Как ни переживал Авинов, как ни страдал от допущенной к нему несправедливости, а спал он хорошо — чистая совесть не мучит. На второй день заточения подали обед. Невзрачный, один раз и на всю жизнь перепуганный турок накрыл круглый столик, со страхом поглядывая на опасного преступника, настоящего красного шпиона. Кирилл оскалил зубы, и турок кинулся к двери, заколотил в неё обеими руками, писклявым голосом заклиная Аллаха.

Подсев к столику, штабс-капитан очень удивился. Нынешняя его кормёжка состояла не из жидкого супа и сухарей — нещадно выворачивая внутренности, одуряюще пах настоящий плов из барашка. Были тут и крошечные шашлычки, и долма, и даже стакан дузики — анисовой водки! В честь чего это так кормят узников?.. Авинова пот прошиб. Оплывая ужасом, он смотрел на свой обед, решив, что это последнее угощение перед казнью…

Кирилл чуть не подскочил, услыхав щелчок запора. В камеру вошёл Ряснянский. Лицо полковника было непроницаемо, а вот во взгляде крылось удивление. Заняв свободный стул, он положил ногу на ногу и обнял колено мосластыми пальцами. Штабс-капитан демонстративно набрал полный рот плова.

— Кушайте, Кирилл Антонович, — кивнул начальник КРЧ, — кушайте.

Авинов чуть не подавился.

Ряснянский кивнул.

— Мы арестовали настоящего Юрковского, — сказал он негромко. — Я, конечно, приношу вам свои извинения, но и вы должны нас понять — ваше поведение было уж очень подозрительным. Уж очень подозрительным. Согласитесь.

Кирилл молча согласился.

— Рассказывайте, Кирилл Антонович, — вздохнул полковник. — Всё как есть, как было.

Прожевав, Авинов обстоятельно поведал о своих приключениях.

— Рыжий унтер — это, вероятно, «Янычар», — определил Сергей Николаевич. — Нынче в бегах.

— И всё же…

Ряснянский успокаивающе поднял руку.

— Юрковский пытался бежать в Болгарию, — неторопливо проговорил он. — Три дня назад дезертировав из Галлиполи — видимо, почуяв слежку, — он переправился в Адрианополь. Переправился в Адрианополь. Там мы его и потеряли — и зело обрадовались, найдя у себя под боком. Это были вы. Настоящего «Эфенди» погранстража схватила сегодня перед рассветом. Перед рассветом… Юрковский, переодевшийся дервишем, орал и плевался от злобы, а пухлые карманы были набиты фунтами, франками, пиастрами…

— Гад! — вынес вердикт Авинов.

— Сейчас этого гада допрашивают в штабе Кавармии[21] — улыбнулся Сергей Николаевич. — В штабе Кавармии… Довелось много интересного узнать! Оказывается, милейший Виктор Павлович (для немногих избранных — просто Вика) заправлял ещё в ревкоме Румынского фронта, а в поход с дроздовцами отправился по воле партии большевиков, в коей состоит с четырнадцатого года. Юрковскому было поручено разлагать полк изнутри…

— Убил бы, — пробормотал штабс-капитан. — Но…

Полковник тонко улыбнулся.

— Будучи утром в Офицерском собрании, куда вы так и не дошли, — проговорил он, — я перебирал документы этого красного лазутчика — паспорт, мандаты, удостоверения, — как вдруг услышал голос Маркова. Сергей Леонидович склонился над моим плечом и с удивлением воскликнул: «Авинов?»

Кирилл обалдел.

— Не понимаю… — пролепетал он.

Ряснянский молча протянул ему удостоверение на имя Юрковского с фотографией предателя. На фото был он — Кирилл Авинов, его лицо! Только что с усами.

— Не понимаю! — затряс головою Кирилл. А головушка бедная кругом шла — при чём тут он?! Да сколько ж можно?

— Успокойтесь, — мягко сказал контрразведчик. — Просто вы очень похожи на Юрковского, а сейчас — особенно, когда не брившись… Не знаю, правда, как «Янычар» мог дроздовца с марковцем перепутать. Или же он ориентировался не на форму? Разберёмся, когда поймаем. Когда поймаем…

Авинов его плоховато слышал. Он испытывал блаженство и необычайную лёгкость — Господи, как просто всё разрешилось! Воля, жизнь, любовь — всё это снова его!

— Так я свободен? — спросил Кирилл.

— Разумеется, — сказал Ряснянский. — Но, перед тем как вы нас покинете, прошу меня выслушать. Прошу выслушать.

Помолчав, полковник КРЧ продолжил:

— Корнилов избрал верный путь — не гоняясь за лёгкими викториями, он укрепляет тыл, который, по чеканному выражению Клаузевица, «прежде всего». А вот меня беспокоит передовая! Передовая… Первым делом — это разведка, а она у нас или плоха, или вообще никуда! Мы не знаем, что творится в красных штабах, какие планы военспецы сочиняют за командармов… А знать надо.

— Я слышал, — осторожно сказал Кирилл, ещё не полностью ощущая себя равноправным человеком, — на той неделе арестовали генерала Доставалова. Говорят, продался комиссарам…

Ряснянский грустно покивал.

— Мы все лишь обычные люди, — вздохнул он, — со своими слабостями и пороками. Чекисты действуют грубо, неумело, однако случается, что белармейцы попадают к ним на крючок. Попадают к ним на крючок… У одних большевики берут в залог родных и близких, оставшихся в РСФСР, — и вербуют в обмен на их жизни, заставляют передавать разведданные. Иным платят за предательство, а есть и идейные — эти служат Советам по доброй воле. Юрковский же был не просто идейным — это убеждённый большевик, опасный человек и способный разведчик…

— И?.. — глухо спросил Авинов, холодея.

— И мы предлагаем вам занять его место, — спокойно договорил полковник Ряснянский. — Занять его место.

— У стенки? — криво усмехнулся штабс-капитан.

— В строю, — не принял его тон Сергей Николаевич. — Вы, Кирилл Антонович, схожи с Юрковским не только лицом — у вас тот же рост и форма ушей, такой же цвет волос и глаз, и походка, и даже голос… А главное — за вами будет его революционное прошлое! Революционное прошлое. «Товарищи» очень подозрительны, чужаку сложно, почти невозможно «втереться» к ним в доверие. Юрковский же для них свой… Прошу меня понять, ибо не смею вам приказывать, — это редчайший, почти небывалый шанс, и будет очень горько упустить его. Вы хороший офицер, Кирилл Антонович, но в тылу врага сможете принести гораздо больше пользы Белому делу.

Полковник смолк. А Кирилл испытал тоскливый, знобящий страх человека, стоящего на краю крыши. Гремят по ржавым листам преследователи, надо разбегаться и прыгать через улицу, на кровлю соседнего дома. Допрыгнешь — спасён, не допрыгнешь…

— Я согласен, — сказал он деревянным голосом.

— Да не переживайте вы так, Кирилл Антонович! — воскликнул начальник контрразведки, сразу оживившись. — Вы смените имя, да, но это же временно! С марковцами придётся расстаться — опять-таки не навсегда. Пойдёте служить к дроздовцам. Советую и денщика с собою взять — человек он надёжный, проверенный, таких дедов из железа делали и сыромятной кожи… А когда мы будем штурмовать Царицын, вы перебежите к красным, выдав себя за Вику Юрковского.

— Вика Юрковский… — пробормотал Кирилл, меряя на себя чужое имя. — А если меня узнают?

— Кто? Родителей Юрковский похоронил ещё перед войной, с любимой девушкой поругался, хотя фотографию хранил. На всякий случай запомните: зовут её Аней Новиковой. Зовут её Аней Новиковой… Капитан даже ни с кем из «дроздов» не дружил, сторонился однополчан. Ну вам же легче… Главное, не забывайте о мелочах! Разведчик проваливается в деталях. Вот, например, у Юрковского есть склонность к словоерсам…[22] У красных такой обычай не в чести, но Виктор Павлович, похоже, бравирует этим…