Сообщение от 9 ноября 1917 г. из Генерального штаба Германии МИДу о государственном перевороте Ленина, который произошел по западному календарю в ночь с 6 на 7 ноября.
Дожидаясь в Вене аудиенции у Цернина, Парвус, к своему удивлению, становится свидетелем венской реакции на государственный переворот Ленина. 9 ноября через два дня после путча в Петрограде, венская «Арбайтерцайтунг» эйфорически приветствовала это событие как «революцию за мир» и провозгласила «новую эпоху в освободительной борьбе международного пролетариата». Так звучат и лозунги массовой демонстрации, состоявшейся в воскресенье, 11 ноября, когда венские рабочие, ликуя, вышли на улицы.
На следующий день Парвус получил из заграничного представительства большевиков в Стокгольме телеграмму аналогичного содержания с той, которая была отправлена тамошним немецким поверенным в Берлин. В ней идет речь о необходимой общественной поддержке нового правительства в Петрограде, например, забастовками и демонстрациями в западных странах. Товарищи по партии просят Парвуса как можно скорее приехать в Стокгольм.
Науманн присутствует на беседе с Цернином. Из его доклада рейхсканцлеру Германии Гертлингу вытекает, что Парвус якобы является рупором Ленина в вопросе о мирных переговорах и считает возможным щедрое отделение таких территорий, как Польша, Литва или Курляндия, а также Украина, от Российской империи. Что касается Финляндии, то здесь вопрос уже решен — Германия, поддерживаемая военными действиями, хочет осуществить давление на русское правительство, чтобы то признало независимость Финляндии, и планирует посадить на финский трон зятя кайзера Вильгельма Фридриха Карла. Передавая беседу между Цернином и Парвусом, Науманн Комментирует ее своим мнением, что решение об отколе территорий «само собой, может быть так организовано, чтобы это соответствовало нашим желаниям». И здесь Германия играет против Австрии, и, наоборот, ни в коей мере не открывая карт союзника.
Как видно из телеграммы от 9 ноября 1917 г. Государственному казначейству, уже через три дня после захвата Лениным власти госсекретарь в МИДе Германии хочет перевести ему пятнадцать миллионов марок
Планы раскола Российской империи Парвус обосновывает ленинским требованием права народов на самоопределение, разумеется, не упоминая о секретном программном списке, который Ленин предоставил немецкому правительству в 1915 году через Кескюла, на случай захвата им власти с немецкой помощью. Через стокгольмское заграничное представительство Берлин оказал правительству Ленина экстренную помощь в размере двух миллионов марок, которые были переданы через швейцарского социалиста Карла Моора, именуемого в секретной переписке «Байером».
Когда Парвус находится по пути в Берлин для осуществления следующего витка переговоров, Цернин пишет своему немецкому коллеге многостороннее письмо, в котором инициирует срочное начало мирных переговоров, «чтобы не упустить подходящего момента». Как оказалось, обе союзные державы ни в коем случае не должны были выступить заодно на мирных переговорах.
В Берлине Парвус передает унтер-штатс-секретарю фон дер Буше меморандум, в котором советует, чтобы правительство Германии поскорее публично ответило на мирный лозунг Ленина, чтобы, по его словам, упрочить «движение за мир в России». При этом его нужно предупредительно сформулировать, придерживаясь формулы «без аннексий и контрибуций». Рекомендация сформулирована настолько типично для Парвуса, что документ уже не нуждается в дополнительной надписи Бергенса «От д-ра Гельфанда-Парвуса». Касательно возможного отчуждения территорий Парвус высказывается здесь куда осторожнее, чем во время беседы в Вене, и считает, что это в принципе «не исключается», однако зависит от единодушного одобрения русского правительства. Одним словом, Парвус лоббирует ленинский режим для его укрепления, но до тех пор, пока это не противоречит интересам германского правительства, ведь без Ленина оно никогда бы не реализовало свои планы.
Как и после Февральской революции, Парвус снова пытается свести руководителей немецких социал-демократов «большинства», якобы как партнеров по классо вому признаку, с большевиками для возобновления дидлога о мире. От его требований забастовок в Германии как манифестаций солидарности с Лениным Эберт и Шейдеманн, разумеется, мало что могли бы выиграть, разве что публичное выступление за скорейшее заключение мира. Политикам совершенно ясно, что, кажется, собирается игнорировать Парвус: переговоры должны быть делом правительства, а не одной фракции в парламенте. Или энергичный русский немец уже предвидел маневр по устранению правительства кайзера в расчете на его последующее свержение? Тем не менее Парвусу разрешено при его дальнейшей поездке в Стокгольм привезти Радеку и Воровскому (Ганецкий уже уехал в Россию) для опубликования приветственную резолюцию руководства немецкой партии.
В Берлине Парвус сам составил тексты митингов солидарности в Дрездене и еще одном городе. Чиновники МИДа медлили с этими пропагандистскими посланиями и даже воздержались от передачи их организаторам демонстраций в других городах. Медленно, но верно пути обоих неравных партнеров начинают расходиться, так как их цели уже не одинаковы.
В стокгольмском бюро у Радека Парвус составляет ответное послание СПГ и НСПГ от имени большевистской партии.
Затем он отзывает в сторону своего товарища по партии, пока тот не уехал в Петроград, для доверительного личного разговора. В беседе он раскрывает ему свое заветное желание, не покидающее его с момента написания революционной программы в России: вернуться в Россию. Теперь, когда он своей многолетней деятельностью достиг цели, ему хочется самому быть на службе революционного Советского правительства.
Редко кому приходилось видеть революционного магната таким покорным, как теперь Радеку, выслушивающему эти высказывания. Парвус допускает, что после Июльского восстания подвергся «подозрениям и клевете» в русских партийных кругах, что может быть неприятно для имиджа нового правительства. Однако он готов предстать перед «судом рабочих» и, в случае необходимости, подчиниться его решению. Радек обещает передать это желание лично Ленину и уезжает.
В то же самое время, в конце ноября 1917 года, над Парвусом собираются мрачные тучи. Обмен приветственными телеграммами между немецкими социал-демократами и большевиками, инициированный Парвусом, привел в негодование вождей умеренного крыла социалистов. Парвус снова становится мишенью общественной критики, на этот раз в Германии.
С тех пор, как средства массовой информации, еще летом, идентифицировали его как связного между Берлином и Лениным, ему так и не удалось до конца отмыться. Он настойчиво отбрасывал от себя обвинение, что был финансовым курьером, и риторически восклицал: «Давал ли я деньги большевикам? Я дал им нечто более ужасное: революционную волю русского пролетариата…»
Прослывший из-за сделанного в адрес находящегося в Копенгагене Парвуса замечания его критиком, депутат Хуго Хаазе нападает теперь и на СП Г за то, что потребовалось «воспользоваться услугами человека, который с помощью своих военных спекуляций получил немецкое гражданство во время войны, будучи русским, и послать его как посредника к большевикам».
Шейдеманн использовал всю силу и свою веру в обвиняемого, чтобы защитить его. Берлин настроен против Парвуса.
К этому присоединяется и МИД, который еще меньше, чем после Февральской революции, заинтересован в том, чтобы Парвус стал посредником между немецкими социал-демократами «большинства» и большевиками и включился в подготовку мирных переговоров. Помимо этого, начиная с весны изменились и цели правительства, и все же оно намерено диктовать свои условия в качестве спонсора Ленина в одиночку.
