Поиск нужных документов увел проповедницу Мэри Симонсон в самую глубь хранилища, где пыль лежала нетронутой годами, а то и десятилетиями. Редко возникала необходимость в поиске столь давних записей, да и мало у кого из сотрудников «Вэлфер» был допуск к таким материалам. Седовласому Уиттекеру, главному архивариусу, и его помощнику, Роулинзу, платили, собственно, за строгий учет, а не за уборку помещения. И это бросалось в глаза. От ее шаркающих шагов на пыльном полу оставалась дорожка, а нижний край мантии заметал следы. Ей пришлось приподнять полы мантии, чтобы не унести на себе весь мусор.

Картонные коробки с архивными документами были ничуть не чище, чем окружающее пространство. Стоило их потревожить, как взвились тучи пылинок, от которых запершило в горле, й она закашлялась. Приступ кашля привел в движение целые пласты пыли. Мэри Симонсон уже была готова отказаться от своей затеи. Пыль была везде — в волосах, в глазах, в ушах. Пыль лежала на ее одеждах. Но тут ей на глаза попалась коробка, на которой значились буква «Ш» и интересующий проповедницу год. Отказываться от поисков было уже нелогично. У нее появился шанс удовлетворить свой интерес и выбраться из подвала. Выйти на воздух и привести себя в порядок. Она прикрыла рот и нос рукавом красной мантии и сняла крышку с архивной коробки.

Внутри оказались на редкость аккуратные папки, внешний вид которых так не вязался с окружающим запустением. Они сияли чистотой. Радуясь тому, что не отступила, она пробежала пальцами по рядам папок и отыскала нужное досье с фамилией Шанти. Вопреки ее ожиданиям, внутри не оказалось записи о рождении. Зато была запись о смерти ребенка по имени Ричард Арнольд Шанти. Мальчик умер от удушья при родах и был зарегистрирован как мертворожденное дитя матери Элизабет Мэри Шанти.

Проповедница стояла, неподвижно устремив взор в раскрытую папку, уже не воспринимая окружающую обстановку. Потревоженные пылинки легли в коробку и остались там вечными пленницами, когда она вернула досье на место и накрыла крышкой коробку.

Экспедиторский грузовик доставил Снайпа обратно на завод. Посадочных мест в кузове не было, а его высота не позволяла выпрямиться. Но это неудобство было несравнимо с тем, что ему уже довелось испытать.

Обрубки пальцев и глубокие раны на месте ампутированных больших пальцев рук Рубщик прижег раскаленными щипцами. Он работал с завидной быстротой, ловко отсекая верхние фаланги пальцев и тут же запечатывая раны их огнем. Боль, которую познал Снайп, стала для него апокалипсисом. Там, где когда-то были яички, теперь сверкали металлические скобы, скрепляющие то, что осталось от его мошонки. Розоватая слюна сочилась изо рта: в нем не осталось ни одного зуба.

Снайп мог видеть прозрачную плазму, застывшую на кончиках фаланг, и наблюдать за тем, как из паха капает на пол еще теплая кровь. Скобы скрепляли и края раны в гортани, но это ощущение было наименее болезненным. Грязь с пола кузова попадала на окровавленные культи больших пальцев ног, и он ничего не мог с этим поделать.

Грузовик подпрыгивал на ухабах проселочной дороги, которая вела к заводу, резко виляя в сторону, чтобы не угодить в ямы, перескакивая через бугры. Снайпа швыряло от борта к борту, тряской опрокидывало на пол, и удержать равновесие ему удавалось лишь ценой еще более мучительных страданий.

Когда грузовик притормозил и свернул, Снайп догадался, что они подъехали к главным воротам. Снаружи донеслись голоса: это водитель показывал охране свой пропуск. После этого грузовик продолжил движение, но уже медленно.

Когда открылся кузов, Снайп обнаружил, что его привезли на скотобойню. К месту разгрузки подходил пандус, по которому спускали скот, а следующий пандус, который был шире, вел в предубойный загон. Он был полон Избранных, которые топтались и толкались, впрочем довольно мягко, как будто ласкали друг друга.

Скот. Коровы. Как быстро мы становимся такими же.

Кто-то из них увидел его и замер. Вскоре все стадо стояло смирно.

Обжигающий электрический разряд, ударивший в ягодицы, заставил Снайпа проковылять по обоим пандусам, и вот он уже оказался среди Избранных. Они прощупывали его взглядами. Они принюхивались к воздуху, который он принес с собой. Многие отпрянули от Снайпа. Теперь он по-другому видел их глаза. Он вдруг поймал себя на мысли, что они такие же, как у него.

Бог мой, что скрывается в них? О чем они думают?

Угадать было невозможно.

Он боялся идти дальше, но у него за спиной закрылись ворота, подталкивая его вперед. Прихрамывая на обезображенных ногах, он пробирался в гущу стада, но коровы расступались при его приближении и поворачивались к нему спиной. Сотни гладких тел, гораздо более упитанных, чем он, они казались куда красивее. Они отстранялись от него, не позволяя до себя дотрагиваться. Он оглядел свое тело, перевел взгляд на них. Они были большими, цельными даже с ампутированными конечностями. Они были спокойными и невозмутимыми.

Он расслышал их шипение, вздохи и впервые осознал, что они общаются на своем языке. Он попытался заговорить с ними, но при звуке его шепота лицо у Избранных скривилось, как будто он провел железом по стеклу.

Меня зовут Снайп. Гревил Снайп. Я работаю… я работал на молочной ферме. Я ухаживал там за коровами. Возможно, вы обо мне слышали.

Они снова попятились, явно не впечатленные его шепотом.

Господи, я недостоин даже скота. Они не принимают меня. Что же я такое, Господи? Во что я превратился?

Стальные ворота давили ему в спину, а сопротивляться он не мог. Безжалостный металл толкал его в ряды животных. Но они все равно расступались, словно держали дистанцию. Он был одинок среди Избранных, потому что не был Избранным.

Из гущи стада появился бык. Он значительно превосходил Снайпа и по высоте, и по весу. Хотя Снайп и работал со стадом, ему никогда еще не доводилось стоять так близко к быку. Впрочем, о повадках этих животных он был наслышан. У быка между ног болтался огромный член, у основания которого Снайп увидел яички не менее устрашающих размеров. Бык был упитанным, но под слоем жира хорошо просматривалась мускулатура гиганта. Взглядом бык вцепился в Снайпа, и тот был вынужден отвернуться. Жизненных сил у него было куда меньше, чем у самца. Бык пугал его своей мощью, и этот страх был ощутим, даже несмотря на боль увечий.

Еле заметным движением своей необъятной лысой головы бык сделал знак. Его смысл был Снайпу ясен.

Он сделал первый шаг, и скот расступился перед ним, освобождая дорогу. Бык шел сзади, отрезая пути к отступлению. Тело Снайпа, которое помнило только острие лезвий, укусы металлических скоб и дерганье щипцов, нехотя двинулось вперед. У него не было сил, чтобы развернуться и сразиться с быком, но, даже если бы они и были, он, сломленный морально, утративший чувство собственного достоинства, все равно уже видел себя жертвой. Загон постепенно сузился, превратившись в коридор, а потом в длинное и узкое углубление. Снайп видел, как перед ним корова шагнула в бокс и тот скрылся из виду. На его месте тотчас появился следующий бокс, свободный.

Снайп заколебался и обернулся. Бык стоял прямо у него за спиной. Идти было некуда, только вперед. Снайп сделал еще несколько неуверенных шагов и снова остановился. Его тело отказывалось выполнять то, что от него требовалось. Бокс уехал, и появился другой. Потом еще один.

Откуда-то снаружи донесся крик:

— Что, черт возьми, творится в том загоне? Ну-ка, пошевели этих скотов. Уже два… нет, постой… три холостых хода. Давайте, парни, заставьте их двигаться.

Появился новый бокс. Бык сделал шаг вперед и втолкнул в бокс Снайпа.

Он видел кровь на полу, пока кабина плыла по конвейеру, отдаляясь от быка и его стада. Стальная рама опустилась на него сверху, фиксируя в положении стоя и мешая поворачивать голову. Кабина резко остановилась.

Открылась прямоугольная заслонка, и он увидел смутно знакомое лицо человека, с которым, кажется, он встречался в заводской столовой. Но глаза этого человека были как будто незрячими. Он приставил дуло пистолета ко лбу Снайпа.