Андреа косится, ковыряется в тарелке, но прятать еду в салфетку не решается. Не умеет колдовать. Улыбаться непринужденно – и то лишь когда внутри вино, а здесь подают только воду и кофе. Без молока! В вине, кстати, полно пухлых ползучих калорий.

Да, вот они сидят там вместе со стройной обладательницей ловких рук, и до Андреа доносится голос Каспера, почти шепот. Может быть, надо поздороваться, сказать «добро пожаловать» – хотя зачем? Анита, добрейшее существо, перехватывает ее взгляд и подходит, гладит по плечу.

– Не хочешь – не ешь больше. Ты и так сегодня умница.

Выбрасывать еду, выбрасывать, выкидывать. С удовольствием! Но «умница»? Она и пожирает, и выплевывает такие слова, она берет чашку, до краев наполненную кофе, – только бы не разлить! – и идет в свою комнату. Дверь закрывается, вздох облегчения. На Каспера она смотреть не стала.

Сидеть в своей комнате со сборниками стихов, эскизами и своими собственными, особенными словами – почти счастье. Иногда они выползают из нее, растут на бумаге. Они – ее собственные. Порой она стоит перед зеркалом – один торс. Крутится и вертится, меряет взглядом ребра, проверяет на ощупь – все так, как ей говорят: еда не впрок, вес не растет. Да, это странно, но факт. Ей сказали, что она сама должна решить, когда вес начнет прибавляться; Андреа этого вовсе не хочет, но говорит, что, наверное, захочет потом. Неизвестно, что будет Потом. Так что она и не врет в общем-то. Сейчас она просто ест то, что ей дают (не так уж это и мало), отдыхает после еды и два раза в день гуляет по полчаса в парке, который окружает это бетонное здание.

Андреа улыбается своему отражению. Грудей нет – прекрасно! Она встает на кровать. Бедер тоже нет – замечательно! Не часто бывает такое чувство. Но сейчас есть.

Андреа знает, что Каспер живет в соседней комнате. Ей неизвестно, почему он оказался здесь. Вот была бы у нее хорошая музыка, чтобы дать ему послушать… Какая-нибудь необычная музыка, чтобы он понял, до чего Андреа особенная.

Итак, добро пожаловать в Сто шестое отделение, Каспер-петрушка! Андреа позирует перед зеркалом, висящим над раковиной у кровати. Выпархивает в коридор – видеоинструкция для Каспера: здесь рядком сидят Депрессивные и смотрят вечерние передачи с перерывами на ужин, разговор с врачом, встречу с куратором, прогулку и ну-ка-затеем-уборку. Швабра шмыгает между ногами пациентов и ножками стульев, которые довольно сложно отличить друг от друга, хотя у Маниакалов ноги-пружины и кое-кто из них в ярко-розовом трико изображает инструктора по аэробике прямо перед экраном, где идет «Доктор Куин», а Депрессивные мрачнеют, но ничего не говорят и просто уходят. Большинство пациентов сидят в курилке – наверное, и ты, Каспер. Есть Финка, которая никого не режет, кроме самой себя; она бегает по коридору и бранится, клянчит еще одну сигаретку, зажигалку, доброе слово. Бояться тут нечего, Каспер, на самом-то деле. Крикунов держат здесь пару ночей, не больше, потом отправляют дальше, ну и вообще можно просто держаться от них в стороне. Господин Гитлер заглядывал недавно, но на этот раз идея у него была попроще: убить семь миллионов мух. А одна тетка, мирно сидевшая перед телевизором с блаженной улыбочкой, вдруг попыталась задушить Андреа, как только персонал скрылся из поля зрения.

Андреа здесь с сентября, а сейчас уже ноябрь, и если бы не эта чертова еда, можно было бы жить припеваючи. Тут есть Грустная Эйра, она добрая и все время спит. Анита – лучшая из всего персонала, а Морган толстый и веселый. Приходится довольно много говорить: что думаешь, как себя чувствуешь, и какие сны, и про еду, и про таблетки, но это не трудно, если задают вопросы. Анита и Морган – контактные лица Андреа. Им она должна сообщать, если ей плохо. Они и сейчас должны понять, что ей, Андреа, плохо, что ей, наверное, нужен внеочередной разговор или, скажем, прогулка в умеренном темпе. «Надеюсь, ты не бегаешь во время прогулок, Андреа?» – «Нет, что вы, ни в коем случае». И это правда. Она просто очень быстро ходит. У нее прекрасно получается быстро ходить и растягивать рот наподобие улыбки, и еще у нее хорошо выходит «мне уже намного лучше». Андреа должна отдыхать после еды – и она отдыхает, нехотя, потому что иногда, стоит ей лечь на кровать, как жир прямо-таки растекается, свешивается через край, и она чуть ли не падает на пол – тяжелющая! Так что не позвать ей никого, не пожаловаться, и вообще у них скорее всего нет на нее времени. Да и что она скажет? Однажды она написала записку работнику, который кого-то подменял, когда ни Аниты, ни Моргана не было на месте. Она долго подкрадывалась к нему с жутким сердцебиением, в штанах на подтяжках, вцепившись в своего Лукового Медвежонка, с комком в горле. «Мне ужасно плохо, мне очень нужно, чтобы меня кто-нибудь обнял». Так она написала на бумажке, которую протянула ему с замиранием сердца. В этот момент ей было около трех лет, объясняла потом Эва-Бритт, волшебница-психотерапевт. «Это называется регресс», – говорила она. А тогда тот работник прочитал, покраснел и удалился со словами: «Наверное, тебе лучше дождаться кого-нибудь из постоянных сотрудников».

Видеоинструкция для Каспера – столько всего нужно рассказать, но Андреа лежит и стекает с матраса, да никак не стечет. Тащится к выходу.

Каспер выходит на обед в обвисшей серо-коричневой кофте. Весь он какой-то обвисший. Андреа отрезала свою светло-каштановую косу, покрасила волосы в рыжий цвет и больше ни за что не наденет казенную одежду. Ее одежда – бирюзовая, зеленая, желтая, и джинсы ее, недавно еще сидевшие как влитые, теперь приятно полощутся на ветру во время прогулок. Она видит лицо Каспера. Он сидит за одним столом с ней. Сначала он спросил, можно ли присесть, и она кивнула, хотя на самом деле хотела закричать как чокнутая: «Нет! Ни за что!» Но вот он сидит, у него странные желтые волосы. Андреа звенит бусами, и ей, кроме всего прочего, тошно оттого, что теперь надо как-то по-особенному прихорашиваться – потому что он здесь.

– Каспер играет на скрипке, – хвастается Жутко Стройная и придвигается к Касперу – или Андреа просто показалось?

– А я пишу стихи, – парирует Андреа, и Каспер переключает внимание на нее. Жутко Стройная тут же тускнеет и исчезает. Андреа не хочется звать ее обратно: Жутко Стройная – одна из тех, кто загоняет страхи в подсознание, не понимая, что может умереть. Андреа, наверное, понимает. «Твое сердце бьется так слабо, что еда для тебя – вопрос жизни и смерти», – сказала главный врач Биргитта, и тогда Андреа начала есть. «У тебя такой вид, будто ты вот-вот развалишься на части», – сказала однажды Эйра и заплакала. Каспер говорит мало. Вот теперь, например:

– Как интересно.

И нервно улыбается, и она тоже нервничает, набивает полный рот еды и не знает, как теперь ее глотать.

Андреа на цветастом диване перед телевизором, Каспер проходит мимо, руки в дырявых карманах. Волосы – желтыми прядями вокруг лица, но Эйра сказала, что Каспер добрый и не такой уж больной. Касперу просто немного грустно. Он усаживается напротив с толстым романом о войне и королях, и сердце Андреа трепещет где-то в горле, телевизор выключен. Она принимает красивую позу. У нее старый журнал пятидесятых годов, в нем стихотворение, которое ей нравится: «Акробаты». Прочитать бы его Касперу.

– Как твоя книга, хорошая?

– Да… интересно читать про всякое… что происходило раньше… А твоя?

– Это не книга, это журнал, я нашла его в буки… (только бы не споткнуться!) ни… стни… (нет!) стическом (да!) магазине.

– А… Да, букинистические – это здорово.

– Да… Ну да, здорово.

И вот ее отпускают одну в город. Такое позволяют только тем, кому персонал доверяет. Это даже немного почетно: означает улучшение, «здоровую болезнь». Страшно, но здорово сесть в автобус и ехать все дальше и дальше от бетонного здания. Поначалу чувствуешь себя немного глупо, стоя именно на этой остановке, но, может быть, ты навещал кого-нибудь, а то и просто живешь в этом районе. Хотя Андреа кажется, что по ней все видно. И стоит ей подумать об этом, как становится легко и приятно: это своего рода свобода. Можно огрызаться, ронять деньги, можно сколько угодно ПЯЛИТЬСЯ, потому что ты из психиатрического отделения. Можно реветь в голос без носового платка, а можно безо всякой причины разразиться демоническим хохотом.