Он сообщает, что Ленин, проезжая через Германию, надолго задержался в Берлине. В это время его привезли в лагерь для военнопленных, где находились украинцы. Там Ленин выступал с пропагандистскими речами в пользу отделения Украины от России (…) По данным Ермоленко, Ленин ехал, по согласованию с Германией, в Петроград с целью организовать там беспорядки с помощью большевиков и повернуть войну в пользу Германии…»
Кроме Ермоленко, который, находясь в плену в немецком лагере, действительно был «повернут» и переправлен через фронт в русский тыл с оплаченным поручением, особо ценным свидетелем является упомянутый выше публицист, бывший социал-революционер и агент, Владимир Бурцев. Его дело занимает более 30 страниц, так как он может многое сообщить, а среди прочего следующее:
«…Тогдашняя деятельность Ленина-Ульянова в России с момента его прибытия сюда совпадает с его деятельностью между 1912 и 1914 годами, которую я сам мог наблюдать. Тогда Ленин, Зиновьев, Каменев и другие, к которым приходил Малиновский, жили в Австрии, Кракове, всего в нескольких верстах от русской границы. Обычно пребывание в Австрии для русских эмигрантов в те годы было трудным, но Ленин и K°, выпускавшие в то время газету «Социал-демократ», не только не боялись никаких проблем, а, напротив, пользовались со стороны правительства определенной защитой, как и Польша, и Украина: в связи с предстоящей в скором будущем войной правительство поддерживало тех лиц и партии, которые могли ослабить власть и мощь России. (…) Их обучали построению в Армии и стрельбе (…) К ним поступала большая финансовая помощь (…) Когда Ленин к началу войны находился в тюрьме, то после вмешательства одного министра [23] был выпущен с аргументом, что на свободе он будет больше полезен Австрии, чем в тюрьме (…)
Перед своим возвращением Ленин также воспользовался поддержкой германского врага, а среди агентов важнейшим был Парвус (…) У него уже были завязаны прочные связи с германским правительством со времени подготовки войны против России. В связи с этим Парвус организовывал в Турции, Болгарии, Румынии и Австрии враждебную России пропаганду. Для этого он налаживал контакты со многими известными людьми. (…) Многие его агенты в Копенгагене, как, например, Ганецкий-Фюрстенберг, находились в тесной связи с Лениным и его людьми и оказывали ему не только большие идейные, но и материальные услуги. Это я знаю от людей, которые приезжали из Копенгагена, а также из переписки Ганецкого с агентом Парвуса (…) Сколько он получил от Парвуса, Ганецкого и других германских агентов, я точно сказать не могу, но исключено, что он не знал, что его партия получает средства от Германии (…)
(…) Впрочем, накануне объявления войны России мне позвонил сотрудник одной крупной австрийской газеты: ему была известна позиция по отношению к царскому самодержавию; он пригласил меня в середине войны поехать в Германию и предложить там свои услуги в борьбе против царизма; за это он обещал мне 100 000 марок и неограниченные кредиты. Я объяснил ему, что поеду, но не в Берлин, а в Петербург (…)
Болгарский публицист Раковский тоже непосредственно участвовал в акциях Парвуса. На германские деньги он издавал в Румынии газету «Борьба» в интересах германского правительства; в настоящее время он как раз выступает здесь, в Совете рабочих и солдатских депутатов…»
Документы все ближе подводят к кругу лиц, окружающих Парвуса. Доклад тайной полиции о Козловском, в квартире которого при его аресте были конфискованы документы, может воссоздать картину его деятельности с помощью протокола тайного наблюдения:
«…1.4.1916 года вернулся из-за границы, 19–26 июля 1916 года в Финляндии (…)
С середины мая этого года у Козловского жил незнакомый мужчина, который ни слова не говорил по-русски. Предложение домоуправления заполнить на этого мужчину справку Козловский отклонил и обругал дворника, что тот принадлежит к «старой системе» (…) По сообщениям Бурштейна о заграничном шпионаже вице-министру внутренних дел Белецкому, он мог убедиться в том, что российский гражданин A.Л. Гельфанд получает большие суммы от германского правительства для организации беспорядков в России. Его доверенное лицо в России — Мичислав Юльевич Козловский.
Для маскировки своих политических целей Гельфанд по методу германских агентов открыл несколько торговых контор по экспорту товаров в Россию, во главе которых он поставил Якова Фюрстенберга, в свое время приговоренного в Варшаве военным судом. Он ушел от наказания — защищал его, между прочим, Козловский (…)
8 июля Козловский получил по чеку от Азово-Донского банка крупную сумму и отнес ее сразу в Сибирский банк, где он открыл текущий счет с вкладом в 9500 рублей… [24]»
Обвинительная записка против Козловского обширна, как и протокол его допроса. Во всяком случае, шеф тайной полиции Борис Никитин распорядился о тайном наблюдении за ним уже за несколько дней до восстания; установили только, что он регулярно, каждое утро, посещал несколько банков и вносил деньги в один из них. Несомненно, он умеет ловко «объяснять» подозрительные моменты и как адвокат, и благодаря наличию торгово-политической организации. К тому же связи Ганецкий—Парвус и Парвус—Берлин уже известны, и Козловский пытается не только скрыть, что он уполномоченный Парвуса в Петрограде, но и действительный объем своей связи с Ганецким. Суть его показаний можно сформулировать из официального заявления Совету рабочих и солдатских депутатов, членом Исполнительного комитета которого он является. В нем Козловский пытается опровергнуть все обвинения против своей личности:
«В газете «Живое слово» от 5 июля под заголовком «Ленин, Ганецкий & К° — шпионы» утверждается, что среди «доверенных лиц германского Генерального штаба» в Петрограде (…) есть М.Ю. Козловский, что и он является основным получателем германских денег, которые поступали из Берлина через дисконтное общество в Стокгольме и «Ниа Банкен», а оттуда переводились в Сибирский банк в Петрограде. Далее, что на этом счету в то время находились 2 миллиона рублей. И что отношения между немецкими агентами и большевистскими руководителями подтверждаются благодаря перехваченным военной цензурой телеграммам политического и финансового характера.
Не переходя к политической оценке этой неслыханной клеветы, мне, как члену Совета, кажется необходимым сделать следующее заявление:
1. Я не поддерживал никаких отношений с агентом германского Генерального штаба.
2. На текущем счету в Сибирском банке у меня никогда не было таких больших сумм. Имеющаяся в настоящее время сумма составляет максимум несколько тысяч рублей.
3. Я никогда не был получателем немецких денег из Берлина через Стокгольм или другим путем.
4. Я не обменивался телеграммами политического или финансового характера с немецкими агентами.
(…) выражаю свою полную готовность давать в любое время Центральному комитету Совета (…) соответствующие исчерпывающие справки, как только будет выражено такое пожелание».
Козловский пытается освободиться под залог, но следователь это отклоняет. Одной из причин является высказывание бухгалтера Козловского Евгении Суменсон. Она была арестована через несколько дней после Козловского. В противовес намеренно распространявшимся слухам, что ее вынудили дать показания, утобы использовать их, шеф тайной полиции Борис Никитин в своих личных заметках позднее описывает это совсем по-другому. Он приставил к ней агента, который должен был ее соблазнить, что привело к более быстрому успеху, чем можно было ожидать, зная о ее слабости к противоположному полу. При задержании она с готовностью рассказала все, что знала или могла знать. С учетом известных размеров этой политической операции — это, скорее, безобидный выход.
«Евгения М. Суменсон, 37 лет, лютеранского вероисповедания, российская гражданка, не судима, проживаю в Павловске… Родилась в Варшаве (…) После гимназии давала уроки, в 1905 году вышла замуж за Суменсона, представителя фирмы «Леопольд Ландау» в Лодзи, прожила с ним 4 года, он умер от туберкулеза. (…) Начала коммерческую деятельность, (…), пришла на фирму Фабиана Клингсланда, который среди прочего представлял большую швейцарскую фирму «Нестле Вевье». Сначала я была корреспондентом. (…) Познакомилась с Генрихом Фюрстенбергом, который был критически настроен к правительству, (…) но вдруг выбросил за борт свои социалистические идеалы и посвятил себя больше коммерческой деятельности. Он предложил мне работать на фирме «Клингсланд» в России. Чтобы ввести меня в курс дела и познакомить с медикаментами, он пригласил меня в Копенгаген, где жил его брат Яков Фюрстенберг. С последним я вела переговоры. Так я познакомилась в ноябре 1915 года с Яковом Фюрстенбергом. (…) Согласно контракту, я была не его представителем по продаже медикаментов, а представителем Генриха Фюрстенберга, а он был партнером своего брата по фирме «Клингсланд», я — уполномоченным фирмы в России, также по продаже медикаментов. (…)
