сотрясался от топота сотен пьяных ног.
Молодые рабочие узнали кое-кого из мужчин за столом, хотя назвать их имен и не смогли бы. Торранс представил дояров своей компании, но знакомство получилось односторонним. Парфитт предположил, что эти люди — часть какой-то негласной иерархии, в тонкости которой они со временем вникнут. За столом были женщины — явно не девушки, некоторые из них годились доярам в матери, — и были они не самые привлекательные из всех присутствующих в баре, но и не самые некрасивые. После второй порции водки Парфитт решил, что ему все равно, как они выглядят. Он с приятелями собирался гульнуть, а подобрать девочек — не проблема. Возможностей было хоть отбавляй.
Взрослые мужчины за столом игнорировали дояров, и даже Торранс лишь перебросился с ними несколькими ничего не значащими фразами в те редкие моменты, когда не гоготал со своими приятелями или не шлепал кого-то из женщин по заду. Принесли еще выпивки, и к ощущению свободы, которое испытал Парфитт в самом начале, добавилось чувство собственной значимости. Гаррисон, Роуч и Медвелл уже хохотали, кричали, как и все вокруг, как будто уже много лет были завсегдатаями заведения «Динос». Парфитту вдруг стало тоскливо в роли наблюдателя. Ему хотелось смеяться вместе со всеми, шлепать кого-то по заднице, рассказывать анекдоты или танцевать на опилках.
— Мальчики, — прокричал Торранс, — нам пора трогаться!
Парфитт, очнувшись от своих фантазий, заморгал. В ушах снова загремело.
— Что? — крикнул он в свою очередь. — Куда мы идем?
Ему хотелось остаться. Из всех соблазнов этого вечера, понял он, его интересовали только женщины. И ему было плевать, сколько им лет.
— Увидите, — громко ответил Торранс. — Ночь в Эбирне сулит богатые возможности. Даже для таких юнцов, как вы. Пошли.
Компания Торранса поднялась из-за стола, и Парфитт с друзьями тоже. Он удивился, обнаружив, что нетвердо стоит на ногах, но его это не обеспокоило. Он был в приподнятом настроении. По дороге к выходу он, шатаясь, задел одного из посетителей. Тот не обратил внимания. На улице было свежо. Но даже ночной воздух не отрезвил молодого дояра.
Все набились в заводской автобус, который обычно развозил рабочих.
— Как тебе удалось заполучить его? — спросил Парфитт у Торранса, севшего за руль.
— У меня особые привилегии.
Парфитт не понял.
Как только автобус тронулся, дамы начали пересаживаться с места на место, и впервые за этот вечер одна из них заговорила с Парфиттом. Она была худая, даже слишком худая, с жирными волосами до плеч. От нее пахло духами и кремами, которые на мясном заводе делали из переработанных жиров Избранных. Запах был на самом деле неплохой, но он напомнил дояру о работе, и это было неприятно. Женщина села рядом, предательски близко, и сказала:
— Я тебя раньше не видела.
Голос у нее был низкий; хрипловатый и надтреснутый.
— Мы в первый раз в «Динос», — пояснил он.
Не было смысла лгать.
— А чем ты занимаешься?
— Дою коров. — Он показал на своих друзей, сидевших сзади. — Мы все дояры.
— Значит, ни колбасы, ни потрохов. Ни отбивных, ни пирогов.
— Да, это не наш цех.
— Ха. Очень хорошо. Кажется, ты мне нравишься…
— Джеймс.
— Я буду звать тебя Джимми. Твоя мама зовет тебя Джимми?
Парфитт пожал плечами, но не ответил. Его мать давно умерла.
— Должно быть, тебе нравится твоя работа. Весь день любуешься сиськами.
У него похолодело внутри. Он мгновенно протрезвел, насторожившись. Может, Торранс проверял его вместе с товарищами? Не в этом ли был смысл сегодняшнего вечера?
— Это богохульство, — сказал он. — У коров вымя. Интересно, что бы сказал ваш проповедник, если бы узнал, как вы говорите об Избранных.
Женщина не выглядела испуганной, но глупую болтовню все-таки прекратила.
— Это была всего лишь шутка, Джимми.
Некоторое время они молчали, но она не отсела и не отстранилась. Автобус трясся на ухабах, и она часто заваливалась на Парфитта. Ему это нравилось, но он все пытался сосредоточиться и сообразить, куда же они едут. Это было нелегко; он уже плохо ориентировался. Но ему почему-то казалось, что они направляются в Заброшенный квартал.
Кто-то пустил по рядам бутылку водки. Женщина сделала большой глоток и притянула к себе Парфитта, чтобы поцеловать. При этом водка перелилась изо рта в рот. От поцелуя он опьянел еще больше и забыл о бдительности. Женщина передала бутылку вперед, Торрансу, который сделал глоток и вернул бутылку. Женщина повторила поцелуй с водкой, после чего опять отдала бутылку. Парфитт расслышал смех и нежное воркование сзади. Кому-то из парней тоже повезло с женщиной, кто-то еще ждал своей очереди. Женщин на всех не хватало.
Когда автобус остановился, никто не захотел выходить. В салоне было тепло и уютно — идеальное место для поцелуев и объятий. Торрансу пришлось прикрикнуть на пассажиров, даже на своих приятелей. Шатаясь, они вышли из автобуса, ступая на темную разбитую мостовую. В такой дали от центра уличного освещения не было. Парфитт даже не мог разглядеть мысков своих ботинок, пока Торранс не принес газовую лампу.
— Сюда, — сказал он.
Они последовали за ним; некоторые шли взявшись за руки, остальные — поодиночке. Женщина Парфитта — она до сих пор так и не сказала, как ее зовут, — спотыкалась, и он поддерживал ее. Весила она мало, и, как он успел узнать в автобусе, «сиськи» у нее тоже были крохотные. Он подозревал, что пренебрежительно отзываться о вымени коров ее заставляла ревность, а вовсе не просьба Торранса разговорить его, Парфитта. Впрочем, его мало волновал размер ее сисек. Она была горячая и страстная, и он надеялся, что к концу вечера его ждет нечто больше, чем водочные поцелуи и ощупывание ее одетого тела.
