Так что же взять? Надо мной замер официант. Я неуклюже покрутил в руках меню и наконец выдавил::

— Бифтек фрит.

— Стейк с картошкой, — кивнул он. — Дю вен?

Официант произнес вопрос в нос. И вот ведь чудеса: я его понял! Он хотел знать, какое я возьму вино. Какие у меня феноменальные успехи во французском! Я снова углубился в меню. Список домашних вин приводился в зависимости от объема. Предположив, что составитель меню, когда писал слова «четверть» и «половина», брал за единицу отсчета литры, я заказал четверть графина красного.

— Бьен, — кивнул официант. Он относился ко мне как к обычному, нормальному человеку, что противоречило рассказам, которые мне доводилось слышать.

За соседним столиком низенький, ссохшийся, седовласый человечек с кривой улыбкой вытирал тарелку хлебом. Ну ладно, вытер и вытер, меня удивило не это. Взяв из стоявшей перед ним средних размеров миски салат, старик водрузил зелень на середину теперь уже практически чистой тарелки. Затем принялся за разнокалиберные склянки, стоявшие на столе, и добавил в миску соль, перец, уксус и масло. Перемешав все с помощью ложки, он переложил с тарелки салат обратно в миску. Я улыбнулся старику. Он осклабился еще шире.

На другом конце обеденного зала толстый француз угощался из большого, роскошного керамического блюда. Он выкладывал на тарелку поблескивавшие от масла толстые коричневые куски рыбы. Ложкой зачерпывал морковь, кольца лука и ростки тимьяна. Его элегантная спутница застыла с ножом и вилкой над двумя холмиками майонеза, напоминавшими груди. Я предположил, что под майонезом скрываются яйца. За столиком возле двери мужчина строгого вида, наверное бизнесмен, расстегнув пиджак, вооружился ножом и приступил к камамберу.

Словно из воздуха на столе материализовался мой заказ — стейк и вино. Помимо всего прочего официант принес маленький глиняный горшочек с горчицей и металлическую корзиночку с картошкой. Глянув на стейк, я сразу понял, что за мясо пошло на его приготовление. Это была мякоть пашины — самая худшая разновидность вырезки. Обычно моя мать пускала такое мясо на фарш для корнуэльских пирожков — единственное, что она по-настоящему умела готовить. Она пекла их каждый год, по ее словам, в память о предках и еще ругалась из-за мороки, связанной с нарезкой репы. Одним словом, эта разновидность говядины была дешевой и невкусной. Я никак не мог понять, отчего в кафе, пусть даже никому не известном, готовят национальное блюдо из такой дряни. Если не нашлось вырезки со спины, почему было нельзя взять обычное филе? Потом я отправил кусочек стейка в рот и замер в восхищении. Никогда раньше я не пробовал подобной вкуснятины. Более того, под прожаренной, румяной корочкой крылось теплое, сочащееся кровью мясо. Обожаю бифштексы с кровью!

Снаружи картошка оказалась хрустящей, а внутри воздушная мякоть просто таяла во рту. Ну отчего у нее такой изумительный вкус? Откуда он берется? Там, откуда я приехал, картошка представляла собой сущую гадость. Я быстро пришел к выводу, что Франция в моих глазах становится все более и более привлекательной. Однако, несмотря на то, что мясо с картошкой оказалось выше всяких похвал, вино принесли дрянное — кислое и слабое.

Потом подали салат. Я его поперчил и посолил. Затем взялся за масло и уж было собрался полить им зелень, как вдруг вмешался тот самый старичок за соседним столиком. «Нон, месье!» — воскликнул он. Улыбка исчезла с его лица. Он замотал головой, и я понял, что мне лучше поставить масло обратно на стол.

— Фэт л'еспас, — промолвил старик. Это было за пределами моего понимания. Старик поводил рукой из стороны в сторону.

Я взял ложку и принялся перемешивать листья салата. Еще один жест. Я покорно сдвинул часть салата в одну сторону. Старик улыбнулся. Вздохнув, я сдвинул всю зелень на край миски. Старик пришел в восторг. Я снова взялся за масло. Улыбка тотчас исчезла.

— Нон, месье!

Выглядел я, должно быть, озадаченно. Старик взял в руки собственные солонку и перечницу. Кивнув, я кинул в мисочку немного соли и перца. Мы одарили друг друга улыбками. Затем я снова принялся за масло. Старик выпростал руку и схватил меня за локоть.

— Паз анкор, месье!

Я снова поставил масло.

— Эн премье, лё винэгр.

Уксус, что ли? Надо полагать, что так. Я взял уксус. Мой наставник улыбнулся.

— Па тро! — с напором произнес он, чуть расставив большой и указательный палец. Ага, понятно, он хочет сказать, что уксуса надо совсем немного. Плеснув уксуса, я отставил бутылочку в сторону и в очередной раз взялся за масло.

— Бьен, — одобрительно кивнул старик.

Я налил масло и взболтал соус. Старик улыбнулся. Затем я сгреб салатные листья и перемешал их. Мой преподаватель с осознанием выполненного долга торжествующе воздел руки, словно тяжеловес, одержавший победу в чемпионате.

Интересно, сколько еще открытий таит в себе этот вечер? Особенно меня волновали открытия в области кулинарии, к которой, возможно, у меня проснется интерес. Как-никак я любил покушать. Да, у меня это не всегда получалось, но то дело другое.

Опустошив графин с вином, я выпил чашечку кофе. Чем бы еще заняться? В голове кружил водоворот самых разных вариантов. Я ощущал легкость, считал себя человеком искушенным. Мог бы вступить в спор с Сартром или взяться за дрессировку львов. Париж бодрил; совершенно незнакомый, чужой, он каким-то невероятным образом располагал к себе. Меня снова охватило такое чувство, будто я дома. Поведение французов не вызвало у меня отторжения. Оно мне нравилось. Их прямота и логичность казались человеку серьезному и практичному вполне естественными. Их восприятие окружающего мира представлялось своеобразным и экзотичным, но при этом вызывало симпатию. Что за удивительное сочетание! Я их немедленно простил за то, что они украли у нас стейк с картошкой. Обычно мужчинам дрожь не свойственна, однако сейчас меня охватила именно она. Как же сильно Франция отличалась от Англии, Англии, которая, как меня пытались убедить, была частью Европы. У меня не осталось никаких сомнений, что Франция представляла собой полную противоположность Великобритании. У нее хватало мужества, отваги и решимости вести себя так, как она считала нужным.

После обеда я прошелся по набережной, наслаждаясь непередаваемой атмосферой, которую создавали толпы элегантных пешеходов, беспокойный шум автомобилей, рев сирен полицейских машин и тонкий, изысканный аромат печенья.

Наконец я вернулся в гостиницу и принялся подниматься по ступенькам, мечтая о постели. В гостинице, пожалуй, стало тише. На четвертом этаже, в номере, дверь которого все так же оставалась открытой, по-прежнему сидели девушки. И снова курили. Дым над их головами сделался еще гуще. Запах стал еще слаще, и к нему теперь более явственно примешивался аромат трав. Я не стал смотреть на обитательниц странного номера и двинулся дальше. В этот момент миловидная смуглянка в черном шелковом лифчике едва заметно улыбнулась и пожала плечами. Медленно. Специально? Одна из лямок скользнула вниз по изгибу плеча. Мельком я разглядел самый краешек соска, показавшийся из кружевной чашечки. Девушка улыбнулась чуть шире и тут же надулась, словно маленькая девочка, у которой отобрали куклу. Я вспыхнул.

Возможно, с того момента, когда моя нога ступила на берег Франции, я и успел многому научиться, но пока, в понимании настоящего француза, меня еще никак нельзя было назвать Эйнштейном.

…Прошло тридцать четыре года. Машины и холодильники, корабли и мотоциклы, которые изготовили из того судна на воздушной подушке, после того как его сдали на лом, давно уже превратились в ржавую труху. Сорок минут назад мой самолет приземлился на взлетно-посадочной полосе аэропорта Руасси — Шарль-де-Голль. У меня болит зуб. Нисколько не сомневаюсь, повредил его, когда ел — в самолете. Какая-нибудь крошечная косточка в тушеном мясе по-китайски. Ладно, будем надеяться, что это не дырка и не нагноение, а просто дает о себе знать десна. Меня и в лучшие времена беспокоили проблемы с зубами, так что не удивлюсь, если на этот раз придется распрощаться с коренным. Я уже готов на стенку лезть — хотя принял пару болеутоляющих и противовоспалительное. (Путешественник со стажем первым делом укладывает в багаж лекарства. Естественно, купленные по рецепту.)