Андреа выписана, она в своей солнечной кухне с бумагой-ручкой и красками на столе. Обнаружила, что «Имован» высвобождает творческую энергию. Вот она и глотает его, высвобождая эту самую энергию и украдкой наслаждаясь собственным обществом.

Марлон на коленях у Андреа. Она пишет: «Если углубиться во что-нибудь, углубиться насколько возможно в нечто, не имеющее отношения к реальности, то остальное – то, что, возможно, более реально, то, что причиняет боль и вызывает слезы, – оно исчезает, вытесняется. В этом и есть смысл углубления, если это не углубление в самого себя».

Обжираться – это такой проект. И главное достоинство этого проекта – то, что ты не выбираешь его самостоятельно, что это скорее зов, которому ты не в силах противиться. Не совсем миссия, потому что результат, если смотреть со стороны, – это испорченные зубы, ссадины в глотке и пошатнувшийся бюджет. Но внутри – очищение, освобождение. По крайней мере во время. Но не после. Впрочем, такова природа вещей, от которых вставляет и накрывает. Как только проходит опьянение, наступает опустошение, но ты знаешь, что надо просто проделать все сначала – а потом еще и еще раз. «И наполниться, чтобы затем очистить себя собственными руками, – это дает ощущение власти».

Андреа покусывает ручку. Смотрит на стены, которым она даровала этот желтый цвет. Марлон мурлычет у нее на коленях. У нее есть он, есть Янна, Каролина и еще ее проект. У нее есть «Имован», «Золофт» и «Собрил» (последний по необходимости, но ведь понятие необходимости растяжимо, и таких мгновений становится все больше, необходимость все сильнее). У Андреа есть пиво, вино и водка. Множество различных способов наполнить себя без посторонней помощи – она почти счастлива. Например, Каспера Андреа запросто ликвидирует с помощью трех шоколадок, трех эскимо и, конечно же, неизбежной вальсирующей пары на обертке из фольги, которую она безжалостно срывает. Проглатывает содержимое, выпивает три стакана воды, затем три пальца в глотку – глубоко, глубже, глубже.

Это совсем не больно. Это наименее болезненное из всех занятий. Стоять в очереди перед кассой – хуже. Дело не в деньгах – она же ничего не покупает, кроме сладостей и вина (и еще супа в пакетике, цельнозернового хлеба, кофе и кошачьего корма). Нет, дело во взглядах, которые, как ей кажется, направлены в ее сторону. Дело не в том, что она чувствует себя вором, отправляя упаковки в корзину, а потом вынимая, чтобы затем снова положить в корзину. Нет, дело не в этом воровском чувстве – ведь от него тоже слегка вставляет. Дело в том, что они, возможно, знают, что она собирается делать. Они видят продукты, которые Андреа так тщательно выбирает, потом видят ее лицо, и она готова услышать: «Постой, эй ты, тебе нельзя!» Иногда ей и в самом деле хочется, чтобы кто-нибудь произнес эти слова.

Однажды Анита застала Андреа в палате, когда та пыталась… раскрасить мгновение. Бессмысленно было притворяться, что ее нет. Андреа сидела по-турецки, раскачиваясь всем телом, и в этом было что-то экстатическое и, может быть, даже эротическое. Пришлось признать свое существование и отпереть дверь. Наворованное – под кроватью, сердце – па-бам, па-бам. Анита вытащила улики и обняла Андреа: «Пожалуйста, не делай с собой такого!» А потом они пошли играть в карты. Не притворяясь, будто ничего не произошло, но зная, что все должно быть как прежде, как всегда.

Впрочем, эти тетки, конечно же, ничего не понимают. Они приветливо улыбаются, и потеет Андреа совершенно напрасно. Они благодарят, когда она расплачивается: еще бы, продать Андреа столько дерьма! Такая прекрасная покупательница! Она испытывает и злость, и облегчение: можно просто идти, вернее, бежать с пакетом в руках, затем запереть за собой дверь – и с наслаждением впиться зубами в это жирное, сладкое, липкое.

Иногда Андреа мешает телефонный звонок. Это почти всегда Янна или Каролина, которые знают, что происходит, но не осуждают и не расстраиваются. Они все понимают – особенно Каролина, которая занимается тем же самым. Янна не одобряет их занятий, как и большинство людей, не имеющих представления о благодатном чувстве освобождения, но осознает ценность результата. Янна принимает еще больше таблеток, чем Андреа, и понимает, что это делается не просто так, а потому что надо, потому что… потому что…

– Янна, почему все так выходит, почему мы это делаем?

– Чтобы не просто держаться на плаву, а чувствовать, что мы есть, что у нас своя собственная жизнь.

Вот именно. Именно так. Но на этот раз звонила не Янна. Спустив воду и сполоснув рот освежителем, Андреа слушает запись на автоответчике:

– Привет, Андреа, это Каспер. Я просто хотел узнать… ну, может, встретимся, выпьем кофе? Позвони мне или я позвоню позже. Всего тебе самого-самого. Пока.

Каспер. Андреа поджимает губы: у него же есть девушка, стоит ли валять дурака и звонить этой невосприимчивой Андреа? У нее – жизненно важный проект и ни минутки времени для влюбленного в другую Каспера, а тем более для симпатизирующего ей Каспера (хотя такое предположение еще нелепее, чем сам звонок). Дрожь в коленках никого не красит, ее следовало бы запретить! Даешь спокойствие и уверенность!

Андреа принимает таблетку «Имована» и ждет Покоя и Уверенности. Позвонить или подождать? Она не выносит людей, которые чего-то от нее хотят, у которых в голосе звучит эта особая интимность. Исключение составляет Янна. Но у Янны голос нисколько не дрожит: они слишком хорошо знают друг друга, чтобы так кривляться. Настоящие сумасшедшие не трясутся друг перед другом. Они дрожат лишь внутри, чтобы никто не видел, чтобы никто их не трогал и не мешал воплощать в жизнь свои проекты.

Таблетка действует, Андреа погружается в мягкое спокойствие, в голове у нее – Касперов звонок.

Вскоре они решают встретиться тем же вечером и выпить по пиву. «Или по два», – тут же радостно добавляет Каспер. Так можно говорить до бесконечности. Или по три, или по две тысячи. Ха-ха-ха. Андреа прерывает разговор, сообщая, что ей нужно поесть. В последнее время такие слова производили впечатление на собеседников: ух ты, Андреа наконец-то начала есть. Они так невыносимо глупо радуются. Поэтому так хорошо, что в супе из пакетика, который Андреа скоро сварит, всего девяносто калорий. Без хлеба, ведь вскоре ей предстоит выпить по меньшей мере три кружки пива, причем относительно быстро, чтобы стать нормальным собеседником.

Спустя три часа она снова дома, в одиноком одиночестве своей квартиры. Но Марлон! Его мурлыканье! Она дает ему еду, он дарит ей поцелуи. Андреа принесла с собой шоколад и мороженое («М-м-м-марабу» и «М-м-м-магнум»). Она принесла с собой исцеленное лицо Каспера и любовь его маленьких коварных глаз. Любовь к не-Андреа. Осень уже начала опадать, и Андреа знает, что была скорее всего «слишком болтливой», «слишком рассеянной» и, возможно, «неискренней», но какое это имеет значение для того, кто до краев полон невообразимой страстью? Тошнотворная Ребекка, которая сейчас в отъезде, – иначе Касперу, разумеется, ни за что не пришло бы в голову тратить время на Андреа.

Он показывал Андреа фотографии этого Чуда (у нее и волосы, как у Ребекки Тернквист!), он так безумно скучает по ней, он пил и краснел (не покрываясь пятнами, а весьма симпатично), и улыбался, снова заказывая пиво. Они улыбались наперегонки, ведь у Андреа теперь тоже невероятно слаженная жизнь, в какой-то мере гораздо интереснее, чем прежде, но в какой мере, она рассказать не изволила. «Хорошо выглядишь», – сказал он, и она сразу поняла, что он имеет в виду: всю эту ее броню из Килограммов. Что может быть привлекательнее ширины, тяжести и неповоротливости! А впрочем, пиво гонит прочь такие настроения.

Почему же упрямый Каспер не желает покинуть ее жизнь и закрыть за собой дверь?