Изменился ли с тех пор мир? Австралия — да, изменилась, но недостаточно. Думаю, если бы в те годы у меня была французская племянница-красавица, я мог бы спокойно пойти в «Крейзи Хорс» с ней один, и, естественно, ни мне, ни ей не показалось бы, что в этом есть нечто странное или непристойное. Сейчас Мэгги с нетерпением ждет начала представления. Ее интересует все — и постановка, и освещение. Она же дизайнер. Выступление будет праздником для ее глаз.

Нас ведут к задним рядам — скамейкам, обитым кроваво-красным плюшем. Неподалеку бар. За сорок девять евро можно наблюдать за представлением и оттуда. Места в партере стоят девяносто евро. В эту же сумму входят два алкогольных напитка, подающихся в больших высоких стаканах. И в том и в другом — джин-тоник. Такой крепости джин-тоник мне уже давно не доводилось пробовать. Отлично.

Шоу начинается. На сцену выходят сразу двадцать девушек в военных костюмах — модные, вызывающие, нахальные гренадерши. Они двигаются быстро, резко и абсолютно синхронно. Подсветка потрясающая — дикая, головокружительная, многослойная, мерцающая: то яркая, то бледная. Иногда она заливает сиянием изумительные фигуры танцовщиц, иногда выхватывает из мрака лишь части их тел. Спектакль, увиденный мною в «Лидо», на порядок слабее. Точность движений, которые проделывают Кати Киев, Лассо Калипсо, Мисти Флешбэк, Нука Карамель, Венди Уиндоу, Псико Тико, Йодель Вайсс, Ся Цикломен, Афина Перфекто, Леди Пус-Пус и их коллеги, завораживает. Стильные костюмы оригинальны, а громкая музыка подчеркнуто сексуальна.

Кабаре «Крейзи Хорс» было открыто в 1951 году бывшим художником и торговцем антиквариатом Аленом Бернарденом. С самого начала заведение было посвящено пестованию «искусства наготы». В путеводителе «Ночной Париж» я нахожу фотографию месье Бернардена. На ней ему где-то под сорок. Красивые резкие черты лица. Бернарден в изящном костюме и шелковом клетчатом галстуке. Аккуратно зачесаны светлые, прямые, очень редкие волосы. Рядом с ним, очень похожая на Брижит Бардо, красавица с гривой волос, засунувшая в рот палец. Глаза у месье Бернардена выпучены (надо полагать, от удивления), поскольку на красавице нет ничего, кроме тоненьких трусиков-бикини. Путеводитель называет Бернардена «месье Стриптизом», человеком, «у которого хватило ширины кругозора, чтобы сделать настоящий стриптиз неотъемлемой частью ночной жизни Парижа», а автор путеводителя Жак Робер отмечает, что месье Бернарден выглядит как «молодой человек из приличной семьи». На самом деле его выгнали из приходской школы за «работу над „недостойными“ картинами, выполненными при этом с большим вкусом». Далее приводятся слова Бернардена — он недоумевает, что такого недостойного может быть в обнаженной женщине. Хотите верьте, хотите нет, но идею открыть «Крейзи Хорс» подкинул ему не кто иной, как Бинг Кросби[22]. Изначально планировалось, что клуб, по возможности, будет максимально напоминать типичный салун на Диком Западе семидесятых годов девятнадцатого века. Однако действо, разворачивающееся сейчас перед моими глазами, не имеет никакого, даже отдаленного отношения к ковбоям, индейцам, людям в масках, Зорро, серебряным пулям, Джину Отри[23] или Хопалонгу Кессиди[24].

Кстати, я практически сразу получаю ответ на свой вопрос. Обнаженных интимных мест мы не увидим. У девушек крошечные лоскутки лобковых волос. Я склоняюсь к Мэгги: «Они нацепили парики». «Ну конечно», — кивает она и хихикает.

Далее выступают фокусники Вик и Фабрини, а за ними клоуны, которые со скоростью света разыгрывают перед зрителями какую-то пантомиму, юмор которой остается за гранью моего понимания. Но главное здесь, конечно, девушки, и неважно, как они выступают: по одной, в паре или все разом. Мне почему-то кажется, что тридцать лет назад сцены, быстро сменявшие одна другую, были более крикливы и вульгарны. Сегодня в них гораздо больше вкрадчивого намека, а техника исполнения оставляет очень сильное впечатление. Только лишь самые узколобые представители западной цивилизации могут счесть их оскорбительными. Впрочем, Мэгги ликует и прыгает от радости не только потому, что ей очень понравилась безупречная постановка. Когда мы отправляемся на выход, она хватает меня за локоть, широко улыбается, благодарит за то, что я ее сюда пригласил, и добавляет: «А у некоторых девушек я заметила целлюлит!»

Мэг Уилс нередко плавает в бассейне имени Жоржа Дрини на улице Бошар-де-Сарон, совсем неподалеку от бульвара. Когда я звоню ей утром, она сообщает, что плавать сегодня не пойдет. Ей надо работать. (Может, все дело в похмелье после пьянящей радости, которую она испытала, увидев целлюлит у одной из танцовщиц «Крейзи Хорс».) Однако перед тем, как отправиться в «Ледуайен», мне нужна физическая нагрузка. Надо сказать, что «Ледуайен» считается одним из самых дорогих парижских ресторанов и имеет огромное историческое значение. Платить за обед не придется: меня пригласили. Может, «Ледуайен» и есть король парижской гастрономии? К середине дня я это узнаю.

Я плачу два шестьдесят и спрашиваю, где раздевалка: иду мимо огромной салатницы, в которой лежит горка металлических дисков-прокладок. Рядом табличка. На ней черным маркером написано: «Жетоны — два евро». Понять не могу, с чего бы стальные прокладки в несколько центов продают по два евро. Вместо того чтобы об этом спросить, спокойно двигаюсь дальше. И напрасно.

Для того чтобы попасть в бассейн, здесь тоже надо спуститься, но не так глубоко, как на Рошешуар. Я рассчитываю, что сейчас сдам одежду, а в обмен на нее получу браслет с номером, однако здесь другие порядки. Передо мной ряды бельевых ящичков, выкрашенных в серый цвет. Чтобы запереть ящичек, нужно кинуть в отверстие на замке два евро. По крайней мере, так сказано в пояснительной табличке. Но в прорезь не лезет ни монетка в два евро, ни две монетки по два евро, сложенные вместе. Таким образом, я не могу запереть дверцу. Неподалеку от меня на скамейке сидит и дрожит страшно худой человек с белоснежной кожей. Не говоря ни слова, он протягивает мне жетон, точную копию тех, что лежали в салатнице наверху. Он предлагает его мне. В смущении я беру его в руки. Жетон идеально подходит к прорези. Я поворачиваюсь к своему спасителю.

— Сейчас, я дам вам два евро, — с этими словами я начинаю копаться в мелочи. Мужчина машет рукой. Он отказывается брать деньги. Интересно почему? Два евро — это не мелочь. Я закрываю дверцу, искренне надеясь, что не забуду код из четырех цифр.

Бассейн невероятно похож на тот, в котором я был на прошлой неделе. Что собой представляют парижские бассейны? Это одни и те же суровые спасатели, белые и зеленовато-голубые стены, влажные плиточные полы и люди обоих полов и всех возрастов, моющиеся в душе. Под крышей, как и в любом бассейне в любой точке мира, гуляет эхо голосов. Кричат дети, слышится плеск воды, трель свистков и откуда-то снизу — гудение огромных машин, фильтрующих воду.

Народу ничуть не меньше, чем на прошлой неделе, поэтому плавать в прямом смысле этого слова довольно трудно. На двух дорожках, специально отведенных для профессиональных пловцов, класс демонстрирует только одна девушка. Каждый раз в конце дорожки она умело разворачивается с переворотом. Техника тоже неплохая, вот только при гребке слишком сильно отводит руку. Я говорю ей об этом, когда она останавливается передохнуть, надеясь, что ее ответ окажется не столь резким, какой бы я услышал в Австралии.

Она кивает и благодарит меня за совет. У нее сильный акцент. Она из Чили и вот уже несколько месяцев изучает во Франции психологию. Почему выбрала Париж? Чтобы учить французский. Ну и престиж французского образования сыграл не последнюю роль. Я интересуюсь, а не подумывала ли она об обучении в Австралии? Там она смогла бы выучить язык, который оказался бы ей куда более полезен, чем французский.