Задорный смех моряка и еще кружка пива. Женщина в прозрачной блузе – разумеется, искушенная завсегдатайка баров. Андреа видит, как Каспер уже не краснеет, а игриво улыбается, довольный и беспечный, у него совсем чужое лицо. Притяжение, возбуждение, еще пиво и еще.

Гостиничный номер сжимается, становится все меньше, Андреа пытается пошевелиться, но не может. Она лишь слышит, как рука Каспера обнимает чужие бедра, как жаждет мятежа. Стены склоняются к Андреа, кровать толкает ее вверх. Это не она встает с постели, одевается, подходит к двери и покидает номер, не она проходит мимо стойки администратора, мимо комнат, бассейна, портье. Не Андреа останавливается в баре, упираясь руками в бока, расставив ноги. Сельма в погоне за Подкаблучником – и вот она стоит, жалкая, за спиной у Фридольфа[16]. Он оборачивается, но это не Фридольф, а улыбающийся Каспер.

– Андреа, что…

И конечно, вовсе не Андреа кричит:

– Почему ты не идешь ко мне? Чем ты занимаешься? Как ты можешь так поступать?!

Стоит ли говорить, что ночь любви не состоялась?

На следующий день они, утомленные ссорами, обещают друг другу постараться больше не делать ошибок. Под чартерным солнцем внутри нового дня. Пьют маленькими глотками «Снежок» и «Вечерний закат». Андреа снова красива, а Каспер снова счастлив.

Они же любят друг друга! Любят. Вы слышали? ОНИ ЛЮБЯТ ДРУГ ДРУГА!

Андреа быстро делает глоток за глотком, чтобы тело поскорее отправилось в новый полет.

Хотя это уже называется не «делать глоток за глотком», а «хлебать». Каспер откидывается назад, ловит ресницами лучи, смеется. Андреа кладет на стол руку, чтобы он взял ее в свою, но Каспер не видит, ослепленный солнцем.

Ветер все сильнее, облака пеленой. Запах водорослей, кто-то падает на пол. Андреа лежит носом на восток, смотрит в удивленные глаза Марлона. Она, должно быть, задремала: гамак на балконе перевернулся, и теперь она лежит между петрушкой и цветами и чувствует, как больно под ребрами.

Этим утром Каспер нанес первый удар. Собрал чемоданы и сказал: «ПОКА!» Андреа ничего не оставалось, кроме как помахать вслед, стараясь улыбкой подавить слезы. Если ком в горле гнать вниз, вниз, то, может быть, вместо кома возникнет голод, а может, и ничего не возникнет, лучше уж ничего, чем мешать Касперу, когда он отправляется на гастроли – он же улыбался, когда говорил «пока».

Корабль отчалил, и Каспер перестал ее различать. «Как ужасно вдруг оказаться без твоего взгляда, Каспер: как мне иначе узнать, что я существую?» Андреа на балконе, ком в горле, она отчетливо видит все движения Каспера на корабле, будто смотришь фильм и ничего не можешь сделать, хоть и видишь, что все катится к чертям. Он присоединяется к своей группе. Все хлопают его по спине, а кто-то восклицает: «Ну, теперь-то, черт возьми, погуляем!» Она видит его лицо, как оно постепенно лишается Андреа, и его рот, которому коктейли милее Андреа – один бокал за другим. Рот наполняется смехом и смелыми словами, стремится куда-то прочь, к ушам какой-то женщины. Да, она отчетливо видит: его тело, обычно порывисто-неловкое, теперь движется грациозно – тело пантеры в брачном танце, все ближе и ближе. Та, сексуальная и привлекательная, позволяет ему многое: она проще, чем Андреа. И вот его руки приносят новые бокалы с еще более необычными и крепкими напитками, и скоро Каспер ничего не будет помнить…

А Андреа помнит многое, она лежит на бетонном полу, чувствуя себя дома – с Марлоном, с петрушкой, с небом наискосок. Так можно пролежать до его возвращения. Единственное, чего она не помнит, – это Карл, каким он был в ее детстве. Пом нит щекотку и смех, помнит что-то вроде уюта, но вообще-то почти ничего не помнит. И она щелкает пультом, переключая обратно на Каспера. Сейчас она не с ним, то есть не знает, кто он такой. Значит, надо создавать образы! Она знает, что лучше выключить, больше не смотреть, но у него такой восторженный взгляд, а слова той, другой женщины такие ладные, такие интересные. На этом чертовом корабле и алкоголь дешевле. Его руки почти касаются ее кожи.

Андреа тошнит, она подходит к кухонному окну, пытаясь поймать взглядом детей, которые играют во дворе. Затем принимается рассматривать разные формы в баночке с таблетками. Пробует все, не объедаясь. Он же скоро вернется, боже мой, всего лишь через неделю! Через неделю, Андреа! Он же не на войну ушел. Ничего страшного, что он уехал. Ради бога, возьми себя в руки! И она в самом деле пытается взять себя в руки, но вскоре звонит в психиатрическую клинику, чтобы поговорить с главным врачом Биргиттой и попросить выписать еще таблеток.

На следующий день она отправляется на поезде в столицу.

Андреа не собирается просто сидеть дома и ждать. Ей хочется рассказать мужу своему, моряку и скрипачу Касперу-Казанове, когда он вернется домой, что она делала и то, и это, и – ты не поверишь – даже вот это! Глаза Каспера-Казановы медленно округлятся, блеснув слезами – слезами гордости. Он обнимет свою Андреа-Афродиту и скажет: «Я знал, что все будет хорошо, ведь тебе не о чем беспокоиться. Я же так люблю тебя, моя красивая, сильная, моя незаменимая Андреа!» Таблетки начинают действовать – ну конечно же, черт возьми, она сильная! Как целая армия! А у Каспера, наверное, морская болезнь, и он лежит и мечтает, чтобы она была рядом и утирала пот с его лба, потому что он не может жить, он просто умирает без нее… Да, она – умница Андреа, сильная и красивая, как настоящая мама.

Андреа думает о ней, заходя в магазин «Эйч энд Эм»: ей холодно, и она покупает красную куртку, хотя ей это совсем не по карману, просто хочется стать чуть заметнее.

Самая красивая в мире женщина в длинных колышущихся юбках, с длинными светлыми блестящими волосами – у Андреа никогда так не блестят, как бы она ни старалась.

Они отправились в город за покупками, Андреа двенадцать лет, и она впервые накрасилась: тушь – карандаш – румяна, она смотрится во все витрины, она и не знала, что тоже красивая! А теперь увидела, и оттого у нее мурашки по коже, а вечером она, возможно, пойдет на дискотеку в Дом культуры. Она пойдет с Хельгой, и, может быть, там будет Длинный Плащ, которого она часто встречает в городе. Самые карие в мире глаза, взгляд которых так часто пересекался с ее взглядом. Если он, конечно, вообще ее видел.

Лувиса сделала ей макияж. Сначала темно-синим тоненьким карандашом вокруг глаз, потом длинно и густо по ресницам тоже синей тушью. Как красиво! А вечером Андреа накрасится сама и накрасит Хельгу, если та захочет.

Хельга захотела лишь немного сиреневых теней для век и совсем капельку розовых румян. Андреа купила четырехцветные тени. Два сиреневых оттенка, голубой и розовый. Себе она накладывает все цвета сразу – до самых бровей. Завершает процедуру карандашом и тушью. Если бы не воронье гнездо на голове, Андреа была бы само совершенство. У Хельги недовольный вид.

– Что случилось?

– Не знаю, что-то мне расхотелось идти.

– Но… почему? – Андреа не может идти одна. Ну да, конечно, Вальховские девчонки и Мона – можно танцевать с ними, но ведь сначала нужно войти, добраться до кассы, затем до танцпола, а вдруг Пия и Мия поджидают ее вместе с Норсетрской бандой, вдруг они хотят ее избить… – Но почему, ты же говорила…

– Просто неохота. – Хельга стоит, скрестив руки на груди и выпятив губу.

– Но мы же так ждали!

– Ты ждала! – Она даже не смотрит на Андреа.

– Я думала… – Ведь Андреа даже накрасила Хельгу! – Пожалуйста, Хельга, пожалуйста!

Глубокий вздох. Затем еще и еще один. Долгое молчание. Жвачка туда-сюда.