— Что за спешка? — спросил он, когда они подошли достаточно близко. — Нашли что-то поинтереснее, чем доить коров?

— Нет, сэр, — сказал Гаррисон. — Мы просто…

— Да все в порядке, не надо ничего объяснять. Я сам после смены пулей отсюда вылетаю. В жизни ведь много чего есть покруче работы, не так ли?

Они кивнули, слегка расслабившись.

— Ну, покурите со мной.

Торранс пустил пачку по кругу. Рабочие помялись, но потом дружно потянулись за сигаретами. Он зажег спичку, и четыре головы разом склонились, чтобы прикурить.

— Спасибо, сэр.

Торранс удовлетворенно кивнул. Уважение к начальству всегда приветствовалось. К прежнему боссу они, правда, уважения не питали, и это тоже приветствовалось.

— Как теперь дела в цехе?

— Гораздо лучше без этого маньяка Снайпа, — сказал Роуч. Остальные выразительно посмотрели на него, потом на Торранса. Роуч понял, что сболтнул лишнего, и направил взор на мыски своих ботинок, жалея о том, что у него такой длинный язык.

— Ты прав, — сказал Торранс. — Снайп был маньяком самого низкого пошиба. Таким не место ни на заводе, ни среди горожан. Вы ведь знаете, что с ним стало?

Рабочие пожали плечами.

— Статуса лишили, — ответил Мейдвелл.

— Верно. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?

Они кивнули, но Торранс знал, что рабочие слишком молоды, чтобы в полной мере это осознать. Знать-то они знали, но истинный смысл им еще не открылся.

— Если вы не горожане, значит, вы мясо, мальчики. Вот так-то. Дайте-ка я вам кое-что покажу.

Он подошел к грузовику, что стоял на погрузке, и они последовали за ним. Теперь они могли видеть и логотип газогенераторной станции на дверцах машины, и сам груз. Одна за другой емкости с кишками опорожнялись над открытым кузовом грузовика. Глянцевые петли бледно-розовых, серых, белых и голубых внутренностей. Желудки, поджелудочные железы, желчные пузыри. Толстые и тонкие кишки причудливо смыкались в звенья, напоминая цепочку из странно окрашенных сосисок. Было даже что-то сексуальное в этих переплетениях и изгибах.

— Вот здесь, в этих емкостях, энергия для нашего города. Те из вас, кому повезло иметь электричество в доме, знайте, откуда вы его получаете. Снайп, ваш бывший босс, тоже где-то здесь, и это весьма символично. Он совершил ошибку, которую не простили ни Бог, ни Магнус. Теперь Снайп должен вместе с другими отдать себя на благо города, чтобы поддерживался огонь в наших плитах и обеспечивались топливом наши грузовики. Снабжался электричеством завод и мог и дальше перерабатывать Избранных. Так или иначе мы все вносим свой вклад. Но лучше делать это правильно, мальчики. Понимаете, что я имею в виду?

Парфит был бледен, как кишки, что плюхались в грузовик, но остальные рабочие легко согласились, хотя лицо каждого было мрачным. Они дружно кивнули и хором ответили:

— Да, сэр.

— Что ж, отлично. — Торранс раздавил окурок ботинком. — И поскольку вы работаете здесь уже не первый месяц, думаю, пора вам разнообразить свой досуг. Будьте в «Динос» сегодня вечером, в десять.

Гаррисон хотел было запротестовать, но Торранс не дал ему шанса высказаться, добавив:

— Не опаздывайте.

Магнус ничего подобного не ожидал.

Коллинз двигался словно кошка. Но не испуганная. А очень худая, уверенная в себе и независимая кошка. Кровь текла из обеих ноздрей Коллинза, но тот даже не удосужился провести рукой по лицу, чтобы оценить серьезность повреждения. Вместо этого он дышал — как показалось Магнусу, чересчур медленно, — и время от времени над его верхней губой вздувались и лопались кровавые пузырьки.

Его глаза гипнотизировали, и Магнусу казалось, будто Коллинз не столько смотрит сам, сколько затягивает в себя окружающие предметы. У Мясного Барона возникло ощущение, будто Коллинз видит даже спиной. Преимущество, минуту назад такое очевидное, теперь казалось Магнусу спорным. Его рука скользнула под пиджак — это было хирургически-точное и уверенное движение, — и он извлек тяжелую свинцовую дубинку, которую носил на перевязи под левой подмышкой. Это была плечевая кость, внутрь которой был залит свинец после удаления костного мозга, — все ее так и называли: «безмозглая». Кость была отполирована до бледно-желтого блеска, на ней даже имелась изящная монограмма «Р. М.». Магнус рассчитывал вернуть себе преимущество с помощью дубинки, ему не хотелось вот так сразу прибегать к ножам и пилам. Время еще не пришло.

Коллинз даже глазом не моргнул при виде «безмозглой».

С дубинкой в руке Магнус чувствовал себя более уверенно. Теперь он не сомневался в том, что преподаст ему урок, сломает несколько ребер и лицевую кость, а может, и парочку. Конечно, без особого зверства, чтобы не помешать работе Рубщика. Коллинз должен был чувствовать, как сдирают с него кожу, как рвутся его мышцы и связки, как хрустят кости, отделяемые от плоти и сухожилий.

Их разделял перевернутый стул. Магнусу оставалось только убрать его, чтобы подобраться к Коллинзу. Он сделал шаг вперед, ожидая реакции Коллинза. Ничего. Ни один мускул не дрогнул. И взгляд был по-прежнему твердый. Магнус занес правую ногу и резким движением отбросил стул к стене. Теперь ничто не мешало. Магнус поднял дубинку и двинулся на противника.

Из тех сирот, что были усыновлены в тот год, двое уже умерли. Остальные ничего не знали о семье Шанти. Как не знали и о судьбе других сирот, которые могли и не попасть к приемным родителям. Выжившие были настолько равнодушны к ее вопросам, что обескураживали своей тупостью. Она даже подумала о том, что не следовало бы определять сирот в приемные семьи, уж лучше сразу было лишать их статуса и отправлять на переработку. Это сократило бы численность тупоголовых горожан. Эбирн и так уже задыхался от невежества. Горожане не чтили религию, своих покровителей из «Велфэр», им было плевать на то, чем живет город.

Чувствуя, что зашла в тупик, проповедница нанесла последний визит в архив. Уиттекер и Роулинз вскочили со стульев, едва завидев ее, и стаканы молока появились без напоминаний с ее стороны.

Несколько последних дней принесли ей облегчение. Дрожь в теле прекратилась, боль в желудке немного утихла. Она объясняла это тем, что ей доставляли телятину по распоряжению Великого епископа. Теперь она каждый день ела телятину, обычно на завтрак, и самочувствие улучшилось.

После ее недавних визитов в архив на пыльном полу осталась дорожка следов. Пожелав Уиттекеру и Роулинзу доброго дня, она направилась прямо к той коробке с документами, с которой когда-то начала поиски, и сняла ее с полки. Затем отыскала записи о мертвом мальчике, Ричарде Шанти, который задохнулся от обвития пуповиной при родах. Углубившись в документы, она обнаружила, что у Ричарда Шанти был старший брат, Реджинальд Арнольд Шанти. Он тоже родился мертвым. Выходит, роду Шанти суждено было оборваться, каким бы древним и благородным он ни был.

Две трагические беременности. Два мертворожденных мальчика. Не прожившие ни дня в этом мире.

Что стало с их матерью? Как пережил горе отец, мечтавший о продолжении и процветании рода? Разумеется, они должны были признаться самим себе, что их родословная оборвалась. И что им оставалось в этом случае? Взять на воспитание сирот, обеспечив их статусом горожан и спасая от печальной участи изгоев. Но для продолжения рода это было бессмысленно.

И что значила смерть двух мальчиков? Был ли в городе еще один мужчина с благородным именем, который не подозревал о том, что он не тот, кем себя считает?

Она вернулась к папкам с документами родителей, надеясь отыскать что-то новое.

Бруно вихрем ворвался в кабинет, резко распахивая дверь, так что она ударилась о стену.

— Стоять! — прокричал Магнус.

Бруно заметил, что босс старается не отводить взгляда от лица Коллинза. Этот визуальный контакт стал для обоих противников вынужденно необходимым. Стоило одному на миг отвести глаза, и другой мог этим воспользоваться.