Шутки ради за одиннадцать евро я покупаю «Возвращение Шерлока Холмса» (бумажная обложка, издательство «Penguin»). На странице с названием под печатью «Шекспир энд Компани» менеджер ставит еще одну — «Фонд Уитмена и Сильвии Бич». Кроме этого я беру еще одну книгу, «Париж. Нулевой километр», — понятия не имею, о чем она и что означает заголовок. Менеджер принимает решение сменить тактику: «Как по-французски будет „морская свинья“?» — кричит он, ни к кому конкретно не обращаясь. Девушка-азиатка растерянно на него смотрит. Остальные пропускают его крик мимо ушей. Я направляюсь к выходу. Приоткрыв дверь, оборачиваюсь и высказываю предположение, что это «дофэн».

— Нет, — резко обрывает он меня, — это дельфин. А мне нужна морская свинья! Морская Свинья! Как по-французски будет «морская Свинья»?

Я ухожу. Меня мучит подозрение, что в наши дни «Улисс» так и остался бы неопубликованным.

Из-за ряда дурацких бюрократических оплошностей, на которые в наши дни списывается практически все, утром мне приходится заняться переездом на другую квартиру. От моего старого приюта до нового по прямой линии примерно километр. Но идти пешком в полной выкладке, с рюкзаком, компьютером и прочим скарбом? В принципе то на то и выходит. Честно говоря, я вполне мог бы дойти до новой квартиры пешком. Один километр не такое уж большое расстояние. Если ехать на метро, придется переходить по лестницам — на Барбе Рошешуар надо пересаживаться на другую ветку в сторону Пигаль. Хотя Париж расположен на относительно ровном месте, если двинуться на север с улицы Петит-Экюри, когда я доберусь до Рошешуар, мне придется подниматься в гору. Так что нет никакой разницы: поеду ли я на метро или пойду пешком. Я забираю все вещи, не забыв о камамбере в холодильнике (по его виду понятно, что он уже почти дозрел), и окидываю квартиру месье Монтебелло последним прощальным взглядом. После этого направляюсь в сторону метро.

Пытаюсь себе внушить, что о моем появлении прекрасно известно. Кроме того, на часах — десять утра, в это время консьержи по всему Парижу раскладывают ключи, подметают коридоры и меняют мусорные ведра. Мне нужно забрать ключи, закинуть вещи, немного передохнуть, после чего отправиться на Эйфелеву башню.

Переход со второй на четвертую линию на Барбе Рошешуар дается мне куда проще, чем я ожидал. Более того, мне даже удается найти свободное сиденье, так что на четыре остановки можно расслабиться. Я выхожу на «Анвер», иду по бульвару и сворачиваю налево на узенькую улочку Севест. Она уводит немного вверх на площадь, аккурат под Сакре-Кёр. Я останавливаюсь возле массивной дубовой двери дома номер шестнадцать. В доме несколько этажей. От него до парка с каруселью буквально рукой подать. Фуникулер, на котором можно добраться наверх, к Сакре-Кёр, расположен чуть дальше.

Владелица квартиры мадам Галена снабдила меня кодами к электронным замкам внутренних и внешних дверей. С некоторым трудом мне удается их открыть. Короткий темный коридор ведет в маленький внутренний дворик, залитый цементом. Размером он с просторную тюремную камеру, и я сразу ощущаю себя заключенным. Напротив выхода во дворик — окошки с кружевными занавесками. Практически наверняка это квартира консьержа. Огни в окнах не горят. Никого не видно. Я прижимаюсь лицом к стеклу и вглядываюсь. В темноте едва различим стол, на котором стоят семейные фотографии. Мадам Галена сказала, что мне предстоит иметь дело непосредственно с мадам Фернандес. Я в третий раз стучу в дверь. Ни ответа ни привета. Ничего и никого. Ни единой живой души. Очень холодно, ненамного теплее, чем на улице.

Парижские консьержи практически никогда не отлучаются со своих рабочих мест. Кроме того, здесь должен присутствовать месье Фернандес, но его тоже нет. Я пытаюсь себе внушить, что они отошли совсем ненадолго. На одной из двух винтовых лестниц, выходящих во двор, слышны шаги. Появляется пожилой господин в фуражке. Не знает ли он, где можно найти мадам Фернандес. «А разве ее нет на месте? — с изумлением спрашивает пожилой господин. — Обычно она всегда у себя», — добавляет он. И обещает, что попытается найти ее или ее мужа и тут же отправит их сюда, чтобы они мне отперли дверь квартиры.

Я жду. На часах уже одиннадцать. Начинаю замерзать. По второй лестнице во двор спускается женщина лет за тридцать. По ее словам, мадам Фернандес подрабатывает уборщицей в аптеке неподалеку. Я выхожу на улицу и окидываю взглядом округу. Вижу несколько магазинов, торгующих пестрыми, яркими тканями. Никакой аптеки не наблюдается. Возвращаюсь во дворик и звоню в агентство. Ах, месье Доунс, как нам жаль. Вам следовало заранее предупредить консьержа о своем появлении. Я говорю Вольфгангу, занимавшемуся бронированием, что консьерж великолепно обо всем знала. У Вольфганга немецкий акцент, но он предпочитает общаться со мной по-английски. «Мне что, надо было сообщить консьержу, когда я приду, с точностью до минуты?» — с некоторым раздражением интересуюсь я. Вольфганг заверяет, что немедленно займется моей проблемой и, как только что-нибудь выяснится, сразу же мне перезвонит.

Проходит еще десять минут. Звонит телефон. Вольфганг сообщает, что ко мне едет из предместий дочка хозяйки. Она меня и впустит. «И где же эта дочка сейчас?» — вопрошаю я. Оказывается, недалеко — в предместьях. Никакой другой, более подробной информации он мне сообщить не может. А у него, у Вольфганга, есть ключи? Нет. Значит, так, я примерно представляю, сколько человеку требуется времени, чтобы добраться из предместий до центра Парижа. В среднем два часа. Если повезет — полтора. Вольфганг уверяет, что, к сожалению, ничего нельзя поделать, поскольку сама мадам Галена в Италии. Мне остается только вздохнуть.

Проходит еще двадцать минут, и я снова звоню в агентство. «Значит, так, — говорю, — мне надо работать, и я не могу ждать ни консьержа, ни дочку хозяйки». Не будет ли Вольфганг столь любезен их поторопить? «Я посмотрю, что можно сделать», — отвечает он. Проходит еще четверть часа. Снова звонок. Сквозь смех и шум машин до меня доносится женский голос. Связь то и дело прерывается. Я выхожу на улицу в надежде, что там будет лучше слышно. Практически ничего не понимаю. Такое впечатление, что мне звонит дочь мадам Галена. Она в Риме, где сейчас находится вместе с матерью. При этом меня просят не беспокоиться, сообщая, что меня впустит в квартиру Мишель. Понятия не имею, кто она такая. Я спрашиваю, когда она явится. «Минут через десять», — слышу в ответ. Я благодарю за звонок.

Опять звонит Вольфганг. Он извиняется, что ничем не может мне помочь. Я говорю ему, что оставляю вещи во дворике. Когда мадам Фернандес вернется, пусть занесет их к себе. Вольфганг говорит, что он всего-навсего агент и его вины в случившемся нет. Ему остается рассчитывать, что владельцы квартир и консьержи как-нибудь сами справятся с такими вопросами, как передача ключей съемщику.

Я сую компьютер в рюкзак, забираю все ценные вещи (их не так уж и много) и сваливаю весь скарб у дверей в квартиру консьержа. На листе формата А4 пишу, что эти вещи принадлежат месье Доунсу, снимающему квартиру мадам Галена. Я вернусь около четырех. Пусть мне позвонят и объяснят, как и где мне получить ключи, или же пусть просто сунут их в мой рюкзак. Большое спасибо. Эйфелева башня не ждет.

Не удивлюсь, если, несмотря на лютый холод, увижу очереди в кассы. Впрочем, я успеваю до обеда, поэтому ожидание, скорее всего, будет недолгим. Впрочем, у подножия башни очередей из туристов вообще не наблюдается. Я знаю вполне достаточно об одной из главных достопримечательностей Парижа, чтобы не совершить ошибку — заглянуть на обед в «Жюль Верн», ресторан при башне, являющийся обладателем одной звезды «Мишлен». Все дело в ценах. Хотя никто не мешает мне прогуляться до южной опоры башни и ознакомиться с меню.

Оно спрятано в застекленной раме, отделанной золотом. Сверху заглавными буквами написано «Жюль Верн». Меню на английском. Среди рыбных блюд имеется «слегка поджаренный на углях солнечник с утиной печенкой, картофельным пюре и грибами с дичью» — всего за пятьдесят шесть евро. «Заяц из французской охоты» — в меню так и написано — «готовится в двух стилях. Верхняя часть — королевский стиль, жареное седло, картофель Анны». Почем? Пятьдесят евро. Нет уж, спасибо огромное. Я направляюсь в противоположном направлении: прохожу по асфальту под башней и останавливаюсь у северной опоры. Здесь простые люди садятся на лифты, чтобы с двумя остановками добраться до самой вершины. Мне повезло — я оказываюсь в очереди первым.